Осада

Немедля появилась и Гульбехар, по-прежнему грациозная и прекрасная, державшая за руку сына Баязида — мальчику было уже два с половиной года. Когда она завидела Ситт-хатун с младенцем, лицо ее на мгновение исказила гримаса ненависти. Гульбехар и ее сын поклонились перед Мехмедом, а тот отметил с досадой: у мальчика золотистые Мурадовы глаза. Приутихший было гнев снова вскипел в душе.

— Кто это? — вскричал, указывая на мальчика. — Мой сын или мой брат?!

— Господин, я не понимаю вас, — ответила Гульбехар. — Он — ваш сын. Баязид, иди к папе!

Мальчик шагнул — и замер, испуганный злобой на лице Мехмеда.

— Мой сын? Мой?! — выкрикнул Мехмед, затем шагнул к Гульбехар и ударил по лицу. — Это точно не ублюдок моего папочки?

Баязид заплакал, и Гульбехар прижала его к себе, будто заслоняясь.

— Отвечай, женщина!

— У меня не было выбора, — прошептала Гульбехар, потупившись. — Он же султан…

— Я твой султан! — взревел Мехмед, занося руку, чтобы снова ударить, но сдержался.

Когда заговорил снова, голос его был спокоен и тверд:

— Ты уйдешь отсюда в свои покои и не покинешь их. Поскольку доверять тебе нельзя, у дверей твоих будет страж.

— Но, господин, мои покои — здесь!

— Были. Теперь здесь будет жить Ситт-хатун, а ты поселишься в ее прежних покоях.

— Но для моего двора те покои слишком малы…

— У тебя уже нет двора! Тебе хватит служанок и пары джарие, чтоб вести хозяйство. Впрочем, ты не заслуживаешь и этого.

Повернулся идти прочь — но Гульбехар взмолилась:

— Повелитель, подумайте же о своем сыне, Баязиде! Разве он не заслуживает лучшего?

— Как видишь, у меня есть другой сын.

С тем Мехмед и ушел прочь, оставив Ситт-хатун с Гульбехар. Он посчитал: презрение и торжество на лице Ситт-хатун будут для изменницы наихудшей пыткой.

Когда Мехмед подошел к покоям отца, он еще злился — но не на Гульбехар, а на себя. Не следовало так бушевать, давать волю гневу. Это не к лицу наследнику престола, а уж тем более султану. Трон уже почти в руках, так что разумнее сдерживаться. Когда управитель султанских покоев объявил о прибытии наследника, Мехмед постарался выглядеть спокойным.

Когда он ступил в опочивальню отца, тот не шелохнулся. Они не виделись два года, и за это время султан очень постарел. Изможденное тело казалось крохотным среди множества подушек, поддерживавших его. Теплый халат султана пропитался потом — Мурада терзала лихорадка, и, несмотря на зимнюю прохладу во дворце, две рабыни неустанно обмахивали повелителя опахалами. Волосы Мурада, раньше лишь помеченные сединой, теперь сделались белыми. Но больше всего изменилось лицо. Когда-то сильное, загорелое, оно осунулось, побледнело, глаза ввалились. Только шрам на щеке остался ярко-красным и казался нарывом на белесой коже. Жалкое зрелище — но в сердце Мехмеда не было жалости, лишь пустота и безразличие. Мурад заслужил свою участь.

Мехмед встал на колени рядом с отцом.

— Уходите! — приказал он рабыням. — Я хочу поговорить с отцом наедине.

Уже подумал: Мурад спит, а то и умер, но султан вдруг открыл глаза — прежние, умные, проницательные. Их болезнь не затронула.

— Ты явился посмотреть, как я умираю, — прохрипел султан, и Мехмеду пришлось нагнуться, чтобы расслышать.

— Отец, я намеревался поговорить с вами.

— Тогда поторопись. — Мурад дерзнул рассмеяться — коротко, судорожно, будто кашляя. — Мне недолго осталось. Скоро трон снова будет твоим. Надеюсь, на этот раз ты используешь его лучше.

— Отец, я больше не ребенок! Я буду править мудро и преуспею там, где ты потерпел поражение. Я сделаю Константинополь столицей империи.

— Сын мой, ты еще так молод! — Мурад покачал головой. — Не спеши с поисками величия и славы. Константинополь стоял тысячу лет. Пусть постоит еще немного. Научись властвовать во время мира — и тогда лишь повелевай войной.

