Страница 8 из 120
В этом «Акте о готовности к первому полету самолета конструкции тов. Поликарпова Н.Н. заказа 318», подписанном ведущим инженером по испытаниям Н. Лазаревым, заместителем главного конструктора Д. Томашевичем, ведущим инженером от ОКБ п/я 67 Тростянским, ведущим инженером по производству А. Коловержиным, начальником технического контроля завода № 156 А. Яковлевым, старшим контрольным мастером завода Д. Кобзевым, в частности, говорилось:
«…Дефекты, указанные в прилагаемой дефектной ведомости от 11 декабря 1938 года, не могут служить препятствием для первого вылета. Тяга нормального газа, сломавшаяся во время рулежки 12.ХII. с.г. заменена на новую… Самолет готов к первому полету без уборки шасси, с ограничением перегрузок и скоростей, согласно указанию Главного Конструктора завода т. Поликарпова Н.Н.»
Между тем, в тот же самый день, 14 декабря 1938 года, начальник летно-испытательной станции завода полковник В. Порай и его заместитель по испытаниям А. Соловьев положили на стол директора завода Усачева официальную докладную о том, что«…программа земных испытаний самолет заказа «318» в большинстве своих пунктов к первому полету не выполнена, так как получена в 20 часов 13.12.38…» Далее они привели перечень операций, которые не были выполнены — 11 пунктов из 12, включенных в наземную часть программы.[39] Заканчивалась докладная следующим выводом: «По выполнению этой программы требуется составить акт о допуске самолета к испытаниям, но так как эта работа не выполнена, то акт не составлен».
Этот документ, позже обнаруженный Г.Ф. Байдуковым, от членов комиссии скрыли. Как, впрочем, и некоторые другие документы. А летные испытания так и не отложили.
В этой связи уместно поставить вопрос — кто же так спешил?
Многочисленными свидетельствами, документами, актами комиссий и материалами уголовного дела однозначно установлено, что прежде всего это был директор завода М.А. Усачев. 14 декабря он заставил подчиненных подписать акт о готовности самолета к испытаниям. И сразу же издал свой собственный приказ о проведении первого испытательного полета 15 декабря.
Оценка действиям М. Усачева была дана в акте комиссии от 17 декабря 1938 года, назначенной постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) для расследования катастрофы и возглавляемой комдивом Алексеевым. В акте, в частности, говорилось:
«Подготовка самолета к полету с момента вывода на аэродром 7.ХII.1938 г. происходила в условиях исключительно вредной спешки при фактической обезличке и безответственности за это ответственное дело…
Директор завода Усачев проводил вредную, недопустимую и ничем не оправдываемую спешку в подготовке машины к вылету… командуя непосредственно техником машины И-180, через головы его начальников, создавал безответственное отношение людей к своей работе…
Комиссия, опросив 25 человек,… не могла установить лиц, персонально ответственных за решение вопроса об окончательной готовности самолета и экипажа к полету…
Комиссия единодушно пришла к выводу, что гибель т. Чкалова является результатом расхлябанности, неорганизованности, безответственности и преступной халатности в работе завода № 156…»
Между тем, уже в наши дни профессор А. Клембовский пишет: «Кое-кто считает, что акт о готовности самолета к первому вылету подписали инженеры под давлением Усачева. Но где документальные доказательства этому мнению?…».[40]
Таких доказательств немало. Мы приведем лишь некоторые из тех, которые собраны в материалах уголовного дела. Эти материалы, безусловно, следует оценивать, в силу известных методов ведения следствия,[41] с большой долей осторожности. Вместе с тем, многочисленные жалобы, написанные осужденными из мест лишения свободы, не могут не представлять для исследователей интерес. И прежде всего — жалобы и письма В. Порая, — которому нет оснований не доверять, поскольку он дружил с В. Чкаловым с 1921 года,[42] и перешел на работу в ЛИС по его рекомендации всего за четыре месяца до трагедии.
Всего В. Порай написал в 1939–1941 годах несколько десятков таких жалоб на имя И. Сталина, наркома обороны К. Ворошилова, руководителей ВВС РККА Локтионова, Героев Советского Союза Смушкевича, Шевченко, члена военного совета ВВС РККА Овчинкина и др.[43] И практически во всех жалобах Порай писал, что Поликарпов и Усачев встретили его на заводе «в штыки», что Усачев «терроризировал» его, «Яковлева, Лазарева, Коловерженцева и других, добиваясь подписания документов», а обстановку на заводе за день до трагедии он охарактеризовал так:
«Директор провел совещание со всеми специалистами, на этом совещании вел себя вызывающе, настаивая на сокращении дефектов и здесь же был переделан акт о готовности самолета, дефектная ведомость самолета и паспорта…
Он потребовал от меня принять неправильно оформленные паспорта, я отказался. Тогда он закричал во все горло при всем инженерно-техническом персонале (человек 15–20) — «не будешь принимать, подавай заявление на увольнение, а вместо тебя найдут того, кто примет эти паспорта. Я ему ответил, что служить в таких условиях не буду…».[44]
В жалобах Порай утверждал также, что о безобразиях на заводе он ранее уже сообщал в НКВД и рассказывал о них Чкалову, который ему посоветовал: «Смотри Порай, чтоб тебя эти черти не гробонули в тюрьму» и обещал переговорить с Поликарповым. Но не успел.
