Страница 4 из 27
Коху было предоставлено право частной практики в свободное от служебных занятий время. Однако с практикой дело шло чрезвычайно туго. «Я, кроме некоторых легких случаев в самом убежище, ни одного больного не вижу; или здешнее население отличается исключительным здоровьем, или я еще не известен здесь». Он описывает в письме свое более чем скромное существование в убежище и по-детски рассказывает о тех затруднениях, которые ему пришлось встретить при меблировке своей квартиры: как он использовал громадный комод, пару стульев, стол, гардины. Месяца через полтора (28 ноября 1866 г.) он уже пишет более радостное письмо: «Моя практика понемногу улучшается. Вместе со своим жалованьем я уже могу заработать здесь от 500 до 600 талеров; несомненно, — утешает он родителей, — в следующие годы заработок быстро возрастет». Через три месяца он уже пишет своей невесте, что он купил себе лошадь, «обстоятельство немаловажное, ибо уважение ко мне среди здешних крестьян возрасло на 100 процентов с тех пор, как я стал владельцем лошади, и, надеюсь, это скоро скажется на моей практике; в ближайшем письме я дам тебе точное описание моего коня».
Однако практика у «владельца лошади» развертывалась слабо. Через месяц он пишет своей невесте: «Я занят здесь пять часов, остальное время у меня свободно. Зимой у меня больше работы, а летом почти нечего делать».
Обзаведшись квартирой, мебелью и конем, Кох задумывается о женитьбе. 16 июля 1867 года в его родном городе Клаустале, при стечении населения почти всего городка и окружающих крестьян, совершается в местной церкви его бракосочетание с Эмми, дочерью суперинтенданта.
Женитьба принесла мало радости Коху. Наоборот, еще более обострилась его нужда в деньгах и его погоня за частной практикой. К тому же материальное положение его родителей значительно изменилось к худшему. Отец потерял выгодное место, начал слабеть и прихварывать. В письмах к родным за это время Кох проявляет себя как удивительно внимательный и любящий сын. Не имея возможности помочь ни одним талером, он горячо убеждает мать приехать к ним жить: «Для мамы жизнь здесь будет настоящим эльдорадо; здесь нет никакого детского крика, не нужно штопать чулок; наоборот, здесь будет полный покой и приятные прогулки. Кошечки и собачки здесь нежно играют друг с другом, простокваша в достаточном количестве и тысячи других прелестей будут к ее услугам».
Однако судьба решила иначе. Уже 26 мая 1868 года, то есть ровно через полгода, он пишет своему отцу тревожное письмо о том, что филантропическое общество ради экономии решило поставить нового директора-врача и сократить жалование Коху. «Я теряю, таким образом, не только содержание от учреждения, но и приобретаю конкурента в частной практике. Конечно, я на это не согласился».
25 июня он оставляет службу и вместе со своей женой отправляется на родину в Клаусталь. Он надеялся здесь на ту же спасительную практику, однако ее не было, ибо всей практикой в этом городке завладели более старые врачи, давно жившие в этом месте. Опять начинаются странствования; он осматривает одно место за другим и все их расценивает опять с точки зрения интересов злополучной частной практики. Так по поводу одного места он пишет: «В этом маленьком городке хорошо было бы пожить, но есть большая разница, живут ли крестьяне или образованные люди», намекая на то, что с крестьян в частной практике взятки гладки. Он поселяется в городке Нимег и пишет родителям: «Я безусловно останусь здесь и написал уже, чтобы наши вещи прислали сюда из Лангенгагена. Вначале дело с практикой шло туго, и я даже сомневался в том, что останусь здесь, однако теперь дело пошло лучше. Во всяком случае здесь я меньше бегаю по больным, чем в Лангенгагене».
К великому огорчению, и здесь Кох не мог долго оставаться. Вся врачебная практика в этом местечке была сосредоточена в руках старых врачей, против которых Кох был бессилен. Между тем, к Коху переехала жена, которая, вероятно, немало упрекала бедного ученого в отсутствии практики. По крайней мере в письме к своему сановному отцу весной 1869 года она жалуется: «Дела у нас идут невероятно скверно. Мы вынуждены ужасно ограничивать себя и все время думать о том, как бы прожить. Я уговариваю Роберта уехать отсюда, ибо можно получить лучшие места, но Роберт потерял всякую веру и опять думает о том, чтобы уехать заграницу. Прежде, чем Роберт примет окончательное решение, он обязательно должен поговорить с тобой».
