Где апельсины зреют

— Вотъ еще… Очень нужно на голыхъ смотрѣть, отвѣтила Глафира Семеповна.

— Позвольте… А можетъ быть этотъ островъ съ дикимъ сословіемъ… Дикое сословіе здѣсь живетъ. Вѣдь есть-же такіе острова, гдѣ дикіе, опять началъ Конуринъ. — Какъ-же тогда-то?.. За неволю придется на нихъ смотрѣть, глаза себѣ не выколешь.

— Полноте врать-то, Иванъ Кондратьичъ. Дикіе въ Африкѣ, а здѣсь Италія.

— А почемъ вы знаете, что Италія? Можетъ быть ужъ насъ въ Африку привезли.

— Въ Африкѣ арапы, а здѣсь неужто не видишь., это бѣлый народъ, вставилъ свое слово Николай Ивановичъ.

— Да ты посмотри. Какой-же это бѣлый. Полубѣлый — вотъ я согласенъ. Совсѣмъ коричневыя морды…

Къ голымъ субъектамъ, однако, подъѣхали двѣ лодки. Голые субъекты тотчасъ-же бросились въ воду, нырнули и по прошествіи нѣкотораго времени вынырнули, высоко держа что-то въ рукахъ надъ головами.

— Что-то показываютъ… сказалъ Николай Ивановичъ. — Должно-быть представленіе какое-то. Глаша! Не подъѣхать-ли намъ посмотрѣть? спросилъ онъ жену.

— Выдумай еще что-нибудь! огрызнулась Глафира Семеновна и, обратясь къ лодочнику, стала спрашивать:- У е гротъ бле? Далеко гротъ бле? Луанъ?

Лодочникъ обернулся, пробормоталъ что-то непонятное и указалъ на небольшое отверстіе въ скалѣ, приходящееся надъ самой водой. Передовыя лодки, подъѣзжая къ нему, мгновенно исчезали. Около отверстія, на камняхъ стоялъ шалашъ и у шалаша виднѣлись два солдата въ кепи съ свѣтлозелеными околышками.

— Солдаты какіе-то стоятъ, указала Глафира Семеновна. — Должно-быть для порядку поставлены.

Лодочникъ подвезъ къ шалашу. Солдаты протягивали руки съ маленькими цвѣтными билетами и кричали что-то, изъ чего Глафира Семеновна могла понять только слово —,антрэ”.

— Де лира перъ персонъ, — кивнулъ лодочникъ на солдатъ.

— За входъ берутъ двѣ лиры съ персоны. Припасай, Николай Ивановичъ, скорѣй шесть лиръ, сказала Глафира Семеновна. — Батюшки! Какое маленькое отверстіе въ гротѣ! Какъ мы проѣдемъ и выѣдемъ? Господи! пронеси!

Николай Ивановичъ купилъ въѣздные билеты. Конуринъ сидѣлъ блѣдный и говорилъ:

— За свои деньги и не вѣдь въ какую морскую дыру лѣзть! Вотъ не было-то печали!..

— Надо нагнуться. Вонъ даже ложатся на дно лодки… А то не проѣдешь… указывала Глафира Семеновна и первая встала на колѣни на дно лодки.

Лодка стояла у самаго отверстія въ гротъ. Изъ грота слышался глухой всплескъ воды. Лодочникъ, упираясь весломъ въ скалу, кричалъ что-то Николаю Ивановичу и Конурину, но тѣ не понимали, что имъ говорятъ. Онъ подскочилъ къ нимъ, обхватилъ ихъ за шею руками и сталъ пригибать къ дну лодки. Конуринъ началъ бороться съ лодочникомъ.

— Что ты, арапская морда! Съума сошелъ, что-ли, закричалъ онъ и, въ свою очередь, схватилъ лодочника за горло.

— Пригнитесь, пригнитесь… Лягте въ лодку. — Иначе не проѣдете въ гротъ, говорила Глафира Семеновна, но сильный лодочникъ повалился уже вмѣстѣ съ Николаемъ Ивановичемъ и Конуринымъ на дно лодки и лодка проскочила въ гротъ.

— Анафема треклятая! Да какъ ты смѣешь!.. заоралъ на лодочника Конуринъ, поднимаясь съ дна лодки, но тотчасъ-же умолкъ, будучи пораженъ величественнымъ зрѣлищемъ. Громадный гротъ, вышиною въ нѣсколько сажень, свѣтился весь голубымъ фосфорическимъ блескомъ. Вода, стѣны, куполъ — все было голубое и искрилось. Со стѣнъ и съ купола грота свѣшивались лазуревые сталактиты. Вода была до того прозрачна, что при нѣсколькихъ саженяхъ глубины было видно дно.

— Ахъ, какая прелесть! Да это просто волшебное царство! вырвалось восклицаніе у Глафиры Семеновны.

— Ловко размалевано! пробормоталъ Конуринъ.

— Что вы, что вы! Да это все натуральное, это природа.

— Неужто природа? А мнѣ кажется, что нѣмецъ подсинилъ.

— Изъ-за того-то и ѣздятъ сюда смотрѣть, что все это природное.

— Позвольте… Но какъ сосульки-то съ потолка? Сосульки совсѣмъ какъ въ зимнемъ саду “Аркадіи”.

