Страница 26 из 76
Махмуд поднялся на площадку, остановился возле него и стал рыться в мешке, выбирая шапку.
— Вот для тебя, — наконец вытащил он и протянул Эрушетову. — Посмотри, какая красивая!
Шапка действительно была хороша. Хасан взял шапку, пощупал мех и ощутил приятное тепло.
— Возьми меня к себе, — тихо произнес пришелец.
«Что нужно этому человеку? Почему он принес шапки? Откуда он знает, сколько нас?» Хасану показалось, что Махмуд что-то скрывает.
— Кто тебя прислал? — не отвечая на просьбу и глядя в упор на Махмуда, спросил Эрушетов.
— Почему ты мне не веришь?
— А почему я должен тебе верить?
— Не уйду я от тебя. Некуда мне податься. Меня тоже ищут. Пока никто не знает, что я отправился к тебе. Работал я в магазине и растратил много денег Были у меня женщины, сам понимаешь... Вот и будут меня судить. А я не могу в тюрьму, горную птицу нельзя упрятать за решетку — погибнет. Так же, как и тебя...
Эрушетов долго разговаривал с пришельцем, не решаясь взять его к себе: уж очень хитрым он ему показался. Но Махмуд знал, о чем и как нужно говорить, и, заметив, что Хасан начинает колебаться, пустил в ход самый сильный козырь. Он достал маленький кинжал в красивых ножнах.
— На, бери! Мне дал знакомый шапочник. А я дарю тебе.
Теперь Эрушетов ни в чем не мог отказать Махмуду. Он любовно погладил кинжал и спросил:
— Кто такой шапочник и откуда у него такая вещь?
— Не знаешь ты его. В Тбилиси он живет. О тебе слышал.
— Ого! Вон куда слухи дошли...
— Еще бы! Целый взвод милиции против тебя посылают. Хотят любыми средствами уничтожить группу. Нужно сейчас же уходить...
А утром следующего дня и в самом деле внизу появились военные. Какой-то отряд разбил палатки у подножия горы. Вскоре солдаты начали окружать стоянку Эрушетова. По-видимому, они получили точные сведения, где находятся преступники. Первым к главарю подбежал Махмуд:
— Нужно бежать, Хасан! Немедленно, если еще успеем... — Он был взволнован. Лицо его покраснело, на лбу выступил пот. Только теперь Эрушетов окончательно поверил ему.
— Ничего, дорогой, не волнуйся. — Эрушетов оставался спокойным.
Когда солнце повисло высоко над горами, а воздух прогрелся и стал дрожащими струйками подниматься вверх, солдаты начали взбираться на гору. Им, должно быть, дан был приказ взять всех живыми.
Участники группы сгрудились возле своего предводителя и ждали его решения. Эрушетов сидел на большом камне, молча смотрел на громадные каменные глыбы и о чем-то думал.
Собирался ли он вступить в бой? Он не был безрассуден и понимал, что сопротивление бесполезно. Сожалел ли, что не послушался Махмуда и не ушел ночью? Сейчас ему было жаль покидать Родину и уходить на чужбину, хотя он знал, что другого выхода нет.
Когда солдаты подошли так близко, что могли вести прицельный огонь из винтовок, Эрушетов подал команду:
— В людей не стрелять! Два залпа вверх! — взмахнул рукой и выстрелил вместе со всеми. Солдаты залегли, укрываясь за крупными камнями, и открыли огонь.
Хасан приказал:
— Всем за мной, не отставать!
Солдаты карабкались все выше и выше. Сбоку — пропасть, в которую страшно смотреть, впереди — отвесная скала, неприступный утес, на него могут взобраться только альпинисты. И совсем рядом — горная площадка. Командир отряда подал команду:
— Прекратить огонь!
Он был уверен, что участники группы одумались и решили сдаться.
Отряд мигом взобрался на площадку В воздухе стоял запах пороха, угли в костре еще тлели. И — никого. Преступников след простыл. Командир оглянулся по сторонам, может быть, попрятались? Но спрятаться было негде...
Эрушетов медленно шел во главе группы. Они спускались вниз уже по ту сторону границы. Одному ему известными тропами вывел он своих людей из окружения. Но на душе у него было не весело...
Когда селение было совсем близко, он подозвал парней и сказал:
— Наступают холода. В горах нам будет тяжело. Перезимуем здесь. Кто говорит на местном языке?
— Я немного, — ответил Махмуд.
— Ты пойдешь со мной в селение. Продадим шкуры, купим продукты и порох. Остальные останутся с пастухами в горах. И чтоб все было тихо!
Слова главаря были законом. В селении Махмуд предложил:
— Давай поедем в город. Посмотришь красивые магазины.