В июле 1869 года супруги перекочевали в Раквиц — небольшое местечко в провинции Познани. Сюда же они перевезли вскоре и свою маленькую дочку Гертруду, которая родилась в 1868 году.
Мать Коха писала тогда своему старшему сыну: «В Раквице многие говорят по-польски, там много евреев, там говорят «милостивый государь» и с низким поклоном целуют руку. Эмми (жене Коха) все это очень нравится». Характерно, что и сам Кох научился оценивать население с точки зрения возможности извлечения из него прибыли путем частной практики. Поселившись в Раквице, он писал родителям: «Почти все дома здесь одноэтажные, низкие, покрыты черепицей. Однако население не так бедно и может вполне содержать одного врача». В другом месте он пишет: «Мое нынешнее место мне очень нравится: я уже с самого начала получил недурную практику. В среднем я зарабатываю здесь 3 талера в день. Раквиц имеет 2½ тыс. жителей, да, кроме того, приходят больные из окружающих городков, население их обращается к врачу в Раквице».
Однако эта практика не дешево давалась Коху. Его супруга пишет своему отцу: «У Коха кислое настроение, весь день и даже ночью он занят. Вчера мы думали с ним вечером свободно провести время, предполагали покататься на санках, но не удалось: едва мы собрались, как появилась повозка, чтобы везти его к больному. Только в 10 часов вечера он, вернулся домой, но уж его ждала другая повозка и он вернулся лишь в 3 часа ночи. На другой день в 7 часов утра его вновь повезли, и он еще до сих пор не возвращался. Между тем, у больницы его уже ждет новая повозка».
Сам Кох писал родителям: «В день моего рождения я сделал пять выездов к больным, с 4½ часов утра до 11½ часов вечера. Зато я уже имею доходу около 1000–1700 талеров». И Кох со скрупулезной точностью намечает свой бюджет: он должен купить шубу за 50 талеров, сделать себе новый костюм, и останутся некоторые сбережения, которые он имеет в виду положить в сберегательную кассу. Однако и в эти годы чрезвычайной занятости Кох не переставал думать о научной работе. Он проявил незаурядную черту изобретателя: изобрел электрическую машину и маленький телефон у постели больного. Это его изобретение подверглось всесторонней оценке со стороны клиницистов, — и все они дали лучший отзыв о нем. Кох обратился тогда в одну немецкую фирму в Берлине, и здесь сказалась судьба изобретателя в буржуазном обществе. Эта фирма много лет тянула с ответом, а за это время переняла идею изобретения, сконструировала на основе этой идеи аппараты и очень бойко ими торговала. Так Кох и не вкусил плодов своего изобретательства.
В доме его появились любимые им с детства куры, собаки, кошки, голуби, даже лисенок. Однако мечте его о начале научных занятий не удалось осуществиться.
19 июля 1870 года в 2 часа пополудни Бисмарк заявил в рейхстаге, что ему французский посланник только что передал объявление войны Пруссии со стороны Франции. Гром среди ясного неба, — как рассказывает Кох, — прокатился по всей стране, и Кох воспылал патриотическим намерением стать в ряды войск. По близорукости он был освобожден от военной службы и мог бы не итти на войну. Однако патриотический азарт был настолько силен, что даже расчетливые родители и еще более расчетливая су пруга не возражала против отъезда его на фронт врачом. Вместе со своими тремя братьями, тоже до бровольцами, Кох отправился прежде всего в Майнц и там поступил в военный лазарет. Письма Коха с театра военных действий чрезвычайно характерны 27 августа 1870 года он пишет из Сен-Прива (французский городок) своим родителям: «Почти половин «Сен-Прива сожжена или разрушена гранатами. Мало домов, которые не пострадали бы от обстрела; много раненых, которых нужно эвакуировать… Я не буду никогда жалеть, что я предпринял этот шаг и пошел на войну. Не говоря уже о научных наблюдениях, которые здесь можно собрать и которые чрезвычайно ценны, которых и половины никогда не увидишь в хирургической клинике, — я собрал уже здесь много жизненного опыта, которого иначе в течение многих лет я не имел бы. Прежде всего пропадают все те романтические представления, которые имеют многие о войне, когда сидят спокойно у камина с газетой в руках: здесь все это видишь в настоящем виде и начинаешь ценить те удобства, которые имеешь в свободной жизни в семье». И в другом письме: «Вся романтика, которую война вызывает у тех, которые знают о ней только из книг, пропадает здесь перед бесчисленными мрачными сторонами, которые открывает только пребывание на фронте». И он описывает раненых и больных, которые переполнили его лазарет.