Страница 21 из 30
Рейган попрощался и сел в автомобиль, чтобы отправиться к аэропорту, на военную базу, где стоял его лайнер. Рейган не стал, как это принято, участвовать в итоговой пресс-конференции, – говорить ему было не о чем. Горбачев признает: «Первое желание, которое меня обуревало, – разнести американскую позицию в пух и прах, то есть реализовать задуманный еще в Москве план: не пойдут на соглашение, на компромисс во имя мира – разоблачить администрацию США, ее позицию, несущую угрозу всем» (с. 31). Но Горбачев все же удержался: такой глупый шаг мог бы надолго задержать весь процесс переговоров, которые только начинались. «Я еще не определился до конца, – вспоминал Горбачев, – как оказался в огромном зале пресс-центра, где делегацию ждали около тысячи журналистов. При моем появлении журналисты встали и остались молча стоять. Этот беспощадный, нередко циничный, даже нахальный мир прессы смотрел на меня молча, из зала исходила тревога. Меня охватило глубокое волнение, может быть, больше... я был потрясен. В лицах этих людей передо мной как бы предстал весь человеческий род, который ждал решения своей судьбы. В это мгновение ко мне пришло истинное понимание того, что произошло в Рейкьявике и как нам надлежит действовать дальше. Выступление мое было опубликовано в газетах, откомментировано тысячами журналистов, политологов и политиков. Не буду воспроизводить его в подробностях. Ключевое значение в нем имела фраза: «При всем драматизме Рейкьявик – это не поражение, это прорыв, мы впервые заглянули за горизонт». Раздались бурные аплодисменты, зал как бы вышел из оцепенения. Один из журналистов, характеризуя эту пресс-конференцию, писал: “Когда генеральный секретарь представил провал рейкьявикской встречи как победу, сидящая в зале Раиса Горбачева с восторгом смотрела на мужа, и по ее лицу катились слезы”» (с. 32).
Никакого восторга, однако, Михаил Горбачев не заслуживал. Он показал себя в Рейкьявике неумелым и неопытным политиком, который заботится в первую очередь об эффектности, а не об эффективности своих действий и предложений. Позднее М. Горбачеву удалось убедить американскую сторону принять все уступки СССР, – а как же иначе. Но был упущен целый год, а это были многомиллиардные расходы на гонку вооружений.
Рональд Рейган признавал позднее, что он был готов подписать соглашение о разоружении по ракетам, но не был готов отказаться от разработок по программе СОИ. Эти разработки были тогда еще в самом начале, и никто не знал, чем они вообще закончатся. Но Горбачев и советская делегация требовали, чтобы США отказались от разработок СОИ, слишком тесно увязывая все это в один пакет. В своих мемуарах Р. Рейган подробно излагает всю переписку с Горбачевым в 1986 г. Рассказывая о своей большой и последней встрече с Горбачевым (в присутствии Дж. Шульца и Э. Шеварднадзе), Р. Рейган писал: «Слушая предложения Горбачева о сокращении и ликвидации многих видов ядерного вооружения, о необходимости принять строгую и взаимоприемлемую процедуру контроля и проверки, а также о существенном сокращении обычных вооруженных сил в странах Варшавского Договора [такое сокращение американцы всегда рассматривали как необходимую предпосылку для заключения соглашения о сокращении ядерного оружия, но они никак не предполагали, что смогут прийти к нему уже в Исландии], – я и Джордж не верили своим ушам. Мы с изумлением выслушивали согласие на договоренность. Между тем рабочий день еще не кончился, а уже чувствовалось, что произошло нечто чрезвычайно важное. Наступил и прошел полдень, а мы не смотрели на часы и продолжали работать – наша четверка и переводчики – в той же комнате с видом на океан. Приближался вечер. Я