Страница 2 из 83
В основе деятельности любого политика лежит вера. Но не всегда эта вера устремлена к высоким духовным началам, часто предметом ее становятся исключительно материальные и эгоистические ценности: деньги, власть, престиж и авторитет. Направляя все свои умственные, сердечные, физические силы на эти мертворожденные и скоротечные достижения, политик вступает на путь удаления от Бога, искажает свою судьбу, уродует и губит в себе истоки личностного бытия.
«Есть некий духовный закон, владеющий человеческой жизнью, – писал русский мыслитель Иван Ильин. – Согласно этому закону, человек сам постепенно уподобляется тому, во что он верит(курсив автора. – Д.С.). Если человек верит только в чувственные наслаждения, принимая ихза главнейшее в жизни, ихлюбя, имслужа и предаваясь, – то он сам превращается постепенно в чувственное существо, в искателя земных удовольствий, в наслаждающееся животное; и это будет выражаться в его лице и в его походке, смотреть из его глаз и управлять его поступками. Если человек верит в деньги и власть, то душа его постепенно высохнет в голодной жадности, в холодной жажде власти; и опытный наблюдатель прочтет все это в его взоре, услышит в его речи и не ошибется, ожидая от него соответствующих поступков. Если он поверит в классовую борьбу и завистливое равенство, то он сам скоро станет профессиональным завистником и ненавистником, и в глазах его отразится черствая злоба, а в поступках – политическое ожесточение…»[6]
Если человек верит в Бога, то его ожидает удивительная судьба. В таком человеке возникает ощущение, что он «всегда больше, чем он сам», что всегда «он внутренне богат, настолько, что сам далеко не всегда знает меру своего богатства»[7]. Но эту силу и это богатство он может удержать только в смирении своей самости. Не я заслужил, но Господь помиловал, не мне награда, но Богу благодарность, не как я хочу, но как хочет Бог. Без Него ничего творить не могу, на Него только надеюсь и Им одним живу.
«Что я такое – я не знаю, – говорил П.А. Столыпин. – Но я верю в Бога и знаю наверное, что все мне предназначенное я совершу, несмотря ни на какие препятствия, а чего не назначено – не совершу ни при каких ухищрениях…»[8]
Глава 1 Духовное преодоление хаоса
В начале ХХ столетия Российская империя входила в первую пятерку мировых промышленных держав. Ее природные и трудовые ресурсы позволяли из года в год наращивать хозяйственные обороты. Уже в первое десятилетие нового века темпы экономического роста оказались самыми высокими в мире. Промышленные успехи русских потрясали воображение европейцев. Самая протяженная по длине Транссибирская железнодорожная магистраль воочию показала Западу пробуждающуюся хозяйственную мощь России. На рубеже столетия страна становится не только ведущим производителем и экспортером нефти, но и продолжает завоевывать все новые позиции в такой передовой отрасли, как машиностроение. При поддержке царского правительства русские изобретатели создают многомоторные самолеты, на государственные заказы строятся подводные лодки. На путь ускоренной модернизации вступило и сельское хозяйство. За год в России собирали зерна столько же, сколько в Канаде, США и Аргентине, вместе взятых.
Государство всячески поощряло трудолюбие и предприимчивость русских людей. Низкие налоги, дешевые кредиты, государственные субсидии, бесплатная приватизация земельного фонда – вот только часть мер, проводимых государством для развития народной инициативы. И чем больше правительство проявляло социальную заботу о трудовом человеке, тем быстрее и эффективнее развивалась экономика страны. Своего апогея социальная политика Николая II достигла при П.А. Столыпине. Миллионы крестьян благодаря столыпинской земельной реформе становятся хуторянами и кооператорами, переселяются на алтайские и сибирские земли. В России быстро формируется средний класс. С 1905 по 1908 г. сберегательные вклады населения выросли более чем на 50 %, по качеству жизни российские граждане вплотную приблизились к передовой Европе.
