Кох. Вирхов

Вирхов с жаром занялся этой новой для него отраслью деятельности. Он произвел целый ряд научных работ — о свертывании крови, о закупорке кровеносных сосудов, о воспалении артерий и т. д., и все эти работы были строго выдержаны в естественноисторическом направлении и аргументированы целым арсеналом патологоанатомических доказательств. Вокруг Вирхова начинают группироваться молодые врачи, сторонники его направления, новаторы в медицине. Через полтора года после поступления в больницу Вирхову поручили произнести публичную речь на торжественном заседании второго августа 1845 года в честь пятидесятилетия Института Фридриха-Вильгельма. Вирхов выбрал для этой речи тему: «О необходимости и правильности медицины, обоснованной механической точкой зрения» («Über das Bedürfniss und die Richtigkeit einer Medicin vom mechanischen Standpunkt»).

В этой яркой речи Вирхов разгромил господствовавшие в его время умозрительные настроения и дал блестящую попытку объяснить болезненные явления механическим (т. е. естественноисторическим) путем. Можно представить себе впечатление, которое произвела на почтенных авгуров от медицины «дерзкая выходка» молодого ученого, с жаром опрокидывающего «признанные авторитеты» и кумиры. Эта речь была настоящей бомбой, брошенной под основание старой медицины. Сам Вирхов так описывал своему отцу впечатление слушателей от его речи: «Мои взгляды были настолько новы, что поставили вверх ногами все, что было до сих пор известно. Старые военные врачи вылезли из кожи; то, что жизнь сконструирована механически, казалось им расшатывающим государственные устои и антипатриотичным» (Вирхов писал «антипрусским» — «unpreussisch».)

Враги Вирхова были ошеломлены; друзей у него, особенно среди молодых врачей, стало еще больше.

Но Вирхов не унимался. Не прошло и года, как он обрушился резкой критикой на книгу крупнейшего тогда патолога, мирового авторитета, австрийского профессора Рокитанского. Рокитанский придерживался, как уже было указано, так называемой «гуморальной теории»; он объяснял развитие болезненных процессов «порчей соков». Вирхов, раскритиковав это учение, наоборот, доказывал, что патологические изменения клеточных элементов составляют сущность болезненного процесса. И Вирхов доказывал правильность своих мыслей не умозрительными рассуждениями, как Рокитанский (умозрительное учение о том, что «порча соков» вызывает болезни, восходит еще ко временам Аристотеля), а точными данными: результатами вскрытий умерших, исследованием органов и тканей под микроскопом, лабораторными анализами.

К чести старика Рокитанского надо упомянуть, что он, вопреки обычаю стариков-ученых считать себя «папами непогрешимыми», признал в этом споре правильность точки зрения молодого Вирхова. Эта победа доставила Вирхову еще бóльшую популярность. Научный мир Берлина разбился на два лагеря: одни (большей частью старики) считали его революционером, а мысли его — опасными и ворчали. Другие (большей частью молодежь), наоборот, все более сплачивались вокруг Вирхова как вокруг своего вождя.

Надо однако заметить, что «механическая» точка зрения на сущность болезненных процессов, которую Вирхов развивал здесь и дальше в течение своей жизни, могла претендовать на учение механического материализма лишь очень условно: конечно, Вирхов, восставший против гуморальной метафизической теории и провозгласивший клеточную теорию, двинул медицину по пути материализма. Но самое учение о роли клеток в развитии болезненных процессов отдавало у Вирхова идеализмом или, точнее, витализмом; клеткам приписывалась какая-то «жизненная сила», которая заставляет их правильно работать при здоровом организме и бороться против болезнетворного агента в случае заболевания организма. Материалистического объяснения «поведения» клеток Вирхов ждал в течение всей своей жизни.

Вообще медицинское (да и общественно-политическое) мировоззрение Вирхова было эклектично: он то выступал материалистом и противником метафизики (в борьбе с «гуморалистами»), поднимаясь даже до высот диалектического материализма (в учении о болезни как противоположности здоровью и о единстве этих противоположностей: «болезнь — жизнь организма при изменившихся условиях»), то, наоборот, спускался до болота идеализма и впадал даже в настоящую поповщину. В полемике против учения Дарвина (о чем речь будет ниже) он стяжал апплодисменты черносотенной реакции и католического духовенства: Вирхов проповедывал «изначальный акт творения» человека. Более материалистически он мыслил и учил в молодости; более идеалистически — под старость.