— И сосульки отъ природы, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Однако, какъ-бы такая сосулька не оборвалась да по башкѣ…

— Гдѣ у нихъ тутъ лампы съ голубыми колпаками понавѣшаны — вотъ что я разобрать не могу, разглядывалъ гротъ Конуринъ.

— Да что вы, Иванъ Кондратьичъ, это натуральное освѣщеніе, отвѣчала Глафира Семеновна.

— Не можетъ-быть. Вотъ ужъ въ этомъ не разувѣрите. Гротъ безъ окошекъ, тутъ должны быть потемки, коли ежели безъ освѣщенія, а между тѣмъ свѣтло и только синевой отдаетъ.

— Понимаете вы это, электрическій свѣтъ, электричество…

— Вотъ это такъ, вотъ это пожалуй, но гдѣ-же эти самые электрическіе фонари-то?

— Ахъ Боже мой! Да это натуральное электричество.

— То-есть какъ это? Безъ фонарей?

— Конечно-же безъ фонарей. Отъ природы…

— Что вы, барынька, невозможно этому быть. Николай Иванычъ, слышишь?

— Слышу, слышу, тревожно откликнулся Николай Ивановичъ, все еще смотрящій на свѣсившіяся сосульки. — Коли она говоритъ, то это вѣрно. Она читала… Она по книжкѣ… Электричество всякое есть: есть натуральное, есть и не натуральное. А то есть магнетизмъ… А все-таки я думаю, Глаша, что это не электричество, а магнетизмъ. Животный магнетизмъ… И магнетизмовъ два: животный и не животный. Какъ ты думаешь, Глаша?

— Ну, магнетизмъ, такъ магнетизмъ, а только натуральный.

Около нихъ въ другой лодкѣ сидѣлъ англичанинъ въ клѣтчатомъ костюмѣ. онъ вынулъ изъ корзинки коробочку, изъ коробочки досталъ живую бабочку и подбрасывалъ ее кверху, стараясь, чтобы она летѣла, но бабочка падала на дно лодки.

— Чудакъ-то этотъ и на Везувіи и здѣсь съ мелкопитающимися тварями возится, замѣтилъ Конуринъ про англичанина.

— Блажной должно-быть, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Боюсь я, какъ-бы эти сосульки съ потолка не оборвались да не съѣздили по головѣ. Глаша, не пора-ли на пароходъ?

— Ахъ, Боже мой! Да дай полюбоваться-то.

— А вдругъ приливъ морской? Тогда и не выѣдемъ изъ грота. Слышала, что землякъ-то на пароходѣ разсказывалъ?

— Да вѣдь никто еще не уѣзжаетъ.

Англичанинъ выпустилъ воробья изъ другой коробочки. Воробеи взвился, полетѣлъ и сѣлъ на сталактитовый выступъ на стѣнѣ. Англичанинъ схватился за записную книжку и сталъ въ нее что-то записывать.

— Шалый, совсѣмъ шалый… Съ бабочками да съ воробьями ѣздитъ, покачалъ головой Конуринъ.

— Ахъ, Боже мой! Да и здѣсь голые! воскликнула Глафира Семеновна.

— Гдѣ? гдѣ? спрашивали мужчины.

— Да вотъ на выступѣ стоятъ.

— Положительно мы въ дикомъ царствѣ, на дикихъ островахъ, съ дикими сословіями, сказалъ Конуринъ.

Лодочникъ, державшійся на серединѣ грота, всплеснулъ веслами и лодка поплыла къ выступу, гдѣ стояли голые люди.

LXVIII

Голые субъекты, къ которымъ лодочникъ быстро подвезъ Ивановыхъ и Конурина, были искусные пловцы изъ мѣстныхъ жителей и дежурили въ гротѣ въ ожиданіи туристовъ, дабы показать имъ свое умѣнье въ ныряньѣ. Оки выпрашивали у туристовъ, чтобы тѣ кинули въ воду серебряную лиру, ныряли на дно и доставали эту лиру, разумѣется уже присвоивая ее себѣ. Два-три туриста кинули по серебряной монетѣ на дно, пловцы достали ихъ, подплыли къ лодкѣ Ивановыхъ и Конурина и, стуча отъ холода зубами, просили и ихъ кинуть въ воду “ума монета”.

— Отчаливай, отчаливай отъ насъ, ребята. Лучше мы эти деньги пропьемъ на пароходѣ на коньякѣ, махалъ имъ руками Конуринъ.

Глафира Семеновна, прикрывая лицо носовымт. платкомъ, кричала лодочнику:

— Синьоръ! Алле! Алле вонъ! Ассе для насъ. Довольно, довольно пуръ ву.

— А ля мезонъ! въ свою очередь крикнулъ ему, обрадовавшись, Николай Ивановичъ. — Греби на пароходъ, кривая камбала.

— Бато а ваперъ… прибавила Глафира Семеновна.

Лодочникъ заработалъ веслами. Когда лодка подъѣхала къ выходу изъ грота, морскои приливъ уже начался, вода прибыла и отверстіе, сквозь которое надо было проѣзжать, сдѣлалось уже.

— Вались въ растяжку! скомандовалъ Николай Ивановичъ и первый легъ на дно лодки. — Глаша! Ложись мнѣ на спину да береги въ потьмахъ браслетку.