Баженов

Был грустен только Федор Каржавин. Быть может, он, наблюдая ласковую и милую Аграфену Лукиничну, мучился ревностью, завидуя другу?

— Что с тобой, Федя, есть ли причина кручиниться? — спросил его Баженов.

Каржавин заявил, что решительно намерен покинуть Россию и поселиться в Париже.

— Ты подумай: что здесь делать людям нашего образа мыслей?.. Мой отец отдал жизнь на служение, обществу, или дядя Ерофей — и что же? Им всем головы свернули… Что же и мне покорно ожидать этого? Нет, слуга нижайший, там, во Франции, я еще что-нибудь буду делать…

Баженов пытался отговорить Каржавина — грустно ему расставаться с другом. Все же Баженов достал ему денег и помог отправиться за границу. Каржавин пустился бродяжить по свету. Изредка посылал он Баженову письма. Невеселые это были письма…

Народ относился к строительству дворца враждебно. Рекрутские наборы следовали один за другим, мужчин-кормильцев угоняли в далекую Туретчину на погибель, голод усиливался. Старухи оплакивали разрушенные древние «святыни», косматые монахи шныряли на базарах и, выманивая у простодушных горожан милостыню, запугивали скорым «светопреставлением».

Прошла зима, настало лето 1773 года. Все силы «архитекторской команды» уходили на строительство декоративных павильонов к предстоящему торжеству закладки самого дворца. Московское дворянство было взволновано предстоящим приездом Екатерины II, готовилось к балам и развлечениям.

На площади со стороны Москва-реки возникло множество легких красивых белых павильонов с колоннадами. Ветхий уголок Кремля преобразился. Плотники и живописцы работали день и ночь. Казаков рисовал аллегорические картины. Для учеников команды шили новые кафтаны, разным мастерам велено было сшить праздничные одежды. В мае приготовления закончились.

Закладку назначили на 1 июня.

При самом сходе с горы со стороны колокольни Ивана Великого сделан был портал с дорическими колоннами, изображавшими четыре времени года.

От портала шла парадная лестница, покрытая алым сукном; на каждой из 165 ее ступеней стояло по два воина в парадной форме. На площади возвышался храм Славы с четырьмя арками, изображавшими четыре страны света.

Внутри храма Славы, в нишах были поставлены скульптурные композиции, изображающие четыре стихии: воздуха, огня, воды и земли. Под каждой стихией — стихотворные надписи.

Везде были развешены щиты со стихами, — подчеркивалось, что только поэзия может на своем изысканном языке выразить величие и торжественность события.

В свете яркого июньского дня все эти храмы, обелиски, украшенные цветочными гирляндами, нарядная толпа «высоких обоего пола особ» — шитые золотом кафтаны, военные мундиры мужчин и светлые туалеты дам — являли собою зрелище красочное и нарядное. Толпы «простого народа» могли в отдалении любоваться этим празднеством.

После молебна и оглушающего звона колоколов всех московских церквей началась церемония закладки. Кто-то из современников отметил, что она совершилась по масонскому обряду.

Торжественное шествие открыли два церемониймейстера с особыми знаками, за ними шли четыре каменщика, неся мраморную плиту, и еще шестнадцать каменщиков со своими инструментами.

«Архитекторская команда», одетая в одинаковую форму, составила отдельную колонну. Ученики несли на серебряных блюдах цветы и разбрасывали их вдоль дороги. Дальше шли помощники архитекторов и также на серебряных блюдах несли фартук, кирку, лопатку, мраморные кирпичи, чашу с водой, известь. Кирпичи нес на блюде Баженов, а Казаков — известь.

Баженов заложил первый камень, на котором было вырезано:

«Сему Сданию прожект сделал и практику начал Российской Архитект Москвитянин Василий Иванович Баженов, Болонской и Флорентийской академии, Петербургской Императорской Академии Художеств академик, Главной Артиллерии Архитект и капитан, сего сдания начальной Архитект и Експедиции оного строения член, от роду ему 35 лет…»

Взволнованный, в растрепанном парике, сдерживая слезы радости, взошел Баженов на помост и произнес речь[2].

«Ликуйствуй, Кремль!

В сей день полагается первый камень нового Ефесского храма, посвящаемого божией в России наместнице, толико же и добродетелями, колико своим саном сияющей.

А я, будучи удостоен исполнить монарши повеления в сооружении огромного дома и всего великолепного в Кремле здания, готовяся зачати оное, почитаю должностью нечто молвить о строениях московских, ибо то к сему дню и к делу сему пристойно, и нечто выговорить и о своей профессии, ибо здание здесь начинается.

