Страница 38 из 49
Его мать сохранила письма сына, присланные через почтовый ящик полевой почты. Во время войны их время от времени доставляли в Дуйсбург из Баварии. Часть писем была утеряна, но двоюродной сестре Вольфзангера — Ханнелоре, которая живет сегодня в городке на Боденском озере, многое удалось сохранить. Она всегда заботилась о нем, оставшемся в возрасте семнадцати лет без отца с овдовевшей матерью. После ее смерти она унаследовала коробку с тысячью листами рукописей своего двоюродного брата. Лишь много лет спустя она взяла на себя труд взяться за неупорядоченные и частично с трудом дешифрованные рукописи, разобрать и прочитать их. Большинство писем и рукописей находились в очень плохом состоянии: чернила выцвели, почерк неясный. В 2002 году Ханнелора начинает поиски эпистолярного наследия Вольфзангера, послав запросы более чем в 70 учреждений, беспокоясь о том, чтобы оно не пропало после ее смерти. Она пишет в университеты и издательства и изредка получает ответы. Только благодаря внимательному отношению редактора «Штерна» Штефании Корте, с которой удалось наладить контакт, вышла в свет эта книга.
С самого начала Вилли Вольфзангер надеялся, что его работы — а именно военная книга — будут опубликованы. Он беспокоился, что издатели, находящиеся далеко от фронта, не найдут для себя интересной публикацию его записок, хотя с политической точки зрения они были совершенно безобидными. С горьким юмором он подводит в конце 1942 года некий баланс: «Если я никак не показал себя в литературе, то все же даже при отсутствии особого расположения ко мне два издательства предоставили свои страницы для моей изнасилованной музы».
Тем не менее остается спорным вопрос, доволен ли был бы Вилли Вольфзангер публикацией своей военной книги в ее современной форме. В ней явно не хватает конца. Остается много неясностей. Методика повествования не однозначна. Некоторые переходы еще сырые, окончательно не оформленные. За несколько недель до смерти Вольфзангер отсылает фрагменты своей рукописи домой, имея в виду, что с их помощью сумеет позднее доработать книгу. К сожалению, эти фрагменты в основной своей части не сохранились. Существенны лишь «дополнения» к тексту, где автор описывает первые месяцы со дня его появления на территории России в 1941 году. Они имеются только во фрагментах. Однако их литературное качество говорит о том, что Вольфзангер уже нашел необходимую форму своего повествования. В апреле 1944 года, в следующий отпуск, он, описывая свое пребывание в военном госпитале, формулирует свою «основную задачу»: окончательно довести текст, придав ему необходимую форму после обработки черновой части рукописи. В других письмах он называет свои заметки «недоделанной постройкой». Вольфзангер жалеет, что все необходимые записи, имеющиеся в его распоряжении, не захватил, отправляясь в отпуск. Многие главы книги записывались ночью, так как Вольфзангер был вынужден соблюдать строгий распорядок дня, установленный на фронте. Он часто по много раз переписывает отдельные части рукописи, прерывает записи и оканчивает их позднее. Вольфзангер сам пишет об этом так: «Россия. Приключения. Отъезд. Начато 16.12., готово 17.12.43; возвращение домой, 4-й отъезд. Путь к катастрофе 18.12 начато, 20.12 окончено; в болотах брянских лесов 20.12 начато, 23.12 окончено; бегство 23.12». Письмо от декабря 1943 года содержит подробные указания, касающиеся его работ:
«Сегодня, в понедельник, закончил описание моих переживаний первого и третьего возвращения домой. Это должна быть военная книга «Россия. Приключения. Отъезд». Работа огромная. Я должен собрать много материала и привести его в порядок. И все же я уже сделал кое-что. В первую зиму даже два раза переписал заметки в своем дневнике, обработал стихотворения и воспоминания. Но позднее мне придется обратиться за помощью также еще и ко многим письмам, которые я писал. Для многих частей я, к счастью, сохранил события в своей памяти (к счастью, по-прежнему отличной). Я не знаю, как мне обозначить свое произведение. Это и не роман, и не дневник, и не перечень фактических данных. Вероятно, ему можно дать заголовок «Покаяние». Это действительно покаяние, которое выявилось в моих поисках определения войны и политики, которые я не приемлю. Я не хочу никого осуждать, пусть за это говорят приводимые мною факты и мои собственные переживания. Иногда я сожалею, что не имею всего материала в руках, но, может быть, это и к лучшему, так как я имею возможность не предвзято высказываться о происходящих событиях…
(Далее строка неразборчива.)
Более точных данных я не привожу, если написанное ясно и без них».
Закончив первый фрагмент, он сразу же берется за его переработку. Только описывая свои переживания в Ярославе поздним летом 1941 года, он перерабатывает их четыре раза. Вольфзангер надеялся полностью завершить свою работу в начале 1944 года. «Я даже не знаю точно, какую форму примет моя книга и в каком стиле мне ее оформить. Пока все написанное еще фрагментарно». Затем он решается, очевидно, дополнить книгу оживленной перепиской со своим другом Георгом, который служил в Норвегии, а после войны стал журналистом. Эти письма должны были послужить окончательному оформлению общей идеи книги. Кроме того, Вольфзангер нашел в это время форму, в которую собирался облечь свою книгу. 28 марта 1944 года, будучи в отпуске, он радостно сообщает об этом своим родителям: «Наконец я нашел лучшую форму для книги и ясную структуру, в которую необходимо облечь мое произведение. Если бы я имел здесь материал, я мог бы закончить все сразу. Но именно этого я и не хочу. Я оставляю для себя еще время и, может быть, еще раз перепишу все заново. Продвинуться вперед мне очень помогли критические замечания Георга на мою рукопись». Из заголовка Вольфзангера «Покаяние» следовало теперь, что «книга должна быть более или менее независима от хронологического описания событий, а опираться на их реальность и на восприятие глазами поэта». Он уже знал, что днем позже «расширит свое изложение». В феврале 1944 года уже готовую рукопись он сократит и расширит ее за счет изложения военных событий, в которых принимал участие.
Вольфзангер, как писатель, проявляет себя даже в небольших заметках. Это относится, например, к его переписке с Георгом, с которым он общался многие годы. При этом он пишет, что его друг не верит в его призвание как поэта и делает ему серьезные замечания, советуя описывать свои переживания реалистично и правдиво. И считает, что кое-что нужно переписать заново. Георг критикует также некоторые автобиографические страницы из работы Вольфзангера: когда он взял их в руки, то испугался и при всем их очаровании положил обратно на стол. «Когда пелена спадает, уходит в сторону квинтэссенция вопроса, и не остается ничего, кроме насмешливых замечаний». Георг предполагает, что друг после этих слов может не подать ему руки, но его замечание: «это истинная правда». Затем он продолжает: «Стоит ли все же говорить тебе эту правду? Но если я, к примеру, воспринимаю твой текст как «игру» или «улыбку Марселя Трокадато {9}» должен спросить себя, к чему все это? У меня не останется ничего, кроме чувства пустоты. Если смысл нашего искусства в том, чтобы воспевать ничего не значащие детали, то в чем он заключается?» Это разногласие относится, правда, не к данной рукописи Вольфзангера, а характеризует тот спор между друзьями, который они, вероятно, вели и по другим работам Вольфзангера. Военное поколение могло бы оценить «Покаяние» Вольфзангера как исповедь в его слабости и отчаянии. Поэтому книга подлежала некоторой трансформации и обработке, как, в общем-то, это и следует из замечаний на ее фрагменты Георга. Сегодня нас поражает тон переписки друзей, глубокая серьезность, с которой обсуждаются различные вопросы, и язык, который предполагает, как само собой разумеющееся, поэтические задатки у обоих молодых людей. Тем не менее слова Георга касаются сути личной катастрофы Вольфзангера и его военных переживаний. Вилли пишет: «Если ты возражаешь мне, то должен прямо сказать: да, мой друг, я ничего не могу тебе ответить, так как не считаю возможным обсуждать с тобой эти проблемы. Я считаю нужным видеть жизнь в ее самом отвратительном обличье. Я знаю также, что в настоящий момент она вызывает у меня брезгливость. Но этот мой вывод для меня не окончателен. Поэтому я молчу как поэт». Но Вольфзангер не молчал. Он оставался верным своему первоначально выраженному кредо: изображать в своем «Покаянии» все детали происходящего и свои собственные переживания. И именно благодаря подлинности его повествования оно приобретает такую силу и мощь.