Наши за границей

— Можешь ты думать, опять Нѣметчина началась, — говорила она, расталкивая его. — Повсюду нѣмецкій языкъ и самыя серьезныя рожи. Пока былъ французскій языкъ, рожи были веселыя, а какъ заговорили по-нѣмецки — все нахмурилось.

Николай Ивановичъ что-то промычалъ и сталъ протирать заспанные глаза.

— Боюсь, какъ-бы намъ опять не перепутаться и не попасть туда, куда не слѣдуетъ. Нѣмецкая земля намъ несчастлива, — продолжала Глафира Семеновна. — Ты ужъ не спи. Надо опять поспрашивать, туда-ли мы ѣдемъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. Какой тутъ сонъ! Довольно. Я ѣсть хочу, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Ѣды здѣсь много. На каждой станціи можешь наѣсться и напиться, не выходя изъ вагона, Къ окнамъ и пиво, и бутерброды подносятъ. A вотъ поспрашивать-то надо, туда-ли мы ѣдемъ.

— Да мы куда собственно ѣдемъ-то теперь? Прямо въ Россію или…

— Нѣтъ, нѣтъ, надо остановиться въ Вѣнѣ. День проживемъ въ Вѣнѣ. Но вотъ вопросъ — въ Вѣну-ли мы ѣдемъ? Можетъ быть, давно уже нужно было пересѣсть въ другой вагонъ, а мы сплоховали. Въ Нѣметчинѣ вѣдь все съ пересадкой…

— Непремѣнно нужно спросить кондуктора.

— Кондукторъ-то совсѣмъ не показывается въ вагонѣ. Какъ посмотрѣлъ наши билеты въ Женевѣ, такъ и исчезъ. Право, меня беретъ сомнѣніе, туда ли мы ѣдемъ.

— Ты разгляди хорошенько книжку билетовъ и сообрази, были-ли тѣ станціи, на которыя намъ даны билеты. На билетахъ написаны станціи, — старался пояснить Николай Ивановичъ, досталъ книжки билетовъ и вмѣстѣ съ женой сталъ ихъ разсматривать. — Вотъ Бернъ… вотъ Цюрихъ… Проѣзжали-ли мы мимо Берна и Цюриха? — задалъ онъ вопросъ.

— Да кто-же ихъ разберетъ! — дала отвѣтъ Глафира Семеновна.

На слѣдующей-же станціи Глафира Семеновна, высунувшись изъ окна, кричала проходившему мимо вагона кондуктору:

— Херъ кондукторъ! Коммензи бите! Вѣнъ… Во Вѣнъ?

Но слова «Вѣнъ» онъ не понималъ и отвѣта никакого не далъ. Наконецъ, кельнеръ, разносившій мимо вагоновъ пиво на подносѣ и у котораго Николай Ивановичъ выпилъ два стакана, сжалился надъ супругами и спросилъ по-нѣмецки:

— Wie heiss die Station?

— Вѣнъ… Штадтъ Вѣнъ… — повторила Глафира Семеновна и показала книжку, а въ ней билетъ, на которомъ было написано: «Wien».

— Wien, — прочиталъ кельнеръ, улыбаясь, и прибавилъ по-нѣмецки:- Это далеко… это Австрія, а вы въ Швейцаріи.

— Винъ… Винъ… — подхватила Глафира Семеновна. — Винъ по-нѣмецки Вѣна-то называется, а не Вѣнъ… — пояснила она мужу. — А я-то Вѣнъ. Онъ говоритъ, что Винъ еще далеко. Ну, а сидимъ-то мы въ томъ вагонѣ, въ которомъ слѣдуетъ? Вагонъ истъ Винъ? — Допытывалась она у кельнера.

Тотъ началъ говорить что-то по-нѣмецки, но паровозъ свистнулъ, и поѣздъ помчался.

Часа черезъ два въ купэ вошелъ, однако, кондукторъ, мрачно осмотрѣлъ книжку билетовъ оторвалъ изъ книжки нѣсколько билетовъ, въ томъ числѣ и билетъ съ надписью «Цюрихъ», сказалъ супругамъ:

— Zürich 12 Minuten… In Romanshorn müssen Sie umsteigen.

— Такъ и есть: пересадка! — воскликнули супруги, услыхавъ знакомое имъ слово «umsteigen» и испуганно стали допытываться y кондуктора, гдѣ должна быть эта самая пересадка и въ которомъ часу.

Разговоръ былъ долгій, но ни кондукторъ, ни супруги другъ друга не поняли и разстались въ недоумѣніи.

LXXXIII

Всю ночь пробыли супруги въ тревожномъ ожиданіи пересадки изъ вагона и не смѣли ни на минуту заснуть, а сонъ между тѣмъ такъ и клонилъ ихъ. Въ Цюрихѣ, гдѣ стояли 12 минутъ, Глафира Семеновна, суя желѣзнодорожнымъ сторожамъ по два и по три французскихъ пятака, какъ она называла мѣдныя десятисантимныя монеты, раза четыре спрашивала: «ви филь уръ умштейгенъ» и при этомъ показывала свою книжку билетовъ, но сторожа хоть и разсматривали книжку, разводили руками и отзывались незнаніемъ.

