Страница 3 из 7
Света не ждала от божьего одуванчика, которая в шесть утра уже затевала для нее какую-нибудь выпечку, ежедневно готовила ей ужин и самостоятельно поддерживала чистоту в доме, такого мощного проявления эгоизма. Вот так запросто изгнать прописанного родного человека? Не уважая святой любви и молодой жажды счастья? Соседям врать – грех. Чем их правда не устраивает, спрашивается? А посылать внучку в неизвестность? Это настоящая подлость. Света обещала, что они с Димой будут спать на полу в кухне. Клялась, что бабуле влом, но им даже нравится ходить на цыпочках и летать, чтобы ее не побеспокоить. Упрекала в жестокости. Требовала вспомнить Христовы заповеди. Ревела, по-детски шмыгая носом. Говорила, что, снимая даже угол, они никогда не накопят на квартиру. Тогда бабушка тоже скупо всплакнула. И завершила разговор:
– Уходи, Светланка. Христа же ради и уходи. Случится что, дверь тебе открыта. Не случится, заставляй своего работать и копить, работать и копить. Пусть я буду жестокая, злая, нехорошая, что ты там еще мне наговорила, один раз в жизни, но не сто раз на дню, если потеснюсь.
Свете было невыносимо стыдно за бабушку, когда она вкратце рассказывала Диме о том, что ее послали с ним бомжевать. Он не расстроился и вскоре снял чистенькую однушку поближе к собственной работе. Его любимой, напротив, теперь предстояло добираться до офиса на метро, бегая с ветки на ветку, но она не роптала. Жертва предательства родни гордо вступила на минное поле компромиссов ради своего мужчины. Она даже не сказала, какой ужас вызвало у нее жилье. Лет в восемь имела несчастье посетить халупу с точно такой же сантехникой, мебелью, даже обоями. Девочка из класса затащила в гости к своей прабабушке. Уже тогда Свете было дурно в темноте и тесноте. Это был какой-то сугубо издевательский проект малометражки. Она думала, их снесли при капитализме или начали прописывать там собак, охранявших этаж. Кто же будет платить деньги за склеп? Оказалось, ее Дима.
Уже вошел в поговорку опыт девяностых, когда только ленивый не «создавал фирму»: «Хочешь потерять друга, начни с ним работать». Выражение это гораздо старше, но у кого теперь есть время читать тексты, изданные даже в прошлом году. Все, проехали, из нынешнего ухватить бы страниц двести, чтобы быть в курсе, не разберешь чего и зачем. Итак, писатели и сериальщики выдали на злобу дня древнюю истину. Но даже греши молодежь интересом к печатному слову и телевизору, сопливые мелодрамы и примитивные детективы ее не убедили бы. Неужели доверять чужим людям разумнее, чем друзьям, с которыми принял на грудь пуд соли под ведро водки и много чего еще? Неужели не поделить женщину, власть и деньги – мужская обязанность? Да телок, возможностей порулить и бабла на свете всем настоящим мужикам хватит, а дружба – одна. В общем, некий тертый российским бизнесом отец передал сыну Олегу десяток грузовиков и благословил: «Крутись». А тот назвал аттракцион транспортной компанией и позвал на карусели двоих закадык – Виталика техническим директором и Диму коммерческим.
«Не место красит человека, а человек место» – поговорка о редком даре идеального исполнителя, с удовольствием существующего за колючей проволокой данного кем-то задания. У того, кто творчески воплощает чужие идеи, тоже есть честолюбие. Поэтому с годами постановщик его задач обязан делаться выше рангом, а огороженное пространство – больше размером. Таким уникумом – исполнителем по призванию – Дима и был. Во всяком случае, пока, в свои двадцать девять. Потому что призвание в мирском смысле зависит от воспитания и условий существования. Гены здесь ни при чем. Мэрский дядюшка, конечно, трудоустраивал его родителей, но сухо говаривал при этом, что они должны быть образцами такой добропорядочности, такого профессионализма, какие людям без связей не нужны. Было очевидно, ему не хочется портить имидж разрывом с близкими. Но и удовлетворять ответные просьбы бизнесменов, которым навязал дурных главбухов, он тоже не желал. И вместо того, чтобы плюнуть в циничную чиновничью морду, Димины папа с мамой усиленно соответствовали высокому званию его родственников. И сына готовили к той же участи. С согласия благодетеля он всего лишь набирался опыта при приятелях. А дядя тем временем думал о будущем племянника настолько неторопливо, что казалось, забыл о нем вовсе.