подумал про себя: а чего же мы добились? Договорились о самом крупном сокращении вооружений в истории. Я считал, что мы на пути к подписанию соглашения и вот-вот достигнем чего-то выдающегося. Но уже после того, как все или почти все, как мне казалось, было решено, Горбачев выкинул финт. С улыбкой на лице он произнес: “Но все это, конечно же, зависит от того, откажетесь ли вы от СОИ”. Я оторопел и просто вскипел от возмущения: “Я же говорил, и говорил уже тысячу раз, что СОИ – это не предмет для торга. Я объяснял вам, что если выяснится, что СОИ можно применять на практике, то мы доведем информацию до вашего сведения и до сведения других, ибо это будет означать, что ядерное оружие изжило себя. Теперь же, когда мы здесь обо всем договорились, вы это заявляете, возводите баррикаду на пути, и все летит к черту”». После пререканий, которые продолжались еще с полчаса, Рейган обратился к Дж. Шульцу: «Переговоры окончены. Пойдем, Джордж, отсюда. Мы уезжаем». Рейган отказался участвовать в пресс-конференции. По его свидетельству, когда они с Шульцем подошли к машинам, чтобы покинуть Рейкьявик, Горбачев произнес: «Не знаю, что еще я мог сделать?» – на что президент США ответил: «Зато я знаю. Вы могли бы сказать “да”»[31], – я и Джордж не верили своим ушам. Мы с изумлением выслушивали согласие на договоренность. Между тем рабочий день еще не кончился, а уже чувствовалось, что произошло нечто чрезвычайно важное. Наступил и прошел полдень, а мы не смотрели на часы и продолжали работать – наша четверка и переводчики – в той же комнате с видом на океан. Приближался вечер. Я подумал про себя: а чего же мы добились? Договорились о самом крупном сокращении вооружений в истории. Я считал, что мы на пути к подписанию соглашения и вот-вот достигнем чего-то выдающегося. Но уже после того, как все или почти все, как мне казалось, было решено, Горбачев выкинул финт. С улыбкой на лице он произнес: “Но все это, конечно же, зависит от того, откажетесь ли вы от СОИ”. Я оторопел и просто вскипел от возмущения: “Я же говорил, и говорил уже тысячу раз, что СОИ – это не предмет для торга. Я объяснял вам, что если выяснится, что СОИ можно применять на практике, то мы доведем информацию до вашего сведения и до сведения других, ибо это будет означать, что ядерное оружие изжило себя. Теперь же, когда мы здесь обо всем договорились, вы это заявляете, возводите баррикаду на пути, и все летит к черту”». После пререканий, которые продолжались еще с полчаса, Рейган обратился к Дж. Шульцу: «Переговоры окончены. Пойдем, Джордж, отсюда. Мы уезжаем». Рейган отказался участвовать в пресс-конференции. По его свидетельству, когда они с Шульцем подошли к машинам, чтобы покинуть Рейкьявик, Горбачев произнес: «Не знаю, что еще я мог сделать?» – на что президент США ответил: «Зато я знаю. Вы могли бы сказать “да”»[32]. В данном случае и Рейган не вполне искренен. Вопрос о СОИ был в 1986 г. не столь важен для США, чтобы отказаться от больших советских уступок. Но Рейган воспользовался им как предлогом, чтобы уйти от слишком быстрых и сложных решений. Джордж Шульц позднее писал, что если бы американская делегация знала заранее, как далеко будут простираться уступки и предложения советской стороны, то Р. Рейган и Дж. Шульц вполне могли бы согласиться отложить на 10 лет (как этого и хотел Горбачев) крупные испытания систем СОИ, ограничившись лишь лабораторными экспериментами. На большее программа СОИ еще не могла рассчитывать. Но этот шанс был в 1986 г. упущен, и ответственность в большей мере лежит, конечно же, на Горбачеве, который смотрел на встречу в Рейкьявике скорее как на большой спектакль, чем как на серьезные и равноправные переговоры.
