Сокровища Перу

Вечером этого дня должны были состояться похороны всех погибших в схватке, а также и двух бедных товарищей и спутников, Михаила и Филиппа, которого нашли с кинжалом в груди. Для всех испанцев вырыта была одна общая братская могила, для Михаила же и Филиппа были приготовлены руками их товарищей две отдельные могилы. Могилу юноши осыпали цветами, все помнили его и сожалели о нем. Рамиро стоял, как убитый, над этой могилой, и когда она наконец сровнялась с землей, упал на колени и долго и громко рыдал.

— Что, сеньор, этот юноша приходился вам сыном? — спросил его кто-то.

— Нет, — ответил Рамиро, — но его мать, умирая, поручила его мне. У него не было ни крова, ни куска хлеба, ни гроша денег, ни друзей, ни родных. Бедная женщина благодарила Бога, когда я предложил ей взять его к себе и сделать из него настоящего человека. Мальчик имел способности…

— Но у него не было разума. Скажите, как это случилось, ведь он еще не заговаривался тогда, когда вы взяли его к себе?

— Нет, тогда он еще не заговаривался! — беззвучно отозвался Рамиро.

Собеседник его не стал дальше расспрашивать, поняв, вероятно, что сеньору Рамиро нелегко поддерживать этот разговор.

Бенно с повязкой на голове и все еще чувствуя себя слабым, стоял подле Рамиро; ему тяжело было смотреть на него, так жалок, так убит был этот всегда такой бодрый и мужественный человек.

— Смотрите вперед, сеньор, пусть Михаил почил последним сном, он теперь счастлив и спокоен, его ничто не мучает и не тревожит, он закончил жалкое существование и слава Богу!

— Да… Бенно! Когда-нибудь после я расскажу вам все!

Между тем в другом конце сада Педро вырыл еще могилу для убитой пумы, и Плутон долго в недоумении стоял над мертвым товарищем, осторожно дотрагиваясь до него лапой, как бы заигрывая с ним, но, когда пуму опустили в яму и стали зарывать, бедняга громко взвыл и стал царапать землю когтями, как бы желая вырыть друга из могилы.

Сеньор Эрнесто молча стоял поодаль и с удрученным видом смотрел на эти похороны. Но вот его внимание было отвлечено двумя индейцами, которые привели к нему одного из его пеонов.

Джиакомо явился доложить своему господину, что они успели угнать в горы стада и табуны, и, таким образом, укрыть их от испанцев. Когда же пеон стал прощаться, говоря, что ему надо вернуться скорее к стадам, то сеньор Эрнесто приказал ему быть наготове по первому его приказанию гнать в Концито приблизительно две трети всего стада.

— Это для того, чтобы раздать их голодающим и бедному населению города, — сказал пеон, — я уж это знаю. Когда город сгорел, вы выстроили за свой счет дома всем беднякам, пострадавшим при пожаре. Когда там свирепствовала лихорадка, вы построили несколько госпиталей и выписали докторов из Лимы, а теперь уж, конечно, хотите накормить голодающих — это ясно. Всякий, кто только знает доброго отца Эрнесто, знает, что он всякому прибежище в беде и нужде!

— Довольно, довольно, Джиакомо, — сказал владелец поместья, — не стоит говорить об этом!

Пеон простился и ушел.

Затем прибыли один за другим несколько шпионов и разведчиков, которые известили добровольцев о том, что неприятель бежит к границе Боливии, что почти вся страна свободна, только Концито и еще другой небольшой городок заняты неприятелем.

Один из них сообщил, что в Концито находится всего несколько орудий и не более тысячи человек солдат. Взять теперь город силой или принудить к сдаче весьма легко угрозой голода, там и сейчас мрут с голоду, как мухи, не только беднота, но и богачи.

— Вы рассчитываете прибегнуть к этому последнему средству? — спросил Рамиро добровольцев, побледнев при этом еще больше.

— Нет, в течение этих суток или еще раньше мы возьмем город силой оружия! — ответили все хором, — ведь мы не изверги, чтобы заставить голодать своих же!

— Ну, вот и путь к познанию и наукам откроется для вас, мой милый Бенно! — сказал доктор, дружески пожимая руку юноши.

