Страница 11 из 15
Я был потрясен этим обвинением: с одной стороны, я не мог поверить, что Гюртнер мог выдвинуть такое обвинение, не имея на это веских причин, а с другой стороны, я не мог поверить, что обвинение Фрича – правда. Я сказал, что здесь, должно быть, какое-то недоразумение или же это полнейшая клевета, поскольку я слишком хорошо знал Фрича, чтобы допустить, что такое заявление могло быть обоснованным. Гитлер велел мне никому не говорить об этом; он хочет завтра переговорить наедине с Фричем, без предупреждения прямо спросить его об этом и увидеть по его реакции, насколько правдиво это обвинение. Тогда мы будем знать, как действовать дальше.
Он спросил меня, кого я могу предложить в качестве преемника Фрича, и я прежде всего предложил фон Рундштедта. Он ответил, что он очень высоко ценит его и готов принять без дальнейших возражений, даже несмотря на его враждебное отношение к идеологии национал-социализма. Никакие подобные соображения не были бы препятствием, сказал Гитлер, но он слишком стар для этой работы; очень жаль, что он не на пять или десять лет моложе, тогда выбор бы автоматически пал на него. Поэтому далее я предложил имя Браухича.
Фюрер с минуту помолчал, затем внезапно спросил: «А почему не фон Рейхенау?» Я тут же сказал ему, что было моими мотивами: не вполне цельный, нетрудолюбивый, назойливый, довольно поверхностный, его мало любят, и это солдат, который ищет удовлетворения своего честолюбия больше в политике, чем в чисто военной сфере. Гитлер признал, что, хотя я и прав, оценки мои слишком жестокие. В противопоставление я рекомендовал Браухича как стопроцентного солдата, способного организатора, воспитателя и лидера, высоко ценимого армией. Гитлер сказал мне, что он сам поговорит с Браухичем и что пока наш разговор должен остаться в полной тайне; он поговорит с Фричем на следующий день. Мне было приказано снова прибыть на следующий день. Пока решенной была только отставка Бломберга.
Когда я позвонил на следующий день Гитлеру, он был крайне возбужден. Фрич побывал у него перед этим и конечно же отрицал чудовищные обвинения, выдвинутые против него; но он оставил впечатление пораженного и взволнованного человека. Кроме того, из тюрьмы доставили свидетеля, который свидетельствовал против него, и поставили его у входа в здание рейхсканцелярии так, чтобы он хорошо мог разглядеть Фрича. Затем этот человек подтвердил, что это был тот самый офицер; другими словами, он заявил, что опознал его вновь. Фрич, таким образом, сказал Гитлер, попадал под сильное подозрение, и теперь ему нельзя больше оставаться главнокомандующим сухопутными силами; его на некоторое время посадят под домашний арест. Тогда возмущение Гитлера обрушилось на Хоссбаха; этот офицер, его личный адъютант, бесстыдно действовал за его спиной и, несмотря на его запрет, предупредил Фрича о готовящемся. Хоссбах лишился доверия, и он больше не желает его видеть; я должен был объяснить это Хоссбаху и немедленно предложить кого-нибудь на его место. Поскольку мне уже было поручено Бломбергом несколько месяцев назад подобрать в Генеральном штабе майора, способного заменить Хоссбаха, если бы тот, как предполагалось, был назначен на передовую, я, после довольно трудных размышлений, в конечном счете выбрал майора Шмундта, которого я хорошо знал со времени моей работы в отделе Т-2, кроме того, он был моим полковым адъютантом в Потсдаме. Я предложил его кандидатуру Гитлеру, и он согласился. Он принял должность несколько дней спустя, без какого-либо введения в курс дела, и сразу же навестил меня. Оставалось еще неприятное для меня обязательство – проинформировать Хоссбаха, что он уволен без какого-либо официального прощания.
Когда я вновь попытался убедить Гитлера назначить Геринга приемником Бломберга Верховным главнокомандующим вооруженными силами – я не видел другого выхода, – он ответил, что он уже решил сам стать Верховным главнокомандующим, а я должен остаться в качестве его начальника штаба; я не должен и не имею права оставить его в такой час, как этот. Если он в конце концов обнаружит, что я не подхожу для этой должности, тогда он назначит меня главнокомандующим сухопутными силами, но до тех пор я должен оставаться на своей должности. Я без колебаний согласился с этим.