Проблема ПРО-СОИ была уже в 1986 г. предметом не только переговоров или научных фантазий. Американцы продвинулись в разработках по ПРО-СОИ дальше, чем СССР. Но и в нашей стране разработки по таким системам проводились, и ограниченная ПРО вокруг Москвы была создана, но это не нарушало договор 1972 г. Пока существовали тысячи смертоносных ракет с ядерными боеголовками, какое-то ограниченное ПРО было необходимо, хотя бы для противодействия случайным запускам. Еще в 1982 г. на советские экраны был выпущен фильм «Случай в квадрате 36 – 80», в котором было показано, как авария и пожар на американской подводной лодке приводят к случайному запуску ракеты с ядерной боеголовкой в сторону СССР. Но американская ракета своевременно уничтожается советской антиракетой. В другом советском же фильме мы могли видеть, как небольшой советский отряд морской пехоты уничтожает секретную американскую ракетную базу, на которой офицер-злоумышленник решил уничтожить советский флот ядерными ракетами. Но и в США выпускались в прокат сходные фильмы, в которых американцы в последний момент уничтожают какую-то советскую или китайскую ракету с ядерными боеголовками. Это были фантазии.
31
], – я и Джордж не верили своим ушам. Мы с изумлением выслушивали согласие на договоренность. Между тем рабочий день еще не кончился, а уже чувствовалось, что произошло нечто чрезвычайно важное. Наступил и прошел полдень, а мы не смотрели на часы и продолжали работать – наша четверка и переводчики – в той же комнате с видом на океан. Приближался вечер. Я подумал про себя: а чего же мы добились? Договорились о самом крупном сокращении вооружений в истории. Я считал, что мы на пути к подписанию соглашения и вот-вот достигнем чего-то выдающегося. Но уже после того, как все или почти все, как мне казалось, было решено, Горбачев выкинул финт. С улыбкой на лице он произнес: “Но все это, конечно же, зависит от того, откажетесь ли вы от СОИ”. Я оторопел и просто вскипел от возмущения: “Я же говорил, и говорил уже тысячу раз, что СОИ – это не предмет для торга. Я объяснял вам, что если выяснится, что СОИ можно применять на практике, то мы доведем информацию до вашего сведения и до сведения других, ибо это будет означать, что ядерное оружие изжило себя. Теперь же, когда мы здесь обо всем договорились, вы это заявляете, возводите баррикаду на пути, и все летит к черту”». После пререканий, которые продолжались еще с полчаса, Рейган обратился к Дж. Шульцу: «Переговоры окончены. Пойдем, Джордж, отсюда. Мы уезжаем». Рейган отказался участвовать в пресс-конференции. По его свидетельству, когда они с Шульцем подошли к машинам, чтобы покинуть Рейкьявик, Горбачев произнес: «Не знаю, что еще я мог сделать?» – на что президент США ответил: «Зато я знаю. Вы могли бы сказать “да”»[338], – я и Джордж не верили своим ушам. Мы с изумлением выслушивали согласие на договоренность. Между тем рабочий день еще не кончился, а уже чувствовалось, что произошло нечто чрезвычайно важное. Наступил и прошел полдень, а мы не смотрели на часы и продолжали работать – наша четверка и переводчики – в той же комнате с видом на океан. Приближался вечер. Я подумал про себя: а чего же мы добились? Договорились о самом крупном сокращении вооружений в истории. Я считал, что мы на пути к подписанию соглашения и вот-вот достигнем чего-то выдающегося. Но уже после того, как все или почти все, как мне казалось, было решено, Горбачев выкинул финт. С улыбкой на лице он произнес: “Но все это, конечно же, зависит от того, откажетесь ли вы от СОИ”. Я оторопел и просто вскипел от возмущения: “Я же говорил, и говорил уже тысячу раз, что СОИ – это не предмет для торга. Я объяснял вам, что если выяснится, что СОИ можно применять на практике, то мы доведем информацию до вашего сведения и до сведения других, ибо это будет означать, что ядерное оружие изжило себя. Теперь же, когда мы здесь обо всем договорились, вы это заявляете, возводите баррикаду на пути, и все летит к черту”». После пререканий, которые продолжались еще с полчаса, Рейган обратился к Дж. Шульцу: «Переговоры окончены. Пойдем, Джордж, отсюда. Мы уезжаем». Рейган отказался участвовать в пресс-конференции. По его свидетельству, когда они с Шульцем подошли к машинам, чтобы покинуть Рейкьявик, Горбачев произнес: «Не знаю, что еще я мог сделать?» – на что президент США ответил: «Зато я знаю. Вы могли бы сказать “да”»[
32
Рейган Р. Жизнь по-американски. М., 1992. С. 685—686.