Страница 17 из 53
Осторожный выбор позиции окупился, хотя мы потеряли два танка, чьи экипажи остались живы и готовились уйти — или уехать — в тыл. Лес рубят — щепки летят. Мы больше не видели советской пехоты. Уцелевших с подбитого Т-34 не было видно, наверное, они влезли на нетронутые Т-34, направившиеся на юг, к советскому плацдарму у Ясс.
Бой не был окончен. Мы знали, что максимальная скорость Т-34 и нашей поздней модели Pz-IV была на твердой поверхности примерно равна — 48 км/ч. Кроме того, Советы должны были беречься противотанковых мин, серых металлических контейнеров в форме хоккейной шайбы-переростка, каждая около 31 см в диаметре, с 5,44 кг тротила внутри.
Все танковые экипажи боялись всех типов противотанковых мин — советских и немецких. Одна мина могла порвать танковую гусеницу; обычно она повреждала или ломала подвеску. Другое ужасное действие противотанковой мины — сотрясение, особенно в нижней части танка. Водители и радисты, сидевшие в танке ниже всех, цепенели и часами не могли ходить, когда танк поглощал большую часть удара мины.
Наш ротный командир, прочитавший наши мысли о предельной скорости, скомандовал по радио: «Преследовать немедленно!» В погоню можно было пустить три танка. Остальные 12 оставались стоять, служа арьергардом. Мы покинули безопасную позицию на боковой дороге и присоединились на шоссе к двум другим танкам. Не было строя, просто мы следовали за ведущим. Вдоволь боеприпасов. Вдоволь горючего. Не нужно думать о противотанковых минах. Если Советы прошли через них — мы тоже могли. Перед нами шло достаточно Т-34, чтобы очистить дорогу от мин. Более того, они бы сами не успели поставить мины до встречи с нами.
В зависимости от направления ветра они могли попытаться использовать дым, чтобы заставить нас двигаться более осторожно; они тогда могли бы напасть на нас, когда мы бы выходили из дыма. Другая вещь, которая могла стать для нас смертельной, — волна Т-34, преследующих нас в обход арьергарда по боковым дорогам. Ничего этого не произошло.
Мы точно знали, что командир роты приказал нам сделать, и, кажется, это могло сработать. Атаковать все Т-34 с тыла. Несколько неортодоксально, но не нечестно. Вспомните, что весенние поля были непроходимы для танков, мы не могли исключить вероятности того, что каждый из Советов развернется на пятачке и встретит нас в лоб. Мы должны были догнать этих бегунов и, заметив их, немедленно атаковать их с тыла.
Догнать их — все одиннадцать, как оказалось, — мы, три «панцера-IV», смогли сразу за правым поворотом шоссе, проехав за ними около пяти километров. Совсем не подозревая о нашем присутствии, Т-34 ровно шли вперед растянувшейся колонной с неравными промежутками между машинами, на расстоянии легкой досягаемости наших бронебойных. Они явно не выставили тылового охранения, даже пешего.
Первым делом надо было сделать хотя бы один залп, наведя каждую пушку на воображаемое яблочко между выхлопными трубами или что там было. Попавший туда бронебойный снаряд легко пронзил бы моторный отсек, по крайней мере остановив танк, и, скорее всего, проплавил бы себе путь к экипажу. Идея стрелять прямо в задницу Ивану была не нова, и для этого требовалось низко придержать выстрел. Другая возможность — для этого нужно было придержать выстрел на шесть часов — была попасть выше моторного отделения, так что снаряд попадал в башню под погоном, заклинивая ее. Для каждого танка в бою «обездвижен» означало «мертв».
Первый залп из двух, о которых мы договорились между собой, должен был спугнуть выжившие Т-34. После второго залпа нужно было выбить, возможно на повороте шоссе, головной Т-34 или следующий за ним, чтобы остановить или замедлить Т-34, так, чтобы они дали бы заклеймить свои скошенные стальные зады бронебойным снарядом Pz-IV.
Каждый из двух залпов — наши «четверки» остановились, а Т-34 вошли в поворот в 300 м от нас — звучал больше как орудийный салют, но сделал дело, как и любой залп. Кто кого выбил? Там и тогда ничего нельзя было сказать наверняка. Что можно было сказать — из 11 беглых Т-34 четыре горело, оставив в колонне семь танков. Позже, поскольку мы не вели перекрестного огня, мы легко установили, где был чей выстрел. Один был наш. Второй на счету нашего танка в тот день.
