Капкан для скифа

Думалось мне, например, о том, почему у этого Рембо-Савельева пятисотый «Мерс», магазины, фирмы и полные карманы денег, а я живу в общаге, езжу на более чем скромной, «восьмерке» и с деньгами не особенно дружу. Из-за их отсутствия не страдаю, но и кубометрами не измеряю. Наверное, тут играет роль отношение к деньгам в принципе. Есть люди повернутые на деньгах и те, которые дышат к ним ровно. Или относительно ровно. Если поставить деньги во главу угла, плюя на способы и средства, то можно саккумулировать их неимоверное количество. В наше время это вполне возможно. Не всем только это по нутру. Причина, видимо, в этом. Вот здесь собака и порылась. Я не хочу денег любой ценой. Не стоят они того. А вот от того, что само идет в руки, отказываться грех.

Еще в голову прокралась старая мыслишка — вызвать этого козла на спарринг. Честный, но жестокий. И задвинуть ему челюсть ударом основания ладони под сорок пять градусов снизу в черепную коробку. От всей души. По «понятиям». По справедливости. По чести. По совести…

Хотя — ребячество это, нам давно уже не по двадцать лет…

Вспомнилось, как я впервые увидел Рембо-Савельева. Сегу, Серого — его тогда так называли. Серый-Рембо. Сега-Рембо…

Он явился с группой пополнения в нашу роту из учебки. На погонах сержантские лычки. Для вновь прибывшего — защита слабая. Погонами ни почки, ни печень, ни зубы прикрыть никак нельзя. Это в строю ты младший командный состав, а в казарме — чичеко — новичок, ганс, дух. И не волнуют тут никого ни лычки, ни регалии, ни спортивные звания. Мастеров-рукопашников в роте из каждых шести человек — пятеро. Сложно ему было поначалу, впрочем, как всем: никогда еще в ВДВ служба вновь прибывшим медом не казалась, а уж в роте разведки — тем более.

Сказать, что спас я его… не совсем правильно будет. Поддержка моя помогла ему процентов на пятьдесят, остальной полтинник он добрал сам: веселым нравом, стойкостью, смелостью и умом. Последнего у него было даже с избытком — проскакивала у него на лице периодически тень превосходства, просто никто на нее внимания не обращал, не до того было.

Прижился он быстро. И стало чемпионов по каратэ, которое принято в ВДВ называть рукопашным боем, в роте разведки двое: он и я. Сильные люди в армии тянутся друг к другу. Еще и земляки. Почти земляки. В его родном городе я закончил первый курс исторического факультета университета, откуда меня и подгребли на срочную. В институте у нас была военная кафедра, в универе таковой не имелась. Посему, несмотря на не совсем юношеский возраст, вперед — в сапоги. Указ об отсрочке для студентов вышел чуть позже — не повезло мне. А может, наоборот? Во всяком случае, я не жалел. Хапнул за два года всего. Чего было больше — хорошего или плохого, сказать трудно, только перемололось оно все вместе и трансформировалось в богатый жизненный опыт. Такой, которым владеют только граждане бывшего СССР, такой, который приобретается только в двух институтах: на зоне и в армии.

Корешевали мы с Рембо-Сегой крепко: совместные тренировки, отборочные и прочие соревнования, тяготы повседневности в широком диапазоне: от ночных прыжков со стрельбами до бесконечных марш-бросков с десятками навьюченных килограммов (десантник три минуты орел, остальное время ишак). Все это очень сближает, не говоря уже обо всех прелестях службы в эпоху перемен: Карабах, Кавказ, Афганская граница. Много народа в этих экзотических местах потеряла наша рота.

Был у нас ротный Саня. Саня — за глаза, конечно. Коробов. Капитан. Мировой мужик. Спец. Умница. Любили мы его и доверяли ему безгранично. Война есть война, объявленная она или так просто — это политикам видней, а для нас, коль по нам стреляют, и мы не молчим, значит — она. И кто руководит непосредственно при этом, для солдата очень важно.

Не стремился наш офицер на солдатской крови сделать себе звезд больших, за спинами в бою не прятался, глупых приказов не давал, без нужды не наказывал. Повезло нам, одним словом. Почему и памятен мне этот разговор с ним.

Стояли мы тогда в части. Выдернул он меня к себе в кабинет. Я по дороге ломал голову: за какой залет будет раздолбон, но никакой особой вины за собой не чувствовал и, как следствие, зашел к нему спокойно.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — вскинул руку к берету. Он посмотрел на меня со свойственным ему ироничным прищуром и непонятной грустью:

— Привет, Скиф, — подал руку, — садись.