— Чортъ знаетъ что такое! Даромъ только деньги загубила. Никто не знаетъ, когда будетъ это проклятое «умштейгенъ», — тревожно обратилась она къ мужу. — Прозѣваемъ пересадку, непремѣнно прозѣваемъ, и проѣдемъ туда, куда не слѣдуетъ.

— Да не прозѣваемъ. Надо только не спать, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Не спать, а самъ ужъ клюешь носомъ. Нюхай ты хоть нашатырный спиртъ, пожалуйста. Вотъ я сейчасъ дамъ тебѣ банку нашатырнаго спирта.

Глафира Семеновна достала изъ саквояжа флаконъ и передала мужу. Тотъ нюхалъ и чихалъ.

Явился кондукторъ осматривать билеты. Опять разговоръ о пересадкѣ.

— Стой, суну ему два франка въ руки. Авось, дѣло выяснится, — сказалъ Николай Ивановичъ. — А ты, Глаша, скажи ему по — французски или на нѣмецки, чтобы онъ показалъ намъ, гдѣ долженъ быть этотъ ихній «умштейгенъ».

Николай Ивановичъ таинственно поманилъ кондуктора пальцемъ, и когда тотъ наклонился къ нему, сунулъ ему въ руку два франка. Кондукторъ недоумѣвалъ. Глафира Семеновна заговорила:

— Монтре ну иль фо умштейгенъ.

— Ja, ia… Das ist in Romanshorn… Station Romanshorn…

— Станція Романсгорнъ, — подхватилъ Николай. Ивановичъ.

— Да, да… Но вѣдь мы не знаемъ, въ которомъ часу мы на нее пріѣдемъ, — отвѣчала Глафира Семеновна и снова обратилась къ кондуктору:- Умъ ви филь уръ Романсгорнъ?

— Um fünf Uhr Morgen…

— Въ пять часовъ. Такъ… Le matin? Утромъ?

— Le matin, le matin.

— Такъ вы вотъ что… Коммензи инъ вагонъ и загензи, когда будетъ Романсгорнъ. Загензи: хиръ вотъ Романсгорнъ.

— Sie wollen schlafen? O, ja, ja… Schlafen Sie rujig. Ich werde zu Jh

— Придетъ, придетъ и скажетъ, когда нужно пересаживаться, — успокоила мужа Глафира Семеновна.

Хотя и обѣщался кондукторъ придти въ вагонъ и сказать, когда будетъ станція Романсгорнъ, но супруги все-таки не спали и ждали. Какъ только они начинали дремать, сейчасъ-же нюхали нашатырный спиртъ.

Но вотъ наконецъ опять вошелъ кондукторъ и съ улыбкой произнесъ: «Романегорнъ». Супруги засуетились и начали хвататься за свои саквояжи и подушки.

— Будьте спокойны. Какъ пріѣдемъ — сейчасъ я вамъ доставлю носильщика, — сказалъ кондукторъ по-нѣмецки.

Николай Ивановичъ схватилъ руку кондуктора и радостно потрясъ ее, сказавъ «мерси».

Вотъ и станція Романсгорнъ. Поѣздъ остановился. Вошелъ носильщикъ и схватилъ вещи супруговъ.

— Винъ, Винъ… Виръ фаренъ Винъ… Въ Вѣну ѣдемъ… Въ Вѣнскій вагонъ надо пересѣсть, — поясняла ему Глафира Семеновна. — Винъ вагонъ.

— Ja, ja… Bitte schneller, Madame… — торопилъ носильщикъ, вытаскивая изъ вагона вещи.

LXXXIV

Носильщикъ съ саквояжами и съ подушками шелъ черезъ рельсы мимо стоящихъ на запасномъ пути вагоновъ. Супруги слѣдовали за нимъ. Пройдя черезъ нѣсколько запасныхъ путей, носильщикъ повелъ супруговъ по дорожкѣ какого-то сада. Было темно и только въ отдаленіи мелькали огоньки.

— Господи! Да куда-же онъ насъ ведетъ? — возмущалась Глафира Семеновна. — Намъ нужно въ вѣнскій вагонъ садиться, a онъ тащитъ насъ по саду. Ужъ не думаетъ-ли онъ, что мы хотимъ остановиться въ этомъ поганомъ Романсгорнѣ, и не ведетъ-ли насъ въ гостинницу? Послушайте! Во-хинъ? Намъ нужно въ вагонъ. Вагонъ инъ Винъ.

— Ja, ja… — И носильщикъ заговорилъ что-то по-нѣмецки, чего супруги не поняли.

Черезъ минуту показался берегъ и плещущая вода. Уже начинало свѣтать, и супруги увидѣли озеро. Вотъ и пристань. У пристани шипѣлъ, разводя пары, пароходъ. Носильщикъ прямо направился къ пристани.

— Однако, куда-же ты это насъ, почтеннѣйшій?.. — возвысилъ голосъ Николай Ивановичъ… — Глаша! Посмотри… Онъ насъ на пароходъ тащитъ. Тутъ какое-то недоразумѣніе.

— Херъ! Херензи! Намъ не туда! Намъ имъ Винъ, — крикнула Глафира Семеновна.

— Ja, ja… Sie müssett zu erft im Dampffchiff fahren [42],- отвѣчалъ носильщикъ.

Супруги не поняли и въ недоумѣніи остановились.

— Schneller! Schneller! — торопилъ ихъ носильщикъ и кивалъ на пароходъ.