Эрушетов покосился на него.
— А если потребуют документы?
— Не бойся. Я там бывал, никто не интересуется. Зайдем к мадам Сании. Заведение там у нее с девочками...
Эрушетов прислонился к скале, задумчиво посмотрел на горы, их заволакивали тучи, и решительно сказал:
— Нет, дорогой. Ты как хочешь, а я не пойду... Не лежит у меня душа, понимаешь... Буду ждать тебя здесь. Когда ты возвратишься?
— Дня через два, если ты не возражаешь. Ты должен меня понять.
— Иди, но будь осторожен...
Махмуд возвратился, как обещал.
Выглядел он веселым и отдохнувшим. После взаимных приветствий, радостно воскликнул:
— Какой я тебе принес подарок! Вай, Хасан! Посмотри! — И Махмуд вытащил из внутреннего кармана черкески серебряную с инкрустацией зажигалку.
— Где ты взял? — глаза Хасана загорелись от восхищения.
Он положил зажигалку на ладонь, сокрушенно посмотрел и сказал:
— Возьми назад. Не могу я принять такой подарок. Чем я тебе отплачу?
— Э-э, Хасан! Зачем отплачивать. Ты уже и так сделал доброе дело, что взял меня к себе. Куда бы я девался! Бери, бери! Это дал мне друг, он мне тоже многим обязан. Махмуд отошел в сторону, показывая, что разговор окончен.
Зима показалась Хасану очень длинной, и с наступлением ранней весны они возвратились на Родину. Солдаты ушли, кругом было тихо и безопасно. Эрушетов навестил мать. Она обрадовалась, да недолго длилось ее счастье. Скоро Хасан опять ушел в горы.
Против его группы вновь послали отряд. Хоть и не совершали они убийств, но угоняли скот, нападали на лавки. Несколько раз командир отряда проводил разведку, узнавал, где находится группа, и спешно готовился к операции. Но каждый раз главарь уводил своих людей из-под удара. Как он это делал? Для всех оставалось секретом.
Осенью Хасан опять ушел через границу, а возвратившись весной, принес матери подарок: красивую вишневую шаль. Хасан даже сейчас вспомнил мягкое тепло тонкой шерсти, и ему виделась счастливая улыбка матери.
«А все Махмуд! Настоящий друг. Это он принес тогда шаль из города. Сказал, что купил за большие деньги. Как была довольна мать! А где взял деньги? Так и не объяснил... Что-то долго его нет!» — с огорчением вспомнил Хасан...
Когда совсем стемнело, он поднялся, чтобы приготовить ужин: вошел в пещеру, разложил сухие сучья, собираясь разжечь костер. Неожиданно послышался крик. Хасан выскочил на площадку. Прислушался.
— Эге-ей! — он узнал знакомый голос. Эрушетов встал на краю утеса, где был виден только крутой спуск лишь у самых ног, а дальше угадывался обрыв.
— Эге-ей! — более отчетливо повторил крик и его умножили горы: «Эгей... Эгей... Эге...
Теперь он ответил:
— Ого-ой! — И эхо подхватило: «Ого-о!.. Ого-о!.. Ооо!..
Потом стало слышно, как внизу осыпаются камни из под чьих-то ног. Вскоре на горную площадку поднялся Махмуд. «Какие вести он принес?» Хасан подошел к нему, и они обнялись.
— Пойдем, дорогой, в пещеру. Я готовлю ужин.
Эрушетов достал из дальнего угла пещеры баранью тушу. Махмуд ловко разжег костер. Не прошло и часа, как они сидели у раскаленных углей, резали ароматную, пропеченную на вертеле баранину. Когда Махмуд утолил голод после долгого пути, Эрушетов спросил:
— Что так долго не шел?
— Был, дорогой, в Москве. Сам понимаешь, время летит, как лавина с гор. Переговоры, разговоры...
— Неужели в Москве? Что говорят власти? — Эрушетов посмотрел на пришельца с тревогой и надеждой.
— А-а, дорогой. Ничего хорошего. — Махмуд неопределенно взмахнул рукой. Потом долго жевал кусок баранины, словно ему попались жилы. Наконец он сказал: — Нельзя тебе, Хасан, покидать горы. Не простят они тебе. — Заметив горькую усмешку, пробежавшую по лицу главаря, продолжал: — Власти ничего не говорят. Сказали, пусть выходит и сдает оружие. Потом решим. Но я случайно подслушал разговор. Один большой начальник говорил другому: «Он связан с заграницей. Весь район знает, что он ходил на ту сторону. Нельзя, говорят, оставлять его на свободе».