Страница 9 из 91
— Вы грамотны? Надо читать объявления. Ясно написано: прием с трех.
— Извините, — тушевался посетитель и пятился к двери, извините, пожалуйста, я приду позже.
Антону Петровичу хотелось встать из-за стола и мигом выдать нужную бумажку. Но ему пока не доверяли столь сложные дела и лишь иногда, когда в бумагах шла речь о непонятных лоциях или рыбах, обращались к нему, что значит то или иное слово, и он охотно объяснял.
Здесь же, в одном помещении, работали корректоры морских карт — это были, в основном, женщины, и разговоры у них были о покупках, о ценах, а по утрам создавалась очередь у телефона. Они звонили мужьям, беспокоясь, как те доехали на работу, помогали детям решать заданные в школе задачи, заказывали продукты в ближайшем гастрономе. Незаметным и неслышным в отделе был только инспектор по загранкадрам Семен Савельевич. Он молча заполнял толстые тетради, что-то подсчитывал и прерывался лишь затем, чтобы выкурить в коридоре очередную сигарету.
Поначалу он встретил Москалева настороженно и очень как-то обидно объяснил Москалеву цель его устройства в дипломном отделе:
— Это вы здорово придумали, именно здесь, смею уверить, прямой путь для восстановления ваших капитанских прав, все в руках начальства…
— Простите, Семен Савельевич, но у меня подобных целей не было, — прервал его Москалев.
Семен Савельевич смутился, принялся копаться в столе, и после этого разговора они долго присматривались друг к другу.
Город тонул в зелени. По утрам красный кирпич зданий и черепичные крыши в солнечном освещении казались только что созданными. Антон Петрович шел в свой дипломный отдел по тропе мимо зарастающего озера, сворачивал за кооперативным домом и пересекал шоссе около большой желтой цистерны с пивом, которую называли «буренушка». Здесь начинался порт, начинался с рассказов о штормах и ожидании транспортов, о счастливых фрахтах, об удачливых капитанах, со свежего, белого, тающего в жире копченого палтуса, припасенного в рейсе для корешей. Солнце вставало из-за перекрестий мачт. Протяжно гудели траулеры у входа в канал. Разносились звонкие голоса дикторов. Отсюда в город врывался запах сельди, слежавшейся соли, водорослей. От всего этого у Москалева щемило в горле, боль поднималась изнутри, захлестывала, и лишь усилием воли можно было отбросить ее, притвориться даже для самого себя, что это не волнует и что все в порядке.
Однажды Москалев заметил у «буренушки» чернобородого боцмана с «Антея» и понял, что его траулер вернулся в порт. Пройти мимо ему не позволили, подхватили со всех сторон, протянули кружки и, наверное, чтобы успокоить его, не обидеть, отдать ему должное, наперебой стали говорить, как плохо теперь без него, какой был «черный» рейс, как рыба уходила буквально из-под носа, как чуть не утонул корабельный кот Семеныч, любимец экипажа, и о том, что потеряли вибратор эхолота во второй половине рейса, так что искать рыбу было нечем и приходилось, как слепым, идти в кильватер соседу.
— Ладно, стоп, — сказал Антон Петрович, — я ведь знаю, никто больше вас не брал в этом районе.
— Разве мы с вами столько бы взяли, мы бы еще два раза по столько рванули!.. — возразил штурман Веня Волохов, совсем молодой паренек, рыжий до красноты и весь блестевший, как надраенная корабельная медяшка.
Москалев помнил его еще матросом.
— Да помолчи, дай Антона Петровича послушать, как у него тут? Когда к нам возвернетесь? — перебил Волохова боцман.
— Затяжная якорная стоянка, боцман, — сказал Москалев, посмотрел на часы и стал извиняться.
Его отпустили неохотно, но поняли — служба, договорились вечером отметить приход в ресторане «Балтика».
Боцман пошел проводить его до проходной порта. Шли молча и, чем ближе подходили к проходной, тем больше становилось людей, шагавших рядом, спешивших к большим воротам, украшенным плакатом, на котором усатый рыбак в зюйдвестке крутил колесо штурвала, а прямо за его спиной в сетях торчали огромные белые рыбины. У ворот ждали очереди грузовые машины, женщины с цветами стояли в сторонке около конторы, а слева, на площадке для личных машин, впритык друг к другу жались разноцветные «Жигули».
