Страница 10 из 14
— А что если позвонить Красовским и дать Любови Дмитриевне телефон для связи, а? — Этот вариант Куприн припас еще до встречи с генералом. — Прохоров клюнет и выйдет на связь. «Иностранцем» будет наш человек. И посмотрим тогда, как поведет себя Прохоров. Заодно проверим, сообщат ли нам Красовские об этом звонке…
Генерал на секунду задумался:
— Не совсем то, Борис Маркович. У нас нет никаких оснований не доверять Красовским. Ведь мы просили их помочь нам, зачем же их проверять? Без веры работать нельзя… — Он опять помолчал. — И второе: Прохоров знает, что звонить будут от Склайтона. Уже этим мы как бы подтолкнем его. Мы обязательно должны узнать, что он замышляет. Обязаны узнать. Но мы должны, сделать так, чтобы исключить какой бы то ни было нажим на Прохорова, на его волю, психику. Если он задумал что-то сообщить, передать, мы со своей стороны должны показать, что не только не заинтересованы в этом, а, наоборот, всячески хотим сдержать его попытки. Абсолютная свобода воли — только в этом случае мы получим достоверные сведения… Ваша идея с «иностранцем», — генерал обернулся к Куприну, — тоже спорная идея. Это крайний случай. Но я допускаю, что в данных обстоятельствах возможно и такое решение… Одну минуту. — Генерал нажал кнопку. В дверях неслышно появился дежурный.
— Пригласите, пожалуйста, Александра Николаевича, — сказал генерал.
Александр Николаевич Воронцов, выслушав просьбу генерала заняться Прохоровым, чутьем старого чекиста понял: работа тонкая и трудная.
— Ну что ж, друзья, — он обернулся к Куприну, Козину и Рощину, — давайте как следует все обмозгуем. Пошли ко мне, поговорим…
Через день в очень старинном особняке князя Растопчина на улице Дзержинского, где когда-то ночевал Наполеон Бонапарт, родилась Кэтрин Кэтуэй, представляющая в Москве интересы косметических и парфюмерных фирм разных стран.
Большинство писем на свое имя Анатолий Яковлевич получал в почтовом отделении, расположенном неподалеку от его дома на 2-й Тверской-Ямской улице. В это почтовое отделение и пришло письмо на имя Прохорова Алекса. Девушка в окошке «до востребования» уже хорошо знала Анатолия Яковлевича, и непонятно сокращенное имя на конверте не вызвало у нее сомнений в том, что письмо адресовано ее давнему знакомому.
Алекс… Это удивило Прохорова. Он разорвал конверт.. На маленьком листке дорогой почтовой бумаги прочел не совсем грамотный русский текст:
«Уважаемый друг! Я имею посылку для вас и прошу зайти ко мне в отель «Пекин» № 216.
Наконец-то! Анатолий понял: Склайтон не доверился звонку к Любови Дмитриевне и ищет встречи. Однако идти в «Пекин» опасно. Лучше встретиться где-нибудь на улице.
Он позвонил в гостиницу, узнал телефон номера 216.
— Алло! Это Прохоров. — Анатолий старался говорить спокойно. — Я получил ваше письмо…
— О, хорошо, я жду вас, — послышалось в трубке.
— Если вы не возражаете, давайте встретимся не в гостинице, а просто в городе…
— Хорошо, если вы хотите… Где?
— Рядом с тем местом, которое изображено на конверте вашего письма. Вы помните?
— Да, помню.
«Боится, что этот разговор кто-то может услышать, — подумала «Кэтрин». — Это он ловко придумал с конвертом. На конверте — памятник Маяковскому».
— Когда мы встретимся? — спросила «Кэтуэй».
— Сегодня в семь часов вечера вы сможете?
— В семь вечера? Хорошо.
Анатолий появился у площади Маяковского за час до срока. Почистил ботинки у Театра кукол, обошел ресторан «София», купил газету в метро, почитал афиши зала имени Чайковского, узнал «точное время» из автомата в театре «Современник», навестил туалет у кино «Москва». Ничто не вызывало его подозрений. Площадь жила своей обычной жизнью. У памятника играли ребятишки; парень фотографировал девушку, потом девушка парня; маленький водоворотик людей вертелся в дверях кино; тосковали безбилетники у подъезда «Современника». Его взгляд быстро пробежал по окнам, смотрящим на площадь, но и здесь не увидел он ничего, что заставило бы его встревожиться. Без пяти семь к входу в зал Чайковского подъехало голубое такси. Из машины вышла женщина средних лет в зеленоватом, отливающем перламутром плаще, с модным острым зонтиком в одной руке и сумкой в другой. Она пересекла площадь, обошла памятник вокруг, остановилась, достала из сумки пачку «Кэмел», прикурила от ронсоновской газовой зажигалки и огляделась по сторонам.
