Страница 7 из 79
Они бросились къ лѣстницѣ и стали спускаться на берегъ къ водѣ. Иванъ Кондратьевичъ говорилъ:
— То-есть оно хорошо это самое море для выпивки, пріятно на берегу, но ежели ужъ до того допьешься, что бѣлые слоны въ голову вступятъ, то ой-ой-ой! Бѣда… Чистая бѣда! повторялъ онъ.
VII
А крупномъ пескѣ, въ родѣ гравія, состоящемъ изъ мелкихъ красивыхъ разноцвѣтныхъ камушковъ, дѣйствительно что-то лежало, но не утопленникъ. Глафира Семеновна первая протискалась сквозь толпу, взглянула и съ крикомъ:
“Ай, крокодилъ”! — бросилась обратно.
— Пойдемте прочь! Пойдемте! Николай Иванычъ, не подходи! Иванъ Кондратьичъ! Идите сюда! Какъ-же вы бросаете одну даму! звала она мужчинъ, уже стоя на каменной лѣстницѣ.
— Да это вовсе и не крокодилъ, а большая бѣлуга! откликнулся Конуринъ снизу.
— Какая бѣлуга! Скорѣй-же громадный сомъ. Видишь, тупое рыло. А бѣлуга съ вострымъ носомъ, возражалъ Николай Ивановичъ. — Глаша! Сходи сюда. Это сомъ. Сомъ громадной величины.
— Нѣтъ, нѣтъ! Ни за что на свѣтѣ! Я зубы видѣла… Страшные зубы… слышалось съ лѣстницы. — Брр…
— Да вѣдь онъ мертвый, убитъ…
— Нѣтъ, нѣтъ! Все равно не пойду.
А около вытащеннаго морскаго чудовища, между тѣмъ, два рыбака въ тиковыхъ курткахъ, загорѣлые, какъ корка чернаго хлѣба, пѣли какую-то нескладную пѣсню, а третій такой-же рыбакъ подсовывалъ каждому зрителю въ толпѣ глиняную чашку и просилъ денегъ, говоря:
— Deux sous pour la représentation! Doux sous…
Подошелъ онъ и къ Ивану Кондратьевичу и протянулъ ему чашку, подмигивая глазомъ.
— Чего тебѣ, арапская морда? спросилъ тотъ.
— За посмотрѣніе звѣря проситъ. Дай ему мѣдяшку, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
— За что? Вотъ еще! Стану я платить! Тутъ не театръ, а берегъ.
— Да дай. Ну, что тебѣ? Ну, вотъ я и за тебя дамъ.
Николай Ивановичъ кинулъ въ чашку два мѣдяка по десяти сантимовъ.
— Иванъ Кондратьичъ! Вы говорите, что этотъ крокодилъ мертвый? слышался съ лѣстницы голосъ Глафиры Семеновны, которая, услышавъ пѣніе, нѣсколько пріободрилась.
— Мертвый, мертвый… Иди сюда… сказалъ Николай Ивановичъ.
— Да мертвый-ли?
Глафира Семеновна стала опять подходить къ толпѣ и робко заглянула на морскаго звѣря.
— Ну, конечно-же, это крокодилъ. Брр… — Какой страшный! бормотала она. — Неужели его эти люди здѣсь изъ моря вытащили? Зубы-то какіе, зубы…
Рядомъ съ ней стоялъ высокій, стройный, среднихъ лѣтъ, элегантный бакенбардистъ съ подобранными волосокъ съ волоску черными бакенбардами, въ свѣтло-сѣромъ ловко сшитомъ пальто и въ такого-же цвѣта мягкой шляпѣ. Онъ улыбнулся и, обратясь съ Глафирѣ Семеновнѣ, сказалъ по русски:
— Это вовсе не крокодилъ-съ… Это акула, дикій звѣрь, который покойниками питается, коли ежели какое кораблекрушеніе. Здѣшніе рыбаки ихъ часто ловятъ, а потомъ публикѣ показываютъ.
Услышавъ русскую рѣчь отъ незнакомаго человѣка, Глафира Семеновна даже вспыхнула.
— Вы русскій? воскликнула она.
— Самый первый сортъ русскій-съ. Даже можно сказать, на отличку русскій, отвѣчалъ незнакомецъ.
— Ахъ, какъ это пріятно! Мы такъ давно путешествуемъ заграницей и совсѣмъ почти не встрѣчали русскихъ. Позвольте познакомиться… Иванова, Глафира Семеновна… А это вотъ мой мужъ Николай Иванычъ, коммерсантъ. А это вотъ…
— Иванъ Кондратьевъ Конуринъ, петербургскій второй гильдіи… подхватилъ Конуринъ.
Послѣдовали рукопожатія. Незнакомецъ отрекомендовался Капитономъ Васильевичемъ и пробормоталъ и какую-то фамилію, которую никто не разслышалъ.
— Путешествуете для своего удовольствія? спрашивала его Глафира Семеновна, кокетливо играя своими нѣсколько заплывшими отъ жиру глазками.
— Нѣтъ-съ, отдыхать пріѣхали. Мы еще съ декабря здѣсь.
— Ахъ, даже съ декабря! Скажите… Я читала, что здѣсь совсѣмъ не бываетъ зимы.
— Ни Боже Mой… Вотъ все въ такой-же препорціи какъ сегодня. То-есть по ночамъ бывало холодно, но и по ночамъ, случалось, въ пиджакѣ выбѣгалъ, коли ежели куда недалеко пошлютъ.
— То-есть какъ это — пошлютъ? задала вопросъ Глафира Семеновна. — Вы здѣсь служите?
Элегантный бакенбардистъ нѣсколько смѣшался.
— То есть какъ это? Нѣтъ-съ… Я для своего удовольствія… Пуръ… Какъ-бы это сказать?.. Пуръ плезиръ — и больше ничего… Мы сами по себѣ…- отвѣчалъ онъ наконецъ. — А вѣдь иногда по вечерамъ мало-ли куда случится сбѣгать! Такъ я даже и въ декабрѣ въ пиджакѣ, ежели на спѣшку…
— Неужто здѣсь зимой и на саняхъ не ѣздили? — спросилъ въ свою очередь Конуринъ.
— Да какъ-же ѣздить-то, ежели и снѣгу не было.
— Скажи на милость, какая держава! И зимой снѣгу не бываетъ.
— Иванъ Кондратьичъ, да вѣдь и у насъ въ Крыму никогда на саняхъ не ѣздятъ.
— Ну, а эти пальмы, апельсинныя деревья, даже и въ декабрѣ были зеленыя и съ листьями? — допытывался Николай Ивановичъ у бакенбардиста.
— Точь въ точь въ томъ-же направленіи. Такъ-же вотъ выйдешь въ полдень на берегъ, такъ солнце такъ спину и припекаетъ. Точь въ точь…
— Господи, какой благодатный климатъ! Даже и не вѣрится… — вздохнула Глафира Семеновна.
— По пятаку розы на бульварѣ продавали въ декабрѣ, такъ чего-же вамъ еще! Купишь за мѣдный пятакъ розу на бульварѣ — и поднесешь барышнѣ. Помилуйте, мы ужъ здѣсь не въ первый разъ по зимамъ… Мы третій годъ по зимамъ здѣсь существуемъ, разсказывалъ бакенбардистъ. — Зиму здѣсь, а на лѣто въ Петербургъ.
— Ахъ, вы тоже изъ Петербурга?
— Изъ Петербурга-съ.
— А вы чѣмъ-же тамъ занимаетесь? началъ Николай Ивановичъ. — Служите? Чиновникъ?
— Нѣтъ-съ, я самъ по себѣ.
— Стало-быть торгуете? Можетъ быть купецъ, нашъ братъ Исакій?
— Да разное-съ… Всякія у меня дѣла, уклончиво отвѣчалъ бакенбардистъ.
Ивановы и Конуринъ стали подниматься по лѣстницѣ на набережную. Бакенбардистъ слѣдовалъ на ними.
— Очень пріятно, очень пріятно встрѣтиться съ русскимъ человѣкомъ заграницей, повторяла Глафира Семеновна. — А то вотъ мы прожили въ Берлинѣ, въ Парижѣ — и ни одного русскаго.
— Ну, а въ здѣшнихъ палестинахъ много русскихъ проживаетъ, сказалъ бакенбардистъ.
— Да что вы! А мы вотъ васъ перваго… Впрочемъ, мы только сегодня пріѣхали. Вы гдѣ здѣсь въ Ниццѣ остановившись? Въ какой гостинницѣ?
— Я не въ Ниццѣ-съ… Я въ Монте-Карло. Это верстъ двадцать пять отсюда по желѣзной дорогѣ. На манеръ какъ-бы изъ Петербурга въ Павловскъ съѣздить. А сюда я пріѣхалъ по одному дѣлу.
— Какъ городъ-то гдѣ вы живете? допытывался Николай Ивановичъ.
— Монте-Карло.
— Монте-Карло… Не слыхалъ, не слыхалъ про такой городъ.
— Что вы! Помилуйте! Да развѣ можно не слышать! Изъ-за Монте-Карло-то всѣ господа въ здѣшнія мѣста и стремятся. Это самый-то вертепъ здѣшняго круга и есть… Жупелъ, даже можно сказать. Тамъ въ рулетку господа играютъ.
— Въ рулетку? слышалъ, слышалъ! А только я не зналъ, что это такъ называется! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Помилуйте, изъ-за этой самой рулетки жены моей двоюродный братъ весь оборвавшись въ Петербургъ пріѣхалъ, а три тысячи рублей съ собой взялъ, да пять тысячъ ему потомъ выслали. Такъ вотъ она рулетка-то! Надо съѣздить и посмотрѣть.
— Непремѣнно надо-съ, поддакнулъ бакенбардистъ. — Это самое, что здѣсь есть по части перваго сорта, самое, что на отличну…
— Такъ какъ-же городъ-то называется?
— Монте-Карло, подсказала мужу Глафира Семеновна. — Удивляюсь я, какъ ты этого не знаешь! Я такъ сколько разъ въ книгахъ читала и про Монте-Карло и про рулетку и все это отлично знаю.
— Отчего-же ты мнѣ ничего не сказала, когда мы сюда ѣхали?
— Да просто забыла. Кто съ образованіемъ и читаетъ, тотъ не можетъ не знать рулетки и Монте-Карло.
— Съѣздите, съѣздите, побывайте тамъ разокъ… Любопытно… говорилъ бакенбардистъ и тотчасъ-же прибавилъ:- Да ужъ кто одинъ разъ съѣздитъ и попытаетъ счастье въ эту самую вертушку, того потянетъ и во второй, и въ третій, и въ четвертый разъ туда. Такъ и будете сновать по знакомой дорожкѣ.