Усачев действительно спешил и всех торопил. А себя подстраховал — получил устное разрешение на полет М.М. Кагановича, которому доложил по телефону о готовности самолета к испытаниям.[45] Поликарпов же отказался подписать акт о готовности самолета к первому вылету. Причины понятны. Над ним висел дамоклов меч.[46] Сделавший это вместо него Д.Л.Томашевич вскоре был арестован.
Ни один из полетных листов, от 10, 12 и 15 декабря, Поликарпов тоже не подписывал. Это делали ведущий инженер проекта Лазарев, начальник ЛИС завода Порай, его заместитель по испытаниям Соловьев, бортмеханик Куракин… А Усачев все время давил. Поэтому вполне закономерен следующий вопрос — почему?
Предположений на сей счет несколько.
Известно, что Усачев сам сочинил приказ, подписанный М. Кагановичем 16 августа. А приказы в то время надо было выполнять. На дворе стоял 1938 год. Поскольку в установленные сроки не укладывались, постоянно обнаруживались все новые недостатки и некачественные узлы, Усачев, естественно нервничал и торопился. К тому же, он, видимо, знал, что в отношении него сослуживцы уже дают показания. Например, 31 октября это сделал летчик-испытатель Алексеев. В постановлении на арест Усачева от 15 декабря 1938 года, констатировалось, что «в результате его преступной деятельности на заводе…в период с мая по август месяц 1938 года произошло 9 катастроф и аварий, из которых два случая повлекли за собой человеческие жертвы».[47] Поэтому нервозность Усачева вполне объяснима. С одной стороны, он являлся недавно назначенным директором, и стремился проявить себя, продемонстрировать свои организаторские способности. А с другой — на него уже давали показания и, кроме того, давили сверху. В том же постановлении, например, утверждалось, что Усачев, «проводя антигосударственную политику в деле выполнения заводом производственной программы и отменяя по существу правительственные планы,… ввел так называемые заниженные «директорские» задания».
В. Порай, рисуя, с приведением конкретных примеров, атмосферу «штурмовщины и очковтирательства» на заводе, и характеризуя Усачева как карьериста и хвастливого человека, во всех своих жалобах намекает, что в те дни на заводе «еще не были ликвидированы последствия вредительства», и что «все время парторганизация была занята борьбой с директором завода Усачевым и Поликарповым и дело дошло до специального постановления МК ВКПб».
39
В частности, указывалось, что обмер крыла и других деталей с целью выявления отступлений в производстве не производился; проверка закрылков и механизмов управления ими не закончена; проверка работы механизма управления шагом винта не сделана, так как еще не установлен автомат на самолете; руление выполнено, подлеты не производились.
40
«Крылья Родины» 2002, № 1
41
В. Порай, например, писал в одной из жалоб — «…ко мне было применено нечеловеческое избиение, в день по 4–6 часов…избивали самым зверским образом до потери сознания, а потом отливали водой и опять продолжали избивать…избивали Кобулов, Казакевич, Гатгаев». Последний из них, кстати, курировал испытания самолета по линии НКВД и находился на аэродроме.
42
В своих письмах Порай писал — «я знаю, что Валерий Павлович дорог всей стране, но не меньше он дорог мне как друг»
43
Обращает на себя внимание, что несколько жалоб Порая были помечены грифом «сов. секретно» и изъяты из надзорного производства ГВП
44
надзорное производство ГВП № 47860-38, с. 51об.
45
из письма Л. Берии от 15 декабря следует, что Усачев позвонил М. Кагановичу в 12 час. 58 мин., то есть в момент, когда самолет уже взлетал.
46
Поликарпов был арестован в октябре 1929 г. по обвинению в причастности к «контрреволюционной вредительской организации» и во внесудебном порядке приговорен к высшей мере наказания. Однако в декабре того же года был направлен в «Особое конструкторское бюро» (ЦКБ-39 ОГПУ), организованное в Бутырской тюрьме. В 1931 г. коллегия ОГПУ приговорила Поликарпова к десяти годам лагерей, но позже, после удачных демонстрационных полетов самолета И-5, пилотировавшегося Чкаловым и Анисимовым, было принято решение считать эту меру наказания условной. В том же году амнистирован Президиумом ЦИК СССР, а в 1956 г. полностью реабилитирован Военной коллегией Верховного Суда СССР.
47
надзорное производство ГВП № 47860-38, с. 160