Наши за границей

Вотъ и Мюнхенъ. Кондукторъ возгласилъ о немъ минутъ за пять до оетановки. Стояли десять минутъ. Супруги успѣли закусить при этомъ горячими сосисками, продававшимися на платформѣ прямо изъ котла, стоящаго на жаровнѣ. Въ мюнхенскомъ пивѣ супруги, однако, ничего особеннаго не нашли.

— Пиво какъ пиво, — сказала Глафира Семеновна, которую Николай Ивановичъ принудилъ выпить стаканъ. — По-моему, берлинское-то вдвое лучше.

За Мюнхеномъ Глафира Семеновна стала испытывать кондукторовъ въ знаніи русскаго языка, задавая имъ разные вопросы по-русски, но кондуктора не понимали. Николай Ивановичъ дѣлалъ тоже самое съ прислугой, разносящей по станціоннымъ платформамъ пиво и закуски, и наконецъ достигъ благопріятнаго результата. — Эй! Пиво! Сюда! — крикнулъ онъ кельнеру.

И кельнеръ, понявъ его, подcкочилъ съ стаканами пива къ окну вагона.

— Глаша! Глаша! Смотри… Начали ужъ понимать! — радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ и спросилъ кельнера, принимая отъ него стаканъ. — Братъ славянинъ?

— Nein, gnädiger Herr, — отрицательно покачалъ головой кельнеръ.

Николай Ивановичъ взглянулъ ему въ лицо и тутъ-же убѣдился въ праздности своего вопроса По горбоносому типу лица, крупнымъ краснымъ губамъ и вьющимся волосамъ, самый ненаблюдательный человѣкъ могъ замѣтить, что это былъ жидъ безъ подмѣси.

— Іерусалимскій дворянинъ, іерусалимскій дворянинъ, а я-то его за брата-славянина принялъ, — бормоталъ Николай Ивановичъ.

Супруги ѣхали по Баварін, но вотъ пришлось переѣзжать баварскую границу и въѣзжать въ австрійскія владѣнія. На границѣ таможня и въ ней пришлось просидѣть около часу, пока чиновники осматривали вагоны. Впрочемъ, на станціи былъ отличный буфетъ, гдѣ супруги могли пообѣдать за табльдотомъ.

— Безъ телеграммы дали пообѣдать, хоть и нѣмцы, — замѣтила Глафира Семеновва, вспоминая случай въ Кенигсбергѣ, гдѣ ихъ не пустили за табльдотъ изъ-за того, что они ихъ не увѣдомили телеграммой, что будутъ обѣдать на станціи.

— Еще-бы… Здѣсь совсѣмъ другіе порядки.

Прислуживающій супругамъ кельнеръ оказался полякомъ и дѣйствительно кое-какія русскія слова понималъ, хотя по-русски и не говорилъ. Принимая въ расплату за обѣдъ нѣмецкія марки, онъ перевелъ ихъ на гульдены и, мѣшая въ свою рѣчь польскія слова, кое-какъ объяснилъ супругамъ, чтобы они намѣняли себѣ австрійскихъ денегъ, и привелъ жида-мѣнялу. Хоть и не безъ особеннаго труда, но супруги все-таки поняли въ чемъ дѣло и купили y жида австрійскихъ денегъ. Въ рукахъ ихъ въ первый разъ появились бумажные гульдены. Николай Ивановичъ долго разсматривалъ ихъ недовѣрчиво и сказалъ женѣ:

— Ассигнація ужъ пошли на манеръ русскихъ. Какъ-бы не надулъ жидъ-то… Хорошо-ли? Вѣрныя-ли? — обратился онъ къ кельнеру.

— Добро, добро, панъ, — утвердительно кивнулъ онъ головой.

Жидъ тоже заговорилъ что-то по-нѣмецки и кивалъ головой.

Съ австрійской границы, дѣйствительно, стали появляться желѣзнодорожные служащіе и кельнеры, понимающіе кой-какія русскія слова, но такихъ людей было мало, за-то жиды попадались на каждомъ шагу. Чѣмъ ближе подъѣзжали къ Вѣнѣ, тѣмъ жидовъ становилось все больше и больше.

Вечеромъ супруги пріѣхали въ Вѣну.

LXXXVI

Давка и толкотня царствовали на вокзалѣ, когда супруги пріѣхали въ Вѣну. Изъ оконъ вагона виднѣлась толпящаяся на платформѣ публика, и дивное дѣло, большинство ея было жиды: жиды длиннополые и жиды короткополые, жиды въ цилиндрахъ и шляпахъ котелками и жиды въ картузахъ, жиды съ сильными признаками пейсовъ и жиды съ слабыми признаками пейсовъ.

Даже добрая половина нарядныхъ женщинъ отличалась семитическими горбатыми носами и крупными сочными губами. Поѣздъ еще не остановился и, медленно катясь, шелъ мимо платформы, а ужъ въ купэ второго класса появился тощенькій юркій еврейчикъ въ шляпѣ котелкомъ, съ тощей, щипаной бородкой клиномъ, въ красномъ галстукѣ, въ кольцахъ съ цвѣтными камушками на грязныхъ рукахъ, расшаркивался передъ супругами, кланялся и совалъ въ ихъ руки адресъ гостинницы, приговаривая по-нѣмецки:

— Готель перваго ранга… Въ лучшей части города. Цѣны дешевыя… Завтраки, обѣды и ужины по умѣреннымъ цѣнамъ… Съ извозчикомъ можете не торговаться… Багажъ со станціи получимъ въ двѣ минуты.