До того как мы смогли сосредоточиться на оставшихся Т-34, они стали разворачивать орудия, прокатив некоторых пехотинцев, как на карусели. За такое развлечение командирам танков надо было собрать с каждого по kopeck, одной сотой рубля. Т-34 не развернулись, но стали стрелять назад на ходу — парфянские лучники в Румынии 1944 года.
К тому времени наши три танка все еще стояли у начала поворота — Т-34 были от нас в 500 м, пушки все еще развернуты назад и, кажется, стреляли так быстро, как могли. И мы стреляли так же часто, как позволяли наши пушки. Пока Советы удалялись, один танк, очевидно подбитый и больше не стреляющий, начал гореть и свернул к западной стороне дороги. Остальные шесть продолжали путь.
Советская пехота пропала вместе с танками; мы не видели голов, как бы внимательно мы ни смотрели. Нет пехотинцев — нет и наград за героизм, которые раздадут им наши танки.
Далее поговорим о постигшем нас невезении. С дистанции 650 м один из их бронебойных снарядов под острым углом пробил нашу башню у самого верхнего края надстройки и, хотя полностью не пробил броню, оставил двадцатисантиметровый желвак — как огромной точечной сваркой, — который не давал вывести орудие из разворота на два часа. Конец пушке, причем насовсем.
Пока мы возвращались к месту первой стычки, шесть Т-34, должно быть, в рекордное время пролязгали дизелями многие километры до Ясс. Наш Pz-IV был в колонне вторым. У первого орудие было повернуто вперед; последний был готов охранять нас с тыла.
Мы нашли свою роту, ротного командира и все его 12 танков там, где мы их оставили. Команды внимательно вели наблюдение по всем направлениям, танки направили орудия на шоссе, некоторые на север, остальные на юг. У всех двенадцати очертания рассечены подручным камуфляжем — ветками, взятыми в соседних рощах, росших вдоль 170-метрового участка шоссе. Собственно, сбоку от шоссе шла гравийная дорога лесничества.
Советы пошлют вслед за ударными частями новые силы. Горящие танки будут долгим источником дыма, и один только дым покажет им, где был бой и где он будет. Они знали, что мы привязаны к шоссе, которое стоило им 13 Т-34. Они придут со своими 120-мм гаубицами или, если они были более агрессивно настроены, со своими ракетными установками под названием Stalinorgel («Сталинский орган») — никакой игры слов, название дано по нестройному звуку, который издавали летящие ракеты. 120-мм гаубица стреляла 15,85-кг гранатой на 5,94 км. Ракетная установка стреляла тридцатью шестью 82-мм ракетами, в каждой 3,04 кг взрывчатки, на расстояние 5,49 км.
Гаубицами все и закончилось. Обстрел начался минут через 30 после нашего воссоединения. Мы не видели ублюдков, которые вели обстрел, так что наш Pz-IV не мог по ним стрелять. Он никогда не был хорош в стрельбе по закрытой цели. Он и его 75-мм пушка предпочитали прямой огонь. Мы были беспомощны против одного из самых пакостных видов наземного оружия Второй мировой войны. Перед гаубицами, наверное, прошел разведывательный патруль и, наверное, наблюдал нас, пока мы получали что положено.
За башней «четверка» чрезвычайно уязвима. Выступающий сзади ящик из листового металла не давал защиты ничему — ни содержимому, ни самой башне, ни верхней части корпуса, где располагались две стальные решетки: через правую входил воздух, охлаждающий два радиатора охлаждения двигателя, через левую он выходил. Уязвимое место, дыра в броне «панцера-IV», его ахиллесова пята — вот что такое крышка моторного отделения с двумя решетками, каждая размером с дверной коврик, на котором выткано «добро пожаловать». Канистры и бочки с топливом были табу, особенно в этом месте. «Панцер-фир» — не бензовоз.
Отстреляв полдюжины гаубичных гранат без единого попадания в танк, Советы прекратили огонь — возможно, желая, чтобы мы оставили позиции в придорожных кустах. Их снаряды падали на верхушки деревьев. Рваные осколки, осыпающие танки, не были опасны для наших экипажей, сидящих внутри. При прямом попадании все было бы печальнее.