Иоанн Данилович, сын Даниила Александровича и внук Александра Невского, воспитанный в Москве при отце своем, соделался наследником Российского Великокняжеского престола, возрастя на прекрасных местоположениях Москву, по благословлению Петра Митрополита перенес Российский трон из Владимира, а с ним и Митрополит переселился в Москву. Остаток бора, лежащего на горе Кремлевской, окружающего Спасской монастырь, вырублен, а бывшая там монашеская обитель перенесена на Яузу и названа Новоспасским монастырем: осталась только посреди дворца — одна церковь, называемая и поныне Спас на Бору. От сего бора назван и Боровицкий мост.

Замоскворечье составляло слободы переведенцов, как были переведенские улицы и в Петербурге. Где ныне ряды и гостиный двор, тут было поле, а потом поставлены деревянные лавки, ради торгу. При сих рядах поставлена потом ради торгующих церковь Великомученицы Варвары, от чего улица Варварка и имя получила.

Жилище великих князей был Кремль, на коем месте и наша Монархиня ныне дому Императоров Российских основание полагает.

Китай стал потом жилищем мещан торгующих.

Тверская, Никитская, Воздвиженка, Дмитровка и Петровка первые населены были, и лучшие князи, господичи и дворяне на них обитали, а особливо на концах, ко Кремлю и Китаю касающихся, по близости дворца и рядов. Тверская, лежащая по хребту высшей горы, знатнейшею почиталась улицею, нося потом имя улицы Царевой, как Никитская имя улицы Царицыной, Пречистенка была улица конюшея, касаяся почти самому Боровицкому мосту и, следовательно, конюшему и колымажному дворам. На Девичьем поле косили сено на государские конюшни, а на Остоженке ставились стоги. Где ныне Земляной город, тут жили мелкие обыватели, а потом стрельцы и всякие ремесленники.

По временам Иоанна Даниловича Москва, яко центр российских земель, стала год от года размножаться. Во время великого князя Иоанна Васильевича она возсияла, ибо он увеличил Кремль и обвел его новыми стенами, гордыми украсив их башнями. Во время сына его и внука красоту свою и величие умножала, а внук его царь Иоанн Васильевич воздвиг стены и башни Китая. Царь Борис Федорович Годунов, а по нем царь Михаил Федорович, царь Алексей Михайлович, царь Федор Алексеевич еще Москву и распростирали и украшали. А потом и время и радение обитателей привели ее в то состояние, в коем мы ее видим. Но упадающие царские чертоги нe могли более стояти без страха и были готовы ко всеконечному разрушению…

Египтяне первые привели архитектуру во преизрядный порядок, но, не довольствуясь только хорошим вкусом и пристойным благолепием первоначальным, едину огромность почитать начали, от чего и пирамиды их, возносяся к небу, землю отягощают, гордятся многолетними и многонародными трудами и многочисленною казною. Греки хотя и все от Египтян и Финикиян ко просвещению своему получили, но, став лучшего и почтеннейшего на свете охотниками и введя сию охоту во весь народ, архитектуру в самое привели изящное состояние. Родилися от египетской несовершенной архитектуры три в Греции ордена: Дорический, Ионический и Коринфский: важный, нежный и цветной, разные в них размеры и расположения, но все приведены в совершенные правила и все огромностям посвящены быть могут. Некоторые думают то, что и архитектура, как одежда, входит и выходит из моды, но, как логика, физика и математика не подвержены моде, так и архитектура, ибо она подвержена основательным правилам, а не моде. Когда Готы овладели Италией, они, привыкнув к великолепию зданий римских и не проникнув того, в чем точно красота здания состоит, ударились только в сияющие архитектуры виды и, без всякого правила и вкуса умножая украшения, ввели новый род созидания, который по времени пслучил от искусных, хотя и не следующих правилам, огромность и приятство. Такого рода наша Спасская башня, но колико она не прекрасна, однако не прельстит только зрения, как башня Гаврила Архангела. Грановитая палата хороша, но с Арсеналом сравняться не может. Колокольня Ивановская достойна зрения, но колокольня Девичья монастыря более обольстит очи человека вкус имущего»…

2

Речь В. И. Баженова впервые была опубликована в сочинениях А. П. Сумарокова в 1787 году с примечанием: «Сия речь говорена была при заложении Кремлевского дворца архитектором, артиллерии капитаном, Болонской и Флорентийской Академии членом и Санктпетербургской Академии художеств академиком Василием Ивановичем Баженовым». Рукопись речи была найдена в бумагах Сумарокова известным Новиковым, издателем произведений этого писателя, и напечатана, после чего долго считали автором этой речи Сумарокова.

Прошло почти полвека, прежде чем некий «кн. А-в» обнаружил в бумагах своего отца, лично знавшего Баженова, тождественный список речи Баженова, установивший ее принадлежность самому художнику. Она была опубликована А-вым в «Московском Телеграфе» (1831, № 17) при его «Письме к издателю». В третий раз она была напечатана в № 47 «Московских губернских ведомостей» за 1844 г.