Страница 5 из 16
Прокурор Винников сидел, откинувшись на спинку скамьи, и с какимто нездоровым, болезненным интересом наблюдал за их откровенно рефлекторными, не имеющими ничего общего с логикой и здравым смыслом телодвижениями. Их поведение сейчас напоминало поведение человека, только что со всей дури гвозданувшего себя молотком по пальцу, – беспорядочная беготня, оглушительный матерный рев и сокрушительные удары, наносимые по чему попало тремя уцелевшими конечностями (наносимые, как правило, до тех пор, пока количество этих самых конечностей не сократится до двух, а то и до одной). Владимир Николаевич уже прошел эту стадию несколько часