Страница 45 из 55
— Нет. Там была густая тень. Я видела, как он шел по тропинке. Она довольно широкая, ты знаешь, больше похожа на проселочную дорогу. Пока он шел, его было хорошо видно. Луна ярко светила, и кругом лежал снег. А потом он нырнул в тень, и я только слышала, как он скинул елку. И тут я отошла от окна.
— Ты не видела, как он возвращался?
— Нет. Было холодно, я не стала задерживаться.
— Ярко светила луна, — задумчиво повторил Аллейн. — Из твоего окна видны земляные работы, там, где копают пруд и насыпают холмик?
— Да. Они слева.
— Ты глянула в том направлении?
— Да. Было очень красиво. Вполне сгодилось бы для картины. Великолепные формы.
— А колея, ведущая по снегу вдаль, не украсила пейзаж?
— По крайней мере, я ее не заметила. Снежное поле... Вся местность перед домом была совершенно нетронутой.
— Уверена?
— Абсолютно уверена. Именно это мне больше всего и понравилось.
— И ни колеи, ни следов нигде не было видно?
— Определенно нет. Винсент мотался с тачкой вокруг дома, но следы от нее уже были засыпаны.
— А утром ты выглянула в окно?
— Да, милый, И никаких следов на снегу не было. Кроме того, после нашего телефонного разговора я вышла на улицу и взглянула на скульптуру Найджела. Она была Немножко попорчена погодой, особенно с наветренной стороны, но в общем неплохо сохранилась. Я обошла вокруг дома, встала под окнами гардеробной и взглянула на вчерашний пейзаж с этой точки. Ни признака следов на снегу. Дорожки вокруг дома, двор и подъездная аллея размокли, на них наверняка немало народу помесило грязь. Двор подмели.
— Выходит, ни ночью, ни утром никто не приближался туда, где ведутся земляные работы.
— Если только с противоположной стороны. Но и тогда на холме были бы видны следы.
— И после полуночи снег не шел.
— Нет. Дул северный ветер, и все. Утром небо было по-прежнему безоблачным.
— Да. Ураган начался лишь сегодня вечером. Спасибо, радость моя. А теперь оставь меня. Я недолго.
— Я ничем?..
— Да?
— Видимо, я ничем не могу тебе помочь? Только стоять и с тупым ангельским терпением ждать.
— А вот и нет. Твоя помощь придется как нельзя кстати. Будь добра, принеси мой маленький чемодан, спустись вниз и собери все до единого осколки этого треклятого зеленого сокровища Билл-Тасмана. Постарайся не захватывать всей ладонью. Бери черепки за края, клади в чемоданчик и неси наверх. Я буду здесь. Справишься?
— С блеском.
Когда Трой принялась за работу, Аллейн подошел к столику, на котором стояла ваза. Он глянул вниз и увидел прямо под собой в полумраке верхушку торшера, лужицу света вокруг него, а в лужице — россыпь фарфоровых черепков, голову, плечи и колени Трой. Ее длинные тонкие пальцы осторожно сновали по полу.
Небольшой китайский столик, изящный, но крепкий, стоял у перил галереи. Эбонитовая подставка, на которой покоилась ваза, так и осталась на столике. Судя по ее высоте, основание вазы должно было находиться на уровне перил. Хилари, сообразил Аллейн, хотел, чтобы люди в холле, взглянув вверх, увидели прелестный образец зеленой серии, ненавязчиво приглашающий полюбоваться собой, И Действительно, этим вечером Аллейн любовался вазой, прежде чем она, ударив его, погибла сама.
Он включил все лампы на галерее и с помощью карманного фонарика, одолженного ему Рэйберном, стал самым тщательным образом, дюйм за дюймом, осматривать столик. Трой уже закончила свою работу, выключила свет внизу и поднялась наверх, а Аллейн все еще возился у столика.
— Полагаю, — сказала Трой, — ты ищешь царапины от кошачьих когтей.
— Точно.
— Нашел?
— Пока нет. Ступай, дорогая. Я скоро закончу и принесу чемоданчик.
Когда Аллейн наконец вошел в комнату Трой, часы на конюшенной башне пробили час. По лицу мужа Трой поняла, что лучше не спрашивать, нашел ли он следы когтей Щеголя на китайском столике.
Она ясно видела: не нашел.