— Мы, Антон Петрович, всей командой вчера в партком ходили, — сказал боцман возле самых ворот.
Москалев промолчал.
— Ну, чтобы на «Антей» вас вернули…
— Излишне, боцман, — сказал Москалев, — прошу вас не делать этого. Каждый человек должен сам отвечать за свои грехи.
Ефимов появился в отделе после обеда. С его приходом женщины прекратили разговоры, а он принялся подписывать заготовленные распоряжения. Работа была привычна Ефимову, и выполнял он ее почти автоматически. Семь лет назад он перешел в порт из юридического отдела автоинспекции. Когда жаловались на работу его отдела, на затяжки с выдачей справок или не вовремя оформленные судовые документы, Ефимов возмущался:
— Сейчас модно стало обвинять в бюрократизме! Думают, если пришли с моря, заработали кучу денег — значит, герои! Спешите заказывать оркестры!
Женщины в отделе дружно соглашались с ним, особенно Лямина, и лишь новый работник капитан Москалев молчаливо, но явственно выражал свое несогласие. Ефимов был близорук и, когда волновался, обычно снимал пенсне и протирал стекла большим клетчатым платком. Однако напряженный взгляд Москалева он чувствовал и без пенсне. Ефимов уже понимал, что напрасно согласился принять Москалева в отдел и что теперь надо или как-то осторожно «приручить» его, или просто-напросто избавиться от него.
Работу Москалев успевал закончить до установленного срока, это заставляло других тоже поторапливаться. «Дам-ка я ему расчертить отчетные формы, — решил Ефимов, — и полезно, и времени у него не будет возмущаться». Ефимов поднялся и не спеша прошел к стеллажам, где хранились дела, сжатые красными картонными папками. Он еще решал, с какой формы отчета начать, когда дверь, отдела резко распахнулась. Ефимов спиной почувствовал необычность посетителя и заспешил к дверям, в которых стоял, оглядывая отдел голубоватыми глазами, низенький, почти квадратный человек с бородкой.
Москалев не сразу узнал в вошедшем начальника порта. Они встречались в Клайпеде лет десять назад. Евграф Васильевич, тогда еще молодой и юркий, работал в погрузрайоне.
Многие в отделе видели Евграфа Васильевича впервые. С тех пор как он поставил у себя в кабинете селектор, даже начальники отделов стали реже видеть его. И когда раздавался резкий звонок, похожий на судовую сирену, — это значило: Евграф Васильевич выходил на прямую связь с Ефимовым, при этом голос его, усиленный динамиком, был властным и не терпящим возражений. Звонок этот раздавался редко и всегда становился событием и темой разговора на целый день.
— До меня дошли жалобы, — пророкотал Евграф Васильевич, обращаясь не столько к Ефимову, сколько ко всем сидящим в отделе. — Волокиту здесь развели!
— Отдел работает, как отлаженный механизм, Евграф Васильевич! — начал скороговоркой Ефимов. — Любое дело, любые данные всегда под рукой.
— Механизм? А по чьей вине вчера до ночи стоял готовый к промыслу траулер? Судно задержали из-за бумажки! Мы существуем для флота, а не флот для нас!
— Евграф Васильевич, это все понимают, — поспешил согласиться Ефимов. — Мы всегда идем навстречу, мы делаем все, что зависит от нас!
Начальник порта посмотрел по очереди на каждого из сидящих в отделе.
— И вы здесь, капитан? — спросил он, заметив Москалева. — Впрочем, мне говорили о вас. Временно у нас решили отсидеться?
— Считаю, что временно, — спокойно ответил Москалев. — Много здесь излишней суеты и бумаг.
— Очень верно, Евграф Васильевич. Москалев здесь человек временный, ему трудно вникнуть, — вмешался в разговор Ефимов. — Мы все это очень чувствуем.
Евграф Васильевич повернулся к Ефимову, приподнял плечо, как боксер, и посмотрел так, что Ефимов сразу понял, что лучше бы ему было промолчать.
— Я даю вам неделю для налаживания четкой работы! — приказал Евграф Васильевич. — Неделю!