Страница 51 из 68
Мы давно уже проехали тридцать километров, но не видели ни противника, ни наших. Несколько раз над нами пролетал У-2. Следов боев тоже не было. Через два часа пути мы наконец встретили в небольшой деревне авангард 2-й мотопехотной дивизии СС «Рейх». С момента полученной нами информации дивизия ушла далеко вперед, поэтому так долго мы не могли ее встретить.
После того как на карты были нанесены населенные пункты и ориентиры и выяснено последующее направление наступления, к вечеру мы отправились назад. Усилился гололед, и я вынужден был снизить скорость, чтобы не вылететь в придорожную канаву, из которой мы бы без посторонней помощи не выбрались. Через час совсем стемнело. Офицер для поручений не слишком разбирался в карте и полагался на только что нанесенные ориентиры. Я предпочитал ориентироваться по компасу, солнцу, опросам жителей и, на обратном пути — по особенностям дороги. Чтобы ездить по этой стране, нужно обладать фантазией и выраженным чувством ориентирования.
В свете закрытых щитками фар в тумане я едва различал дорогу. Над нами снова пролетел У-2. Его повторяющиеся пролеты могли означать, что этой дорогой могли воспользоваться русские или что они находятся неподалеку. Мы проехали несколько перекрестков, по поводу проезда которых у нас возникли расхождения во мнениях.
Вдруг темноту разорвали вспышки выстрелов и трассы пуль. Я выключил свет. По обе стороны дороги я заметил стоящие на позициях противотанковые пушки. У обочины дороги я увидел стрелка с противотанковым ружьем. После его выстрела за мной раздался крик раненого Мельдера.
В свете трассирующих пуль я заметил сани, спешащие мне наперерез. У обочины стояла немецкая санитарная машина с распахнутыми дверями. Ее пассажиры лежали на дороге в разорванной форме. Увидев это, я еще прибавил газу, несмотря на то что машину заносило. Сидящий рядом со мной офицер даже пистолета не достал. Вот экипаж попался! Один позади меня непрерывно кричал, второй, мой начальник, оказался неспособен к какому-либо сопротивлению. В последний момент все решилось в нашу пользу. Мне удалось проскочить по дороге, прежде чем ее успели перекрыть сани. Стрельба позади нас постепенно затихла. Теперь мой сосед был готов к бою. Вопреки уставу я крикнул ему, чтобы он не вздумал стрелять, так как нас сразу накроют по вспышке выстрела. Проехав некоторое время, я остановил машину, чтобы помочь раненому. Ходить он не мог, правая нога была словно парализована. Осторожно я размотал одеяло, в которое Мельдер завернулся во время езды. При свете карманного фонарика разрезал штанину, чтобы добраться до раны. Я ожидал увидеть нечто ужасное от попадания пули противотанкового ружья. Но на его бедре не оказалось ничего, кроме небольшого синяка. Пуля прошла по касательной. «Раненый» сразу перестал орать. Но когда он снова начал ныть, я потерял самообладание и дал ему затрещину. Помощь ему была не нужна, и он свободно мог ходить.
Без происшествий к концу ночи мы разыскали наш батальон. Пока офицер докладывал командиру, я занял свое место в колонне. Мы снова двигались в направлении Харькова. Наше наступление поддерживали пикирующие бомбардировщики-истребители. 26 февраля мы находились в районе Орелки. Пока дивизия остановилась вдоль дороги, ее командир и его адъютант вылетели на «Физелершторхе» на разведку местности. Легкая советская зенитка сбила самолету нас на глазах. Моментально выдвинувшийся ударный отряд с территории противника доставил три трупа. Обергруппенфюрер СС и генерал войск СС Теодор Айке, тяжело раненный на северном участке фронта во время рекогносцировки, последовал за своим погибшим сыном-лейтенантом, супругой и дочерью, погибшими во время налета авиации.
Образовывая один из захватов огромных клещей, наша дивизия наступала в северном направлении западнее Харькова, к 8 марта заняла Ольшаны, а через два дня — Дергачи. Насколько я сам могу судить, ожесточенность боев после Орелки и Лозовой значительно усилилась, и наши потери в борьбе с численно превосходящим противником тоже были высоки. Постоянно уничтожаемые и возобновляющиеся танковые армады противника требовали своих жертв. За то, что вообще мы одержали успех, надо благодарить гениального командира нашего танкового корпуса СС «папу» Хауссера. Он, как настоящий отец, полностью сознавая, что рискует собственной жизнью, отказался выполнять приказ Гитлера и спас «своих парней» от уготованной им участи «Сталинградских бойцов», а затем добился огромных успехов.
В последующие дни мы заняли оборону по дуге от Ольшан, через Дергачи и далее к востоку от Харькова, отражая ожесточенные попытки прорыва советских войск из окружения и обеспечивая дивизиям СС «Лейбштандарте» и «Рейх» возможность прорыва в Харьков и его повторное взятие. Между Ольховом и Чугуевом мы вели тяжелые бои с массами советских танков.
Картина танкового сражения неизгладимо запечатлелась в памяти. Это было в середине марта. Растянувшись на километры, сравнительно далеко один от другого, напротив друг друга стояли гиганты технической войны, колоссы из десятков тонн стали и вели убийственную дуэль.
Мы наблюдали в бинокли за противоположной стороной лощины, где показались танки противника с десантом пехоты. Его намерения были очевидны — прорвать нашу оборону и прорваться в окруженный Харьков. Мы находились на нашем открытом левом фланге. Левее нас, стараясь занять наиболее пригодные для обороны позиции, выехали наши танки. За ними, изготовившись для контратаки, заняли место бронетранспортеры.
Первыми с расстояния 1500 метров открыли огонь наши «тигры». Несмотря на защитное маневрирование, вскоре первые Т-34 загорелись. Но что значат некоторые потери для массы наступающих стальных колоссов? Противник подошел на 1000 метров и снова встретил огонь. Теперь его открыли наши Pz IV. Выстрелы и разрывы слились в сплошной грохот. В самом начале боя два наших танка Pz IV разлетелись на куски в огромных всполохах огня. С обеих сторон росло количество облаков черного дыма, поднимающихся в солнечное весеннее небо. Один из наших горящих «гробов» стоял настолько удачно, что дым от него тянулся перед нашим фронтом и затруднял прицеливание противнику по нашим постоянно меняющим позиции танкам.
Пехотный десант противника, приготовившийся к быстрой атаке, давно уже спешился и ушел в укрытие. Я сам спрятался в овражке и с напряжением наблюдал в бинокль за ходом танкового боя. Справа от меня остановился «тигр», с огромной частотой стрелявший по подходившим Т-34. Вдруг раздался взрыв, сорвавший его 16-тонную башню, которая тут же снова упала на корпус. Из всех щелей машины повалил дым. Подойти к «тигру» мы не могли, потому что он находился под огнем танков противника.
Когда русские офицеры и комиссары все-таки подняли свою пехоту, чтобы сопровождать в наступлении танки, огонь наших боевых машин и бронетранспортеров начал косить ее ряды. Пулеметные очереди, огонь из 20 и 37-мм скорострельных зенитных пушек нанес противнику большие потери. Не прошло и часа, как они оказались раза в три больше, чем у нас, и русские прекратили бой.
Теперь мы смогли подойти к нашему 60-тонному колоссу. Мы вытащили из него экипаж и положили на траву. Никто из танкистов не был мертв, как это немыслимо ни звучит, но и долго никто не прожил. Ударной волной взрыва им повредило внутренние органы. Причина взрыва заключалась в том, что во время ведения беглого огня произошла осечка. По инструкции было необходимо выждать определенное время, и только после этого открывать затвор. Но в горячке боя заряжающий, очевидно, открыл его слишком рано, и снаряд «выстрелил» в башне танка.
После окончательного поражения русского наступления в районе Харькова, четвертого города в Советском Союзе по численности населения, направление нашего марша изменилось на 180 градусов: мы пошли на север. Позади остались недели боев на окружение, когда в молниеносном темпе, когда окруженные советские объединения были буквально размолоты между тремя мотопехотными дивизиями СС. Кульминация этих сражений произошла 5 марта 1943 г. под Еремеевкой, где части двух советских танковых и одного кавалерийского корпусов и трех стрелковых дивизий истекли кровью в окружении дивизии «Мертвая голова» и нами были захвачены большие количества техники и вооружения.