Реакционеры пробовали было ставить палки в колеса карьере Вирхова. Однако его популярность была так велика и научный авторитет так высок, что несмотря на эти козни он был назначен в 1846 году прозектором после ухода его учителя прозектора Флорипа, всегда относившегося с любовью к Вирхову. А в 1847 году Вирхов, после прочтения блестящей лекции «О воспалении мышц», назначается доцентом университета.

Друзья Вирхова развивали бешеную энергию. Особенно интенсивную деятельность проявил пылкий молодой доктор Рейнгардт. Был поставлен вопрос об издании своего собственного печатного медицинского органа, чтобы шире пропагандировать новые «механические» идеи в медицине.

Но начать такой орган, при обилии старых, уже зарекомендовавших себя журналов, было и рискованно, и трудно: молодому ученому, да еще с прозвищем революционера, трудно было бороться со старыми авторитетами. А главная трудность заключалась в отсутствии денег на издание.

Однако энтузиазм молодых врачей преодолел все эти препятствия. В то время к «Кружку Вирхова» примкнул пожилой берлинский врач Зигфрид Реймер. Целиком сочувствуя движению, возглавляемому Вирховым, Реймер убедил своего брата, книгопродавца Георга Реймера, взять на себя издание нового журнала. Предприятие для Реймера было рискованным, ибо журнал ставил перед собой задачу «начать борьбу за принципы и методы против школ и авторитетов». Однако инициаторы дела не дрогнули перед трудностями, и в 1847 году вышла первая книжка «Архива патологической анатомии, физиологии и клинической медицины» под редакцией Вирхова и Рейнгардта. Вот что рассказывал Вирхов впоследствии про издание этого журнала: «Иной журнал возникает благодаря спекуляции книгопродавца, благодаря отсутствию занятий и доходов у редактора, благодаря честолюбию видеть себя во главе повременного издания или небескорыстному стремлению достигнуть высокого влиятельного положения. Работаешь, конечно, тогда и сам, но еще охотнее предоставляешь другим за себя работать. Редактор заполняет мелкими статейками пробелы, ведет смесь, пишет фельетонные заметки или просто перепечатывает диссертации и другие статьи и со всем комфортом забирает деньги и славу; тяжелая же работа с незначительным вознаграждением или даже без всякого вознаграждения предоставляется сотрудникам».

Совсем иные стремления одушевляли редакторов вирховского журнала. Они были воодушевлены «горячей жаждой созидательной деятельности, и влияние в науке ценилось ими несравненно выше личного или официального влияния». Вирхов без всякой устали работал в журнале; его перу принадлежит свыше двухсот научных работ и руководящих статей. Влияние журнала быстро росло, вскоре он сделался общегерманским органом, а затем и рупором передовой международной медицины.

Научное имя Вирхова в это время достигло чрезвычайной популярности. Но вскоре к этой научной популярности присоединилась и слава общественного деятеля.

Своей высшей точки общественная роль Вирхова достигла во время его знаменитой командировки в Верхнюю Силезию на эпидемию тифа.

В самом начале 1848 года, когда уже были слышны предреволюционные раскаты грома во Франции, когда накалилась общественная атмосфера и в Германии, в газетах стали появляться тревожные сообщения о голодном тифе в Верхней Силезии. Министерские бюрократы долго на это не обращали внимания. Ни министерство просвещения, в компетенцию которого входили и медицинские дела, ни министерство внутренних дел не проявляли никакой инициативы. Между тем, газетные сообщения делались все тревожнее и тревожнее. Голодный тиф охватывал все бóльшие круги силезского населения; смертность среди бедняков достигала ужасающих размеров. Первым, к стыду министерства просвещения, зашевелилось министерство внутренних дел. Оно послало целый ряд чиновников на места, чтобы выяснить положение дела. Тогда вынуждено было выйти из бюрократического равнодушия и министерство просвещения. Министр просвещения возложил на управляющего зравоохранением доктора Бареца поручение «отправиться в Верхнюю Силезию, чтобы ближе познакомиться с вспыхнувшей там эпидемией тифа и принять против нее меры, а также оказать содействие советом и делом распорядительным и исполнительным властям повсюду, где это ему покажется нужным». Министр народного просвещения кроме того желал, чтобы эпидемия была изучена научно. Кого послать для этой цели? Выбор пал на Вирхова.