Этим вечером я навестил Фрича, чтобы предоставить себя в его распоряжение, если бы ему это было нужно. Я увидел, что внешне он очень спокоен, но, очевидно, сильно разозлен бесчестной клеветой на него. Он показал мне написанное заявление об отставке, лежащее на его столе; оно содержало официальное требование провести расследование военным судом. Я мог только согласиться с ним по этому поводу: для него не было другого выхода смыть с себя этот позор, отсутствие судейского вердикта может быть равносильно молчаливому признанию виновности. Гитлер вначале выразил несогласие, но затем сказал, что я был прав, и распорядился провести суд, как я и советовал. Главнокомандующие всех трех родов вооруженных сил были назначены в этом деле судьями, а Геринг – их председателем, еще два высокопоставленных профессиональных судьи должны были помогать им; Гитлер не принимал пока окончательного решения об отставке Фрича, хотя было очевидно, что у него не было больше намерений оставлять его на прежней должности; обвинений было достаточно, чтобы его не приняли в рассмотрение как преемника Бломберга. Обвинение министра Гюртнера, которое, вероятно, возникло в высших кругах тайной полиции [гестапо], оказалось идеальным для такого случая: его вытащили для сомнительного использования после того, как долгое время хранили в холодильнике.
В последующие дни фюрер вызывал генералов Бека, фон Рундштедта и вице-адмирала Редера для обсуждения вопроса о преемнике Фрича с этими высшими офицерами. В дополнение я проводил с ним несколько часов в день. Я увидел, что он все еще не отказался от мысли назначить преемником Рейхенау; но я оставался верен моей железной убежденности, и наконец мое мнение победило: фон Браухич уже два дня ждал в своем отеле, когда я вызвал его наконец на встречу с фюрером. Я лично привез его из Лейпцига, где он командовал 4-й группой армий; мой поступок привел к сильной ссоре с генералом Беком, который рассчитывал сам стать помощником главнокомандующего сухопутными силами и запретил мне совершать такие «недозволенные» действия вновь. Фон Рундштедт смягчил недовольство Бека. Теперь начался ряд бесконечных трехсторонних дебатов: Браухич обстоятельно излагал свои взгляды на национал-социализм, церковь, расширение и пополнение офицерского состава и так далее[8].
Наконец, после третьей нашей встречи утром 4 февраля 1938 г. Гитлер поднялся, неожиданно протянул фон Браухичу свою руку и назначил его главнокомандующим сухопутными силами; таким образом он сделал выбор в пользу полной отставки Фрича, хотя сам я высказывался за то, чтобы только найти ему временную замену.
Тем временем, как я мог понять из его нескольких телефонных звонков ко мне, д-р Ламмерс, глава рейхсканцелярии, пытался разработать приказ о вновь созданной должности начальника ОКБ. Наконец нас вместе вызвали к Гитлеру, который подписал этот приказ незадолго до вечерней встречи кабинета министров, сделав в тексте небольшие изменения. В короткой речи Гитлер представил Браухича и меня членам кабинета и изложил произошедшие другие изменения в самом кабинете (фон Нейрат и т. д.), а Ламмерс зачитал приказ об учреждении тайного совета кабинета. Последующих дискуссий в кабинете министров не последовало.
Вскоре после этого Гитлер отправился к Берхтесгаден и Бергхоф. Он ни слова не сказал ни Браухичу, ни кабинету министров, ни мне о его ближайших планах и политическом курсе. Единственная вещь, которую он сказал двоим из нас, было, что он использует нынешнее плохое впечатление, которое, особенно за границей, произвели отставки Бломберга и Фрича, чтобы сделать кардинальные перестановки в кабинете: он определил фон Нейрата на должность главы тайного совета кабинета, чтобы не создать впечатления о какой-либо перемене курса в нашей внешней политике.
8
Из исходного текста Кейтеля не совсем ясно, излагает Браухич свои собственные мысли или разделяет их с Гитлером.