Свои преобразования Столыпин осуществлял на патриотической и нравственной основе, учитывая социальные запросы населения, обычаи и традиции своей страны. Никто не был принесен в жертву реформам. Ни одна сфера человеческой деятельности не была угнетена или ограничена ради государственного интереса. Николаевско-столыпинская модернизация охватила все стороны жизни российского общества – от защиты интересов русской нации, укрепления семьи и борьбы с пьянством до создания социально ориентированных правовых институтов и экономической интеграции страны. Все эти реформы смогли состояться не только благодаря поддержке государя, но и личностным качествам самого их соавтора. Здесь разгадка ответа, каким должен быть русский политик и к какой исторической награде ведут в политике чистые пути.
Восхождение Столыпина по карьерной лестнице было неразрывно связано с его подъемом по иной – духовной – лестнице совершенства. Каждый новый подъем на ней сопровождался все большим отрешением от самого себя, все большей самоотдачей в служении царю и России. К этому пути Столыпина подталкивало не только обостренное религиозной верой чувство собственной ответственности, но и внезапно разразившаяся над страной революция. «Не гожусь я ко многому, – не рисуясь, говорил реформатор о самом себе, – не труды или борьба смущают меня, а атмосфера… государственных деятелей, разбивающая их энергию или требующая уступок внутри себя»[9].
Политический взлет Столыпина пришелся на переломный период в борьбе с русской смутой. В ответ на попытки вооруженного восстания во многих губернских городах царь ввел военное положение. Армия патрулировала улицы, а митинги и забастовки были временно запрещены. Однако правительство понимало всю бесперспективность силовых методов в борьбе с революцией. Военные отсекли только ветви, корни же человеческой ненависти продолжали расти. В новых местах и в новых формах зло вновь и вновь вырывалось на поверхность, сея раздор, смерть и разрушение. На смену массовым стачкам и восстаниям приходил индивидуальный террор. По всей стране началось уничтожение наиболее авторитетных представителей гражданского и военного управления. Убивали государственных служащих дома, в гостях, на улице, часто – средь бела дня. Убивали «с соблюдением техники безопасности», незаметно, из-за угла – пулей, убивали на авось, бомбой – может, заденет. С февраля 1905 г. по май 1906-го революционеры-боевики совершили 15 покушений на губернаторов и градоначальников, 267 – на строевых офицеров. Радоваться убийству стало в обычае общества, террор становится божеством. Старейшина кадетов И.И. Петрункевич заявляет о невозможности для партии осудить террор, ибо такой шаг был бы «моральной гибелью партии»[10].
«Революционер – человек обреченный, – писал идеолог и зачинщик русского терроризма С. Нечаев. – […] Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благородности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. […] Он не революционер, если ему чего-либо жалко в этом мире. Он знает только одну науку – науку разрушения»[11].
Жертвами революционного террора становились старики, беременные женщины и дети. Революционеры взрывали храмы, оскверняли святыни, покушались на жизнь авторитетных представителей духовенства. Накануне революции в Петербурге неизвестными был похищен подлинник Казанской иконы Богородицы, а в ходе самой русской смуты террористы заложили бомбу под другой особо почитаемый образ Богоматери – Курской Коренной[12]. Святыню чудом удалось спасти, но сама попытка ее уничтожения со всей очевидностью обнажила темные силы в нарастающей революционной борьбе. Классовая борьба выливалась во все более жестокие формы, все больше походя на ненависть дьявола к самому человеку[13]. Распространенным явлением 1905–1907 гг. стало надругательство над фундаментальными основами человеческого общежития: таинство брака было подменено свободной любовью, семья заменяется сожительством, гимназисты порывают с родовыми и семейными корнями. В газетах и на митингах вовсю чернят историю своей родины, издеваются над патриотизмом, глумятся над церковью и кричат: «Бога нет!» Это была та самая бесовщина, о которой говорил Ф.М. Достоевский в романе «Бесы». «Революцию не понять, – писал английский историк и философ Томас Карлейль, – если не допустить, что за кулисами ее действовали бесовские силы»[14].