Говорилъ онъ безъ умолку, вертѣлся и то и дѣло приподнималъ шляпу.

— Глаша! Что онъ бормочетъ? — спросилъ жену Николай Ивановичъ.

— Да это-жъ его разберетъ, — отвѣчала та. — Кажется, гостинницу предлагаетъ.

Еврейчикъ, заслыша русскую рѣчь и видя, что его не понимаютъ, заговорилъ на ломаномъ французскомъ языкѣ.

— Прочти хоть что на карточкѣ-то стоитъ. Можетъ быть, адресъ и понадобится, — продолжалъ Николай Ивановичъ, принимая отъ еврея карточку и передавая ее женѣ.

— Ну, его… Не желаю я съ жидами возиться.

Еврейчикъ, видя, что и французская его рѣчь остается безъ отвѣта, заговорилъ по-польски.

— Да мы русскіе, русскіе. — отвѣчала наконецъ Глафира Семеновна, улыбаясь. — Руссенъ виръ и ничего намъ не надо.

— Ach hochachtungswolle, Madame! — вздохнулъ еврейчикъ. — Какъ жалко, что я не говорю по-русски! Я говорю по-нѣмецки, по-французски, по-польски, по-венгерски, по-чешски, по-хорватски, по-сербски, но русскаго языка я, въ несчастію, не знаю. Доставьте случай услужить вамъ гостинницей и я представлю вамъ поляка, говорящаго по-русски, — бормоталъ онъ по-нѣмецки.

— Нихтъ, нихтъ… Ничего намъ не требуется, — отмахнулся отъ него Николай Ивановичъ.

Поѣздъ остановился, появился носильщикъ въ сѣрой курткѣ, которому супруги поручили свои подушки и саквояжи, и съ нимъ вмѣстѣ вышли изъ вагона, но еврейчикъ не отставалъ. Онъ уже прыгалъ около носильщика и бормоталъ что-то ему.

— Экипажъ прикажете? — спросилъ супруговъ носильщикъ.

— Я, я, экипажъ, — отвѣчала Глафира Семеновна. — Виръ имъ готель.

У подъѣзда вокзала носильщикъ поманилъ извозчика. Еврейчикъ продолжалъ тереться и около извозчика, даже подсаживалъ супруговъ въ экипажъ.

— Да не надо намъ, ничего не надо, — отпихнулъ его Николай Ивановичъ.

За толчекъ еврейчикъ низко поклонился и заговорилъ что-то извозчику по-нѣмецки.

— Имъ готель, гутъ готель, — сказала Глафира Семеновна извозчику, и тотъ погналъ лошадь, — пробормотавъ что-то по-нѣмецки.

— Въ какую-же гостинницу мы ѣдемъ? — задалъ женѣ вопросъ Николай Ивановичъ.

— Да въ какую извозчикъ привезетъ. Вѣдь намъ все равно. Только-бъ не въ жидовскую.

Сначала ѣхали по плохо освѣщеннымъ улицамъ, но наконецъ въѣхали въ улицы, залитыя газомъ. Извозчикъ сдѣлалъ нѣсколько поворотовъ и остановился передъ подъѣздомъ гостинницы, освѣщенной двумя электрическими фонарями. Изъ подъѣзда выскочили швейцаръ въ шапкѣ съ позументомъ, мальчишка въ красной кэпи и сѣрой курткѣ и принялись высаживать супруговъ изъ экипажа.

— Циммеръ… Циммеръ фюръ цвей… Съ цвей кровати, — сказалъ Николай Ивановичъ.

— Прошу, панъ. Дрей гульденъ… — отвѣчалъ швейцаръ.

Николай Ивановичъ полѣзъ въ карманъ и хотѣлъ разсчитываться съ извозчикомъ, но передъ нимъ какъ изъ земли выросъ тотъ самый еврейчикъ, который къ нимъ приставалъ въ вагонѣ и на станціи, и съ учтивымъ поклономъ отстранилъ его руку.

— Ist nicht nothig zu zahlen… Ist schon bezahlt… Nach her werden Sie zahlen. Il ne faut pas payer… C’est paye déjà,- затрещалъ онъ… — затрещалъ онъ.

— Ужъ сюда поспѣлъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ при видѣ еврейива. — Вамъ чего? — крикнулъ онъ на него. — Глаша! чего онъ хочетъ?

— Говоритъ, что не надо платить извозчику. Должно быть, ужъ здѣсь обычай такой.

Еврейчикъ, между тѣмъ, махнулъ извозчику, и тотъ отъѣхалъ отъ подъѣзда. Николай Ивановичъ недоумѣвалъ.

— Да при чемъ-же тутъ еврюга-то этотъ? Ежели этотъ еврюга здѣшній, то я не желаю останавливаться въ жидовской гостинницѣ,- сказалъ онъ женѣ.

— Да ужъ или, или въ подъѣздъ-то. Гдѣ-же теперь другую гостинницу искать.

— Опуталъ-таки еврюга, опуталъ! Привезъ куда хотѣлъ, — хлопнулъ себя по бедрамъ Николай Ивановичъ и пошелъ въ подъѣздъ.