4
Аллейн выполнил отданный самому себе приказ проснуться в три. Трой крепко спала. Аллейн на ощупь пробрался в ванную комнату, где побрился и облил голову холодной водой. Он выглянул из окна. Луна зашла за горизонт, но звезды были видны, меж ними пробегали легкие стремительные облака. Ветер дул с прежней силой, но дождь прекратился. Ураган расчистил небо. Морщась от боли, Аллейн натянул несколько свитеров, а в карман сунул матерчатую кепку.
Освещая путь фонариком, он прошел по коридору на галерею и спустился по лестнице. Холл казался огромной черной пещерой, где светились лишь два широко расставленных красных глаза — в каминах все еще тлели угли. Аллейн направился к коридору западного крыла и, свернув налево, добрался до библиотеки.
Библиотека также была погружена во тьму. В нос ударил знакомый запах масляных красок и скипидара. Аллейну на секунду почудилось, что он оказался в студии жены. Интересно, вернули ли Портрет из ссылки на прежнее место?
Аллейн двинулся в глубь комнаты и вдруг замер. Остановил его тот же самый звук, что двумя днями раньше напугал Трой: дверная ручка щелкнула и дверь приоткрылась. Аллейн снова закрыл ее, подтолкнув плечом.
Луч фонарика запрыгал по комнате. Книги, лампы, спинки кресел, картины, украшения возникали из темноты и вновь исчезали. Наконец Аллейн обнаружил рабочий стол, а рядом с ним мольберт Трой.
В рассеянном свете фонарика материализовался Хилари и уставился на нежданного посетителя.
Когда Аллейн подошел поближе, луч, сфокусировавшись, позволил в полной мере оценить живость изображения. Трой никак нельзя было назвать парадной портретисткой. Ее больше интересовала человеческая суть модели, и рабочим материалом для нее служили скорее не элементы внешности, но черты характера, которые она и переносила на полотно.
Каковы же были эти черты? Что увидела Трой?
Прежде всего бросалось в глаза сходство с "симпатичным верблюдом", как определила Хилари сама Трой, — странный и отрешенный вид. Элегантность, утонченность, изрядная доля высокомерия и насмешливости также были должным образом отражены. Но, подчеркнув глубокие складки, идущие от ноздрей к уголкам верблюжьего рта, и сочность губ, Трой, возможно неожиданно для самой себя, раскрыла в Хилари гедониста.
Библиотека была первой комнатой в западном крыле, и окна в ней выходили на три стороны. Из окон слева просматривался большой двор. Аллейн направился к ним. Он помнил, что они занавешены и закрыты ставнями.
Аллейн раздвинул занавески и поднял раму. Ему пришло в голову, что окна играют чуть ли не главную роль в драме, что разворачивалась сейчас в Холбердсе. Он обследовал ставни изнутри. Здесь была подветренная сторона, но ставни легонько дребезжали, пропуская струйки холодного воздуха. Небольшой сквозняк вряд ли мог причинить какой-либо ущерб обстановке, однако Аллейн вернулся к мольберту и передвинул его подальше от окна.
Затем он взялся за механизм, управлявший створками ставень. Створки повернулись и пустили в комнату внешний мир с его шумом и холодом. Аллейн приник к щели. На небе не осталось ни облачка. Звездный свет рассеивал тьму на большом дворе, и Аллейн смог различить, довольно близко от окна, катафалк Найджела. От статуи остался лишь небольшой фрагмент — тонкое, рябое от дождя снежное навершие.
Аллейн надел кепку, натянул высокий воротник свитера на рот и уши, поудобнее уселся на подоконнике и выключил фонарик.
Время пошло, подумал Аллейн и вспомнил о Фоксе и его бригаде: не случилось ли с ними чего в пути? Сейчас бы очень пригодилась радиосвязь. Помощники могут явиться в самый неподходящий момент. Впрочем, по большому счету уже все равно.
Во сколько встают слуги в Холбердсе? Около шести? Неужто он ошибся, промахнулся, свалял дурака? И теперь, устроив засаду, прождет впустую, как нередко бывает в его работе?
В конце концов, его версия, если ее вообще можно было назвать версией, основывалась на единственном косвенном и весьма легковесном доказательстве. Не версия, а скорее догадка. И он мог бы проверить ее, как только она пришла ему в голову. Но проверять пришлось бы долго и утомительно, Аллейн предпочел открытую схватку, неожиданный выпад.