Страница 60 из 82
Потом была команда «Становись!», и мы вышли в полном вооружении; винтовки перевозили на грузовиках и на легковых машинах (…) Мы выступили примерно в полдесятого вечера. Нас сопровождали незнакомые мужчины с револьверами. Все мы направились к дому Кшесинской и там остановились (…)
Оттуда мы двинулись к Таврическому дворцу, там сказали, что нам больше не нужно идти к Думе, но обстановка уже была так накалена, что один из солдат выстрелил в оратора, а все закричали: «Вперед, к Таврическому дворцу, долой правительство!»
Там нас дружески приветствовал Троцкий и заявил: «Вы свою задачу уже выполнили: только что принято решение, что отныне власть будет только в руках Совета рабочих и солдатских депутатов!» Лишь поздно ночью мы вернулись в казармы; через несколько дней все опять повторилось, пока отряды буржуазного правительства не разоружили нас и других…»
Кадет Александр С. Емельянов вспоминает об одном из уличных боев: «В дни восстания я был свободен и не служил в своей роте. 3 июля в 8 часов вечера я переходил через Литейный проспект и увидел движущийся ав томобиль, в котором находился пулемет, а на крыш машины лежал солдат с обычной винтовкой. Из это я сделал вывод, что где-то проходила вооруженная перепалка, и снова направился домой.
На следующий день, снова на Литейном, я стал свидетелем того, как с места шли вооруженные солдаты, и когда они приблизились к Захарьевской, прозвучал выстрел из пистолета, в ответ на что был открыт беспорядочный огонь от здания Армии и Флота, на который солдаты потом тоже ответили; Кто начал огонь, я не знаю. Улицы были полны людей, в основном солдат.
Когда я вернулся 6 июля в свою роту, я узнал, что перед выступлением полка состоялось заседание так называемого Революционного комитета, в котором принимали участие дезертир по фамилии Семашко, от нас — младший лейтенант Зеберг и несколько солдат (…)
Я могу рассказать еще кое-что из более раннего времени: уже в апреле к нам приезжала некая Коллонтай, которая выступала с речами, призывая нас не ходить на фронт и брататься с врагом, так как это должно привести к быстрому заключению мира с Германией…»
Пропаганда заключения мира и другие методы большевиков, способные сломить боевой дух простых солдат, проводились, по показаниям свидетелей, прежде всего в лагерях для военнопленных, в которые, очевидно, имели доступ революционные вожди, как сообщает 24-летний кадет Федор Новицкий: «…B прошлом году я вместе с другими попал в плен во время Брусиловского наступления (…); через полгода, проведенных в Будапеште в лазарете, я попал в австро-венгерский транзитный лагерь, где провел следующие полгода на германской границе. Потом меня вместе с другими офицерами и солдатами привезли обратно через Германию и Швейцарию в Россию. В Заснице к нашему эшелону присоединился один функционер, утверждавший, что он был полковником в отставке, — не то Алексей, не то Зиновьев. Он сказал нам, что ушел в отставку более Ю лет назад и с тех пор живет во Франции и Швейцарии, перед войной был в Германии у своей дочери, которая замужем за немцем. Далее он утверждал, что был интернирован с другими русскими в начале войны, почему его отпустили, он не сказал, а теперь он ехал к своему сыну в Петроград. Всю дорогу Зиновьев был занят пропагандой окончания войны с Германией и заявил, что Германия нам не враг, мы должны прекратить бороться с немцами, потому что они все хорошо относились к нему и хорошо его кормили; он едет в Петроград с целью агитировать за мир с Германией…»
Из протокола слежки за одним подозреваемым:
«Сухой [22] покинул свой дом в 12 часов дня, пошел к Саперному переулку, вошел в дом № 2, почтовое отделение, в 12.10 он получил там два перевода из Америки, вышел через 15 минут, пошел на угол Литейного и Пантелеймоновской, вошел в овощной магазин, вышел с покупкой (…), поехал на дрожках к Невскому, вошел в дом № 1, Частный коммерческий банк, подошел к кассе для иностранных чеков, — было 1.25, — вышел через 15 минут, проехал на трамвае по Невскому проспекту, вышел у дома № 62, зашел там в Азиатский банк, направился к кассе № 6, где принимают переводы, спросил что-то, пошел в тот же банк на Караванной, вышел через 5 минут, входил в него несколько раз со стороны Невского (…), пошел в Государственную Думу, вышел через 30 минут, сел в трамвай и поехал домой (…)
14 июня Сухой вышел из дома в 11.40, поехал на трамвае к Литейному пр. (…) вышел, шел на площади у набережной, вошел в Американский банк, вышел через 15 минут, пошел через Мойку к парадной в редакцию газеты «Правда» (…), затем на Всероссийское заседание, пробыл там до 1 часа 30 минут, вышел с «чемоданчиком» и поехал с ним на трамвае домой…»
Коммерсант Израиль-Итцек-Хаим Лебен сообщает о другом конспиративном фронте:
«В Стокгольме я занимался торговыми сделками. В этом году, два-три месяца назад, я познакомился с Фюрстенбергом, который жил у Зальтзебадена. По слухам, у него жил некий Радек, с которым я его часто видел вместе. Деловых связей у меня с Фюрстенбергом не было и с «Ниа Банкен» тоже. Фюрстенберг вел себя всегда чрезвычайно осторожно и тщательно взвешивал каждое слово. Я тогда искал определенный товар, для больших поставок (зимние носки), и когда мне сказали, что у Фюрстенберга есть все, я к нему обратился. Он произвел на меня впечатление совершенно неопытного коммерсанта, который не имел представления о вещах. Наша сделка не состоялась. (…) Он часто бывал в кафе «Рояль». Он не скрывал своих симпатий к большевикам и к Ленину и часто ездил на границу, чтобы финансами помочь эмигрантам, которые возвращались в Россию из Америки и Европы…»
Целая гора материалов судебного следователя по особо важным делам Александрова: протоколы допросов, слежек, конфискованные документы, собранные косвенные улики — все это создает более ясную картину. Результат предварительного следствия следователь формулирует следующим образом:
«…Вечером 3 июля на некоторых улицах Петрограда появились автомобили и грузовики с пулеметами, вооруженными солдатами и рабочими. Они останавливали частные машины, под угрозой принуждали водителя и пассажиров выйти, захватывали автомобиль и загружали туда минометы; затем вместе с другими вооруженными машинами они образовали одну колонну. Вскоре началась беспорядочная стрельба, жертвой которой стали многочисленные прохожие из мирных граждан (…)
Предводителем этого выступления был кадет Семашко (…). С апреля он должен был снова находиться на фронте, но оставался в своем полку и начал проводить собрания, формируя при этом «коллектив большевиков» (…). Этот коллектив был связан с одной военной организацией, входящей в партию, которая овладела виллой Кшесинской на Дворянской ул., Д № 1 (…) Оттуда его полк (…) в полном вооружении двинулся к Таврическому дворцу, где был встречен Зиновьевым и Троцким словами: «Вы свою задачу выполнили (…)»
В акции принимали участие около 5000 человек, включая прибывших из Кронштадта вооруженных матросов. Когда они вернулись к вилле Кшесинской, на балконе сначала появился Луначарский, потом Ленин, который приветствовал кронштадтцев, называя их «украшением и гордостью революции»; он требовал свержения всех капиталистических министров в Таврическом дворце, а если те, несмотря на вооруженную угрозу, все-таки откажутся уйти в отставку, то члены делегации должны выполнить другие предписания (…)
Что касается зачинщиков восстания, имеются обширные показания кадета Ермоленко. Его рекрутировал германский Генеральный штаб в Берлине и за высокую плату (сначала 1500, потом 50 000 рублей), на основе письменного соглашения, завербовал в качестве агента; как беженца из русского лагеря для военнопленных в Германии его переправили через фронт для работы в России на Германию. Во время переговоров Генерального штаба с Ермоленко ему сообщили, что он, конечно, не один занят этим делом, в пользу Германии работает уже целая шпионская организация в России, важнейшим человеком которой «от Германии для Германии» является Ленин. Из немецкой части Швейцарии он поддерживает контакт с неким Парвусом, Гельфандом, имеющим репутацию немецкого агента.
22
Обычно тайная полиция давала подозреваемым лицам клички