В принципе, люди, побывавшие вместе под огнем, пулями, не особенно соблюдают при общении друг с другом субординацию, если это, конечно же, не происходит прилюдно. Однако жест его меня удивил и насторожил, — не отличался наш капитан панибратством.

— Я хочу, чтобы ты меня правильно понял, — начал он, — я тебе чуть позже все объясню, но вначале мне нужен откровенный ответ на один вопрос. Расскажи мне все, что ты знаешь и думаешь о старшем сержанте Савельеве.

— О Сеге?

— Да-да, о Рембо вашем.

— Ну, мы с ним по корешам, — вздохнул я с облегчением, — толковый рукопашник, отличный стрелок, замкомвзвода, командир БМД. Медали «За доблестную службу» мы с ним вместе получали…

— Это все я и без тебя знаю. И какие медали, и за что, и даже могу рассказать, как документы на них оформлялись. Ты меня не понял. Как человек он тебе как?

— Как человек? — недоуменно переспросил я, немного помедлил с ответом, озадаченный таким вопросом. Поднял отогнутый от кулака большой палец. — Во! И в огонь, и в воду!

— А медные трубы? — усмехнулся капитан.

— Само собой. Если голод пережили, переживем и изобилие.

— Понятно. Хороший ты пацан, Скиф. И старшина роты толковый. Жаль расставаться. Хочу тебя предостеречь на прощанье…

— Как на прощанье? — опешил я.

— Да вот так. Сейчас ты все поймешь. За этим и вызвал. Слышал поговорку: «Предают только свои»?

Я энергично закивал.

— Ты, разумеется, не знаешь, — продолжил он, — что меня представили на досрочное присвоение звания майора за наши подвиги на Афганской границе…

— Поздравляю…

— Не с чем, Скиф. Еще там на какой-то орден документы подавали, а сейчас переводят, — он зло ударил кулаком по колену, — меня, боевого офицера, командира роты разведки, командовать ремонтными мастерскими — в зампотехи. И о предыдущем ни слова. Аннулировали. Клево?

— Это… это с чего вдруг?

— Вот, Евгений, я тоже подумал, с чего бы это? Ответ нашел быстро — стоило немного мозги напрячь, и вот он — на поверхности. Твой друг, Савельев, прибыл к нам в часть из учебки, где по совместительству особисты сексотов клепают…

— Не может быть, — я вытаращил глаза и так и остался сидеть, не чувствуя, как отвисла у меня челюсть.

— Нарыл твой Рембо на меня что-то. Ума не приложу, в чем там дело. Видимо, не время — потом разъяснят. А что Савельева рук дело — это точно, — в штабе шепнули. Так что, Скиф, будем прощаться. Держи краба, десантник, — он протянул мне руку.

Я ее молча пожал. Он задержал мою руку в своей и неожиданно порывисто обнял:

— Подлость можно пережить. Держись, Жека. Извини, что от меня узнал такую новость. Сегодня он через меня перешагнул, завтра не преминет с тобой сделать то же самое. Удачи тебе.

Я был ошеломлен и растерян. Серега стукач? Сексот штатный? Шестерка особистская? Да мы же с ним…

И вот, оказывается, что он — дятел. Саня ошибиться не мог. Не тот человек, слова не сказал бы, если б сомневался хоть на йоту. Хотя ситуации бывают разные — может, все же накладка вышла? Не хочется верить в такое. Мозги отказываются. Не принимают. Непонятка нехорошая, прямо скажем. Ее надо разъяснить.

Первые дни после смены ротного (прислали какого-то абсолютно левого чайника, хотя это, может, он так воспринимался после Сани), я не раз порывался вызвать друга-Серегу на откровенный разговор, но все как-то не складывалось, а потом мы столкнулись, в буквальном смысле: возле КП-1 — штаба полка. Я засмотрелся на обтянутые узкой юбкой цвета хаки бедра телефонистки и врезался в Рембо в трех шагах от часового. Он рассматривал какие-то документы и тоже заметил меня, когда бумажки уже разлетелись веером по асфальту. Я наклонился, чтобы помочь ему их поднять, и заметил свежую запись в раскрывшемся военном билете: «Старший сержант Савельев С. П. переводится в часть № »… и т. д.