«Пришла», — подумал Прохоров. Он оставил свою очередь у касс «Москвы» и быстро пошел к памятнику.
— Добрый вечер, — сказал Анатолий.
— Добрый вечер, — ответила «Кэтрин», приветливо улыбнувшись.
— Я Прохоров. Я получил ваше письмо.
— О, это тут что-то не так, — с легким английским акцентом сказала «Кэтрин». — Я писаль Алексу Прохорову. Посылка для Алекса. Но вы другой человек. Тут ошибка есть. Я не могу дать посылка…
Анатолий подошел вплотную к «Кэтрин»:
— Здесь нет никакой ошибки. Кто вам назвал мою фамилию? Склайтон. Вы от Склайтона?
— Склайтон? — Брови «Кэтрин» взмыли вверх. — Я не знаю никакого Склайтон.
— А Борятинского вы знаете? Борятинского Николая Александровича из Вашингтона? Военно-морской колледж. Может быть, он забыл, как меня зовут. Я не Алекс, я Анатолий, понимаете? Пароль Борятинского — одиннадцать, я не забыл.
— О, нет! Я не знаю Борятински. Какой пароль? О чем вы говорите? Я быль в Вашингтон давно, в пятьдесят пьятом году. Никакого. Борятински я не знаю!
— Ну, хорошо. Это неважно. — Прохоров задумался лишь на секунду. — Это неважно. Я прошу вас помочь мне.
Он заговорил вдруг совсем по-другому, быстрым, горячим шепотом, косясь по сторонам, задыхаясь, словно на бегу:
— Я был в плену… Во Франции живут мои друзья… Меня знает Склайтон, администратор выставки в Сокольниках, он обещал позвонить, сообщить о себе и не звонит… Я сидел в лагерях, можете верить мне, я много страдал от коммунистов…
— Но какое здесь дело ко мне? — запротестовала «Кэтрин».
— Выслушайте меня. У меня есть друзья, мы хотим помогать вам, вашей стране… У нас есть сведения, которые заинтересуют вас, обязательно заинтересуют… Это начало, это только начало…
— Я продаю косметика, парфюм, я не хочу это знать.
Прохоров схватил ее за рукав.
— Вам ничего не надо знать. Вот письмо, перешлите его Склайтону, Борятинскому, передайте, наконец, здесь в посольство. Тут все чертежи, схемы, телефоны, фамилии и мои адреса тоже, меня легко найдут. Поймите, я не прошу сейчас денег, я прошу, чтобы мне поверили…
— О нет, я ничего не буду брать. — «Кэтрин» отступила, прижала к себе сумочку. — Здесь ошибка, я ничего не буду брать.
По лицу Прохорова пробежала судорога.
— Хорошо. — Он быстро достал из кармана чистую почтовую открытку, на которой был отпечатан ядовито-красный букет цветов. Разорвал пополам. — Если вы или кто-нибудь другой захочет меня увидеть, он должен прийти вот с этим. — Анатолий быстро сунул в руку «Кэтрин» половинку открытки, вторую половинку положил к себе в карман, резко повернулся, быстро зашагал по улице Горького к Белорусскому вокзалу.
Еще и еще перечитывал Рощин рапорт «Кэтрин». Они оказались правы. Прохоров «созрел». Если он, очень осторожный человек, первой встречной иностранке готов передать секретные сведения, — значит, он враг. Передал он эти сведения или нет, он шпион. Рощин открыл книгу — «Комментарии УК РСФСР», жирно подчеркнул в статье 64:
«Шпионаж заключается… в собирании с целью передачи иностранному государству, иностранной организации либо их агентуре сведений, составляющих государственную или военную тайну…»
Зазвонил телефон. Рощин снял трубку.
— Николай Петрович, здравствуйте. — Он сразу узнал голос Валентины Андреевны Красовской. — Вы просили сообщить, если тете позвонят по нашему телефону…