— Отец, с меня уже хватит учебы. Греки слабы, у них нет союзников. Когда я ударю — они падут.

— Тебе всегда не терпится. Мальчик, почему бы тебе не послушать отца? — выговорил Мурад громко и отчетливо, а в глазах его загорелся гнев.

На мгновение Мехмеду показалось: отец сейчас поднимется, протянет руку, ударит! Но Мурад бессильно упал на подушки, мучимый приступом кашля. Оправившись, сказал благодушно:

— К счастью, ты еще не султан. Может быть, я разочарую и тебя, и смерть.

— Нет, отец, вы не поправитесь.

— Это почему?

Мехмед вытянул из-под кафтана кумру кальп — и умирающий старик впился глазами в сокровище. Мехмед нагнулся, зашептал:

— Мне известно содеянное тобой. И я отомстил за оскорбление. Отец, тебя отравили. Яд действует медленно — но смерть неотвратима.

Мурад растерянно поглядел на сына, и Мехмед отметил с удовольствием, что напоследок все же сумел удивить отца.

— Так это ты, — прошептал Мурад чуть слышно. — Меня убил собственный сын…

— Нет, отец. Вы убили себя в тот самый день, когда легли в постель с Гульбехар.

Глаза Мурада раскрылись так широко, что, казалось, вылезут из орбит, но султан не издал ни звука.

— Вы думали, что сможете спать с Гульбехар и я об этом не узнаю? Спать с моей любимой наложницей?

Мурад не отвечал — и Мехмед понял: это не удивление, но припадок исказил отцово лицо. Султан стиснул челюсти, губы задрожали. В уголках рта собралась слюна, запульсировали вены на висках. Тело начало содрогаться в конвульсиях, глаза закатились.

Мехмед отстранился от бившегося в конвульсиях отца и выждал, пока тот затихнет. Тогда он встал и громко позвал: «Врача! Скорее врача — султану плохо!»

Прибежавший доктор приложил ухо к султанской груди, затем покачал головой. Заговорил — и подтвердил уже известное Мехмеду:

— Он умер. Мой господин, султан теперь — вы!

Двумя неделями позднее Мехмед во второй раз в жизни препоясался большим мечом в мечети Эйюба и был назван Мехмед-ханом Вторым, седьмым владыкой из рода Османов, ханом ханов, Великим султаном Анатолии и Румелии, императором городов Адрианополя и Бурсы, повелителем двух земель и двух морей. После поехал во дворец, на первую султанскую аудиенцию. Но перед выходом к подданным Мехмед задержался у занавеса, рассматривая их скрытно. Эмиры, паши и беи со всех концов империи столпились в большом зале дворца, желая изъявить новому султану свою преданность и получить причитающееся. Справа, нервно потирая руки, выстроились придворные Мурада. Слева стояли тихие, укутанные в чадры жены Мурада и Мехмеда. Дюжина янычар ограждала место, где полагалось восседать султану.

Мехмед насмотрелся вдоволь и наконец вышел из-за занавеса. В зале мгновенно воцарилась тишина — лишь слабым вздохом зашуршали шелка, когда все разом склонились перед новым правителем. Сердце его, казалось, готово было выскочить из груди, но Мехмед спокойно и величаво прошествовал к тронному месту, зная: на него смотрели сотни глаз. Одет быт молодой султан в белую чалму и халат розового шелка, расшитый причудливыми золотыми узорами, черная борода коротко подстрижена. Он изящно и величественно уселся, опершись на левую руку. Знал: большинство гостей не видели его с тех пор, как впервые взошел на трон безбородым мальчишкой двенадцати лет. Было это семь лет назад. Теперь покажет всем: он уже не мальчишка, он знает, как должно править настоящим султанам!

Прежде всего Мехмед обратился к отцовским придворным.

— Займите обычные места! — приказал он, и ему почудился вздох облегчения, вырвавшийся одновременно из многих глоток.

Придворные уселись на подушках, разложенных в порядке, соответствовавшем занимаемому рангу в султанском диване. Зря волновались — они хорошо служили отцу, сын нуждается в их опыте и знаниях, позволит делами доказать верность. А если кто-либо окажется изменником — соглядатаи вмиг донесут, и предатель поплатится головой. Мехмед не сомневался: в худшем случае лишь один отцов советник станет злоумышлять против сына. Обезглавливание весьма отрезвляюще действует на любителей плести заговоры.