Света росла в другой семье. Ее отчим принципиально не лез в начальство. Утверждал, что специалиста кормят знания и руки, а не двуличие и жестокость, без которых о любой должности нечего и мечтать. Руководство отделением в клинике он считал границей порядочности. На ней больные еще платили наличными за честные консультации. А выше – за нарушение всяческих норм, а то и законов.
Мама преподавала математику и стала завучем, когда из школы бежали все. Потом многие вернулись с барахолок. Количество обладательниц учительских дипломов превысило число шлюхо-мест в борделях и на панели. А конторской мелкашке надоело почти даром выслушивать оскорбления и угрозы слегка приподнявшихся ничтожеств за их же, ничтожеств, ляпы. В конце концов, образование позволяло самим жучить целые классы балбесов и еще любоваться, как милеют в заискивании высокомерные морды родителей ближе к экзаменам. Теперь штаты были укомплектованы, и карьеризм вновь ощутимо заколыхался – неудачники от бизнеса самоутверждались не только на детях. Но те, кто не покидал тонущий корабль всеобщего бесплатного среднего, заведования не уступали. Впрочем, кто, когда и где его уступал.
Света по рождению принадлежала к особому роду людей – учительским детям. Авторитет мамы в школе был богом, которому дочь должна была приносить обильные жертвы и при этом улыбаться. Надо было зубрить все на отлично. Не нарушать дисциплину в любых ситуациях. Углубляться в предметы вступительных институтских экзаменов так, как ни один репетитор не заставит. Еще в первом классе ей выбрали в подруги «хорошую девочку», с которой немыслимо было раздружиться до одиннадцатого. Пусть та и проболталась лет через шесть, что мать сразу велела ей «ходить хвостом за училкиной дочкой». Другие одноклассники считали Свету кто вольной, кто невольной предательницей, но шпынять боялись, и эта двойственность угнетала. В то же время она была хорошо информирована о личной жизни учителей и домашних обстоятельствах учеников. Как же не соответствовали они внешнему поведению тех и других и тем более идеалам человечества.
Вырвавшись на волю и хорошенько покуролесив до университетского диплома, новым богом Света выбрала собственную репутацию. И занялась привычными жертвоприношениями. Основы их с Димой личностей были похожи. Оба знали, что такое стыд за позор родни по их вине. Только мальчик готов был сдерживаться на работе, если, конечно, дядя пристроит. А девочка – везде и всегда: очень медленно доходило, что вне школы никто не боится ее маму.
Было и еще одно различие, которое почему-то в итоге оказывалось сближающим фактором. В родне Димы чурались слова «талант». Случилось жить на Земле – не будь дураком. Только ум свободен, все остальное слишком зависит от вкусов малопочтенной публики. А мама-учительница жалела старательных бездарей и готова была три шкуры драть с одаренных лентяев, которыми тайно восхищалась. Они не имели права губить то, что не сами насадили. Опытная математичка могла натаскать дочь так, что та легко прошла бы на любой факультет, где надо было сдавать ее точную науку. Но коллеги уверяли, что девочка – прирожденный филолог. И мать согласилась на то высшее образование, которое уже никого, нигде и никогда не прокормит. Уважила небесный дар. Мир по бабушке Светы был прост: «Кто признает свое ничтожество, тот Бога радует. А кто много о себе мнит, тот дьявола веселит и провоцирует измываться над собой». – «Что значит «мнит»? – сердилась мама. – У человека есть разум. Человек – аналитик. Он должен изучать и знать себя, а не воображать». Вот здесь воспитание Светы и Димы сходилось. Для него развитый ум либо заменял любые способности, либо являлся главным дарованием. Для нее – обязан был эти способности жестко контролировать, направляя на благо людей, то есть тоже верховенствовал.