Сеньор Эрнесто поспешил отвернуться, он был до того бледен, что на него страшно было смотреть.

— Вы хотите покинуть Перу с первым пароходом? — спросил доктора владелец поместья.

— Да, и Бенно отправится с нами. По прибытии в Гамбург я лично побываю у господина сенатора и напомню ему, что существует еще опекунский совет, к которому я вынужден буду обратиться по делу Бенно в случае, если господин Цургейден не откажется от своих жестоких приемов и не согласится предоставить Бенно свободу поступить в любой из германских университетов. Как известно, люди такой закалки всегда ужасно боятся общественного мнения, этим я и хочу воспользоваться в интересах Бенно!

Сеньор Эрнесто ничего не сказал и вообще в течение всего этого вечера говорил очень мало.

Около десяти часов вечера явился из Концито разведчик индейцев и сообщил, что, вероятно, испанцы узнали о поражении и отступлении своих товарищей, а также еще о том, что корпус добровольцев идет к Концито, потому что они повсюду выставляют усиленные караулы и сторожевую цепь, а горожане целыми толпами покидают город и двигаются по направлению к поместью. В Концито даже за большие деньги нельзя получить ни подводы, ни телеги, ни лошадей, ни мулов. Солдаты врываются во все дома, все обыскивают в надежде найти съестные припасы и где находят, хотя бы и в самом малом количестве, тут же отбирают, а их владельца за утайку подвергают страшным пыткам и даже лишают жизни. Мало того, испанцы решили не только отобрать у жителей все съестное до последней крошки, но еще расставили солдат с ружьями у каждого колодца и вдоль берега реки, чтобы всякого, кто придет за водой, убивать на месте и таким образом лишить несчастных людей не только пищи, но и воды. Так поступали не только с мужчинами, но и с беззащитными женщинами и детьми.

— Друзья! Надо сейчас же идти на выручку несчастным, ведь каждый час, который мы проведем здесь, будет стоить невероятных мучений и даже жизни жителям Концито! — сказал предводитель добровольцев.

В один миг все были на ногах и готовы хоть сейчас выступить в поход, забыв о вчерашнем утомительном переходе, о недавней усталости и желании отдохнуть.

— Эти изверги разрешают, по крайней мере, жителям беспрепятственно покидать город?

— Не всем, беднота может идти куда угодно, ее даже гонят штыками из города, но людей состоятельных не выпускают, и те должны сидеть в своих разграбленных домах без пищи и питья.

— Скорей! Скорей туда! — послышались голоса.

— Бенно, — сказал хозяин дома, подходя к юноше, — в состоянии ли вы совершить этот переход с остальными? Не утомит ли вас этот ночной поход?

— Ведь в такую темную ночь лесом мы, вероятно, будем двигаться медленно, — сказал Бенно, — и я думаю, что смогу следовать за остальными.

— О, об этом не может быть и речи, для вас найдется спокойный мул, вам не придется идти пешком!

Тем временем индейцы уже седлали своих коней, повсюду зажигались факелы и фонари, и менее чем полчаса спустя многочисленный отряд индейцев и добровольцев, а вместе с ними и все наши друзья, покинули разоренную гасиенду, в которой теперь не осталось никого, кроме старого Педро и его жены, которые должны были на следующее утро отправиться в горы к индейцам-охотникам и остаться там под их защитой.

На небе не было ни луны, ни звезд, все было затянуто тучами, и с минуты на минуту приходилось ждать дождя.

Бодрым шагом, с песнями шли добровольцы на помощь своим измученным братьям.

Путь лежал лесом. Время от времени что-то шелестело в кустах, и зоркие индейцы каждый раз успевали схватить за шиворот какого-нибудь бродягу, готового при встрече с безоружным или слабым без долгих разговоров заколоть или прирезать всякого, если только была возможность поживиться хоть чем-нибудь.

И все эти бродяги, беглые солдаты с той и другой стороны, отпущенные из тюрем и острогов — словом, всякие подонки и отбросы общества, попадая в руки индейцев, принимались тотчас же уверять, что все они стоят за Перу, все они перуанцы.