Фарадей

Как видим, тон письма Мельбурна прямо противоположен тону, какой он допустил в личной беседе с Фарадеем. Это об'ясняется отнюдь не тем, что Мельбурн прозрел, узнав об исключительных достоинствах своего посетителя. Его письмо имело определенную цель: демонстрировать свое благородство и великодушие и, в случае надобности, сослаться на это письменное обращение. Дело было обставлено так, что последнее слово придется сказать, конечно, самому Фарадею при внешнем равнодушии Мельбурна. Но Фарадей этого не сделал, несмотря на то, что его к этому настоятельнейшим образом побуждали. Он почтительно ответил Мельбурну и получил удовлетворение не только от факта извинения премьера, но и от того, что теперь пенсия ему предлагалась, а не он о ней просил. При всем равнодушии и, можно даже сказать, отрицательном отношении к получению пенсии, Фарадей считал, что в данной ситуации положительное разрешение этого вопроса имеет для него принципиальное значений. Письмо его Мельбурну не оставляет никаких сомнений в этом отношении:

«Милорд!

Письмо вашей светлости, которое я имел честь получить, принесло мне и огорчение и удовольствие. Огорчение — потому что я был причиной, вызвавшей подобное письмо вашей светлости, удовольствие — потому что оно убеждает меня в том, что я оказался достойным внимания вашей светлости.

Поскольку вы, жалуя мне то выражение поощрения, намек на которое содержится в вашем письме, полагаете, что одновременно вы выполните свой долг премьер-министра и совершите акт, согласующийся с вашими собственными взглядами, я не колеблюсь заявить, что приму предложение вашей светлости с удовольствием и гордостью».

В печати, по поводу этого случая с пенсией, Фарадей не выступил, и одному лицу, сильно этого желавшему, он написал: «Вопрос о пенсии мне безразличен, но иначе обстоит дело с последствиями, многие из которых уже имеют место. Постоянная необходимость мысленно возвращаться к этому делу несовместима с моими чувствами и по временам побуждает меня к тому, что может показаться при данных обстоятельствах весьма малодушным, а именно — к решительному отказу от всего в последнюю минуту».

Поведение Фарадея в связи с вопросом о пенсии является весьма характерным для его сдержанной и в то же время решительной натуры. В нем эти черты прекрасно сочетались. Исследователь, который в будущем займется изучением не только творчества, но и всех сторон личности Фарадея, не сможет обойти молчанием документов, касающихся затронутого момента в его биографии. Существенно также отметить, что Фарадей не был единственным, встретившим такое отношение со стороны представителей правительства. История науки знает случаи, когда государственная помощь крупнейшим деятелям науки рассматривалась не как заслуженное обеспечение, а как вымогательство или подачка. Разумеется, Фарадей не примирился бы и с намеком на подобное отношение, тем более, что он считал себя в состоянии «зарабатывать себе средства к жизни». А зарабатывать он, действительно, мог очень много. Однако не научными исследованиями в интересовавшей его области, а «профессиональными делами», как он называл заказы различных фирм. Уже отмечалось, что ему случалось отклонять очень выгодные предложения. Только невысокое жалование заставляло его иногда принимать некоторые из них. И делал он это часто после долгих уговоров со стороны друзей. Именно Ричард Филлипс заставил его в 1830 году согласиться на производство нескольких анализов, что сразу значительно увеличило его заработок. В 1832 году доходы Фарадея могли бы достигнуть пяти тысяч фунтов. Но именно с этого года он интенсивно развертывает «Опытные исследования по электричеству», и приток средств начинает резко падать. Когда Тиндаль писал свои мемуары, он заинтересовался этим вопросом и пересмотрел расчетную книжку Фарадея. Вот что видно из общего подсчета заработков Фарадея:

«В 1832 году доход его от профессиональных дел, вместо того чтобы подняться до 5000 фунтов стерлингов или более, падает с 1090 фунтов 4 шиллингов до 155 фунтов 9 шиллингов. С тех пор с легкими колебаниями он снизился до 92 фунтов в 1837 году и до нуля в 1838 году. С 1839 по 1845 год заработок Фарадея не превосходил 22 фунтов. Большую часть времени доход был ниже этой цифры. Исключением был год, когда правительство пригласило Фарадея вместе с Чарльзом Ляйеллем составить доклад о взрыве в каменноугольных копях Хозуэл. Тогда его доход поднялся до 112 фунтов. С 1845 года и по день смерти ежегодный доход Фарадея от профессиональных дел равнялся нулю. Принимая в расчет продолжительность его жизни, легко заметить, что сын кузнеца, подмастерье переплетчика должен был сделать выбор между состоянием в сотни тысяч фунтов стерлингов и наукой, не приносящей дохода. Он выбрал последнее и умер бедняком, но имел честь поддерживать на почетном месте научную славу Англии в продолжение сорока лет».

В 1840 году наступила полная бездеятельность Фарадея. Его здоровье оказалось настолько надорванным, что ни за какую работу он взяться не мог. Все чаще и чаще уезжал он из Лондона к морю, в места, которые он страстно любил. Целыми днями просиживал он у открытого окна, смотря на небо и море, так как был не в состоянии делать что-либо иное. Первые признаки серьезного упадка сил обнаружились в конце 1839 года. Вот что писал Брэнду доктор Латам, с которым Фарадей советовался по поводу появившихся у него головокружений:

«Последние два-три дня я видел нашего друга Фарадея и наблюдал за его здоровьем. Я надеюсь, что все его болезни пройдут, когда он отдохнет умственно и физически. Но отдых ему совершенно необходим. Я даже думаю, что вряд ли будет благоразумным с его стороны снова взяться за чтение лекций. Он хочет продолжать свою работу, но, честное слово, сейчас он не способен к этому, и если нагрузить его работой, то он не выдержит и сорвется. При встрече я поговорю с вами об этом подробнее».

Состояние здоровья Фарадея ухудшалось, и он вынужден был прислушаться к советам врачей. Он прекратил исследовательскую работу, но всячески старался продолжать лекторскую деятельность. Однако, пришлось оставить и это. Со свойственной ему тщательностью Фарадей вычертил диаграмму, иллюстрировавшую его постепенный отказ от различных работ. Как показывает приведенная ниже диаграмма Фарадей начал с отказа от платных работ, предлагавшихся ему со стороны. Затем он ограничил свои личные дела, чтобы иметь больше времени для исследовательской работы. От дорогой же ему педагогической и популяризаторской деятельности он отказался только тогда, когда его принудил к этому тяжкий недуг.

В связи с резким истощением сил Фарадей все больше и больше отходил от самых обычных дел и занятий. Он лишился возможности читать и писать. Всегда живой и приятнейший собеседник, он избегал уже и длинных разговоров. У него пропала потребность делиться мыслями, и чаще всего он записывал их карандашом, в виде заметок, на клочке бумаги. Одна такая записка имела следующее содержание:

«По словам подлинно-светского человека Талейрана, назначение языка — скрывать мысли. То же самое приходится сказать в настоящий момент и мне, когда я чувствую, что неспособен больше вести длительных разговоров».

Едва ли нужно говорить, что вынужденная бездеятельность была для Фарадея самым тяжелым испытанием. Чтобы отвлечься от недуга и от мучительного сознания неспособности к труду, он ищет развлечений и находит их во всевозможных играх, в конструировании бумажных безделушек, в посещении театра и Зоологического сада. Последнее доставляло ему наибольшее удовольствие.

Жена Фарадея рассказывает: «Михаил был одним из старейших членов Зоологического общества, и зоологические сады приносили ему весьма большую пользу, когда он бывал умственно переутомлен. Животные были для него источником интереса, и мы, точнее я, любили говорить о времени, когда мы будем жить на таком расстоянии от Зоологического сада, что можно будет пешком туда дойти. Ибо я очень боялась, что он [Фарадей] не сможет продолжать жить в Институте при этих постоянных покушениях на его досуг и мысли».