Полукровка. Эхо проклятия

— Нет, — покраснела Самсут. — Даже отец не знал.

— Я тоже плохо, — призналась Овсанна. — У меня вот имя армянское, а вся кровь почему-то перешла к Евагору, хотя он на вид совсем грек и имя старинное, кипрское. Однако он бегло говорит на ашхарике и с удовольствием учит даже грабар. Я, честно признаюсь, не в состоянии. Так странно, что все перемешалось в мире, но мне нравится. Все живут где кому хочется.

— Мне тоже, — честно призналась Самсут…

Приткнувшийся за ними таксист нетерпеливо просигналил, видимо предлагая поактивнее «крутить педали».

— И куда люди торопятся? Не иначе как на тот свет, — прокомментировала сей его призыв Овсанна. — Ладно бы в аэропорт спешили. Так ведь нет, наоборот, оттуда едут.

Самсут невольно обернулась и… так и застыла потрясенная, с широко раскрытым ртом. То было самое натуральное дежавю, несомненно вызванное потрясениями и событиями минувшей ночи. В таксомоторе, на заднем сиденье она углядела двоих пассажиров, на лице одного из которых уродливо красовался след от ожога. Темные очки «меченого» на этот раз не позволяли рассмотреть лицо, но след ожога был на том же месте, на правой скуле.

Мистика? Пожалуй! Из разряда тех самых снов разума. Которые, при определенных жизненных обстоятельствах, вполне способны порождать даже таких вот обожженных чудовищ…

Санкт-Петербург, 15 июня, утро

…Толян, с бог весть откуда раздобытым букетиком чахлых гвоздик, неторопливо прохаживался неподалеку от зоны таможенного контроля, работая легенду «встречающий». Соответственно, Габузов и сержант Витька перекрывали главный, он же единственный выход из здания аэропорта. Сердце у Сергея бешено колотилось, словно у гончей, чувствующей близкое присутствие добычи. «Только бы с ней ничего не случилось! Только бы она оказалась жива!» — бесконечно повторял он свою незамысловатую мантру, покрываясь липким холодным потом. Последнее немудрено, ибо за немалый срок прежней прокурорской службы, тем не менее, сейчас то было первое в его жизни задержание «онлайн».

Наконец, находившийся в поле их зрения Толян неинтеллигентным жестом почесал себе спину букетом, подав тем самым условный сигнал: «Клиента вижу». Сержант мгновенно посерьезнел и неторопливо, маскируясь за спинами встречающих-провожающих, вразвалочку побрел на сближение, оставляя, таким образом, в зоне ответственности Габузова последний заградительный кордон, до которого, в идеале, дело дойти и не могло, и не должно. Тем не менее Сергей внутреннее напрягся, готовясь в любую секунду прийти на помощь своим собратьям по оружию.

Тем временем Толян со спины шагнул к молодому высокому мужчине в синей футболке, с небрежно перекинутым через руку пиджаком цвета кофе с молоком. Негромко окликнул. И когда мужчина удивленно притормозил, слегка придерживая его за локоть своей боксерской левой клешней, правой такой же оперативник сунул ему под нос раскрытую ксиву. Мужчина близоруко всмотрелся.

В этот момент сержант Витька ускорил шаг до полурыси и тем самым невольно рассекретил былую маскировку на местности, блеснув прямо в лицо господину Оболенскому золотом своих сержантских «соплей».

Лев Михайлович понимающе закивал головой и вдруг неожиданно выкинул фортель, который от него, человека по виду вполне себе интеллигентного, мало кто ожидал: стремительно выбросив вперед левую руку (ту самую, на которой висел пиджак), он нанес змеиный удар снизу вверх и виртуозно ткнул пальцами Толяна. Аккурат в оба глаза.

Оперативник смешно всхрюкнул и, выронив ксиву (а всё потому, что, как завещал генерал Пониделко, на цепочке носить нужно!), обеими ладонями схватился за лицо. Оценив, что ситуация принимает дурной оборот, сержант издал звероподобный клич и с полурыси, не меняя ноги, перешел на тройной прыжок.

Его полет был прекрасен. На какой-нибудь спартакиаде народов ГУВД Витька несомненно отхватил бы главный приз, если бы не… Если бы не позорное приземление точнехонько на метнувшегося от животного страха перед «рашен мафия» не в противоположную сторону, а прямо в створ сержантского приземления интуриста. Оба предсказуемо опали как озимые, и теперь уже Оболенский кинулся демонстрировать окружающим свою легкоатлетическую подготовку.

Но тут на высоте оказался Сергей Эдуардович! Выхватив из рук впавшей в ступор почтенной матроны увесистый чемодан на колесиках, он богатырски размахнулся и со всей дури швырнул двадцатикилограммовую поклажу, метясь в ноги злодея.

По причине жары кондиционеры в аэропорту работали на полную мощность. Так что, с поправкой на скорость ветра, столкновение бегущего человек и летящего тяжелого предмета произошло на долю секунды раньше, посему импортный чемодан угодил Оболенскому точно в пах. От удивления согнулись пополам оба, и оба же одинако небрежно рухнули на бетонный пол аэровокзала: чемодан упал «на попа», а человек приземлился на попу.

Однако уже в следующую секунду тяжеленный удар кованого сержантского ботинка перевел Льва Михайловича в безоговорочный партер. Причём перевёл надолго — в свой удар Витька вложил всю свою злость и обиду: давненько его не выставляли на посмешище перед столькими «петербуржцами и гостями нашего города» одновременно. А через центральный вход, бесцеремонно разбрасывая по сторонам прибывающих-отлетающих, мчались наконец-то прорвавшиеся сквозь пробки подчиненные Толяна.

Но вот уже и сам Толян, с трудом ковыляя, дотащился до Габузова, походя несильно пнув ногой тело подбитого Льва. Ударить сильнее, с полной отмашечкой да с носка, помешало врожденное толяновское благородство. Да и демонстрация своего пристрастия к ницшеанству при таком количестве свидетелей могла оказаться чревата мелкими неприятностями.

— …Серый, у тебя сигареты с собой есть? — прокряхтел Толян, красные глаза которого сейчас были полны слез: уникальное во всех отношениях зрелище. — Пыхнем, а?

Приятели вышли на улицу.

— Слушай, амиго, ты часом метанием молота в детстве не увлекался? — поинтересовался оперативник, дрожащими пальцами выуживая из помятой пачки сигарету.

— Не-а, — мотнул головой Габузов. — Я на секцию фехтования ходил.

— В таком случае — мой тебе респект. Срезал как из табельного.

— Дайте и мне папироску, что ли? — подрулил к ним сержант Витька.

— Э-э, брателло, а тело кто караулить будет?

— Да куда оно теперь денется? — невозмутимо ответствовал сержант, прикуривая. — По ходу, минут десять нирваны ему гарантированы. Тем более, там ваши подъехали.

— С-суки, — сквозь зубы процедил Толян. Впрочем, вполне себе беззлобно. — Я им сегодня вечером устрою «встань, хряк».

— А классно он тебя уработал, правда? — хохотнул Витька. — С одного удара.

— Видишь ли, о мой необразованный друг, — мрачно зыркнул на него Толян. — У любого человека, даже у античного дважды героя Троянской войны, имеется своя ахиллесова пята.

— Да ладно, какая там еще пята? Он же не по яйцам тебе заехал.

— Да лучше бы по яйцам, — вполне серьезно заметил опер, глаза у которого слезились до сих пор. — Это как раз дело наживное. В смысле, заживное. А вот то, что эта скотина расхерачила мне линзы, никогда не прощу. Цейс, между прочим. Каждое стеклышко сто пятьдесят бачков. Это не считая уходу!

— Странно, я даже и не заметил, что ты линзы носишь, — удивился Сергей.

— Увы мне, старушка к старости слаба глазами стала… Ладно, пошли, что ли, знакомиться с нашим прытким Лёвой… Только вот что, Серый: ты меня где-нибудь здесь, в кафешке, посиди-подожди, — приказал Толян, высосав сигарету буквально в три-четыре затяжки. — Не нужно пока, чтобы Оболенский тебя видел. А я, как только что-нибудь по твоей теме узнаю, сразу спущусь… Ну, чего ты набычился?.. Амиго, слов нет, сегодня ты у нас, безусловно, герой дня! Вот только пойми: у тебя за одну гражданку Головину сердце кровью обливается. А у меня, только по этому эпизоду, десять потенциальных Самсут Матосовн намечается. Вкуриваешь-нет? Вот и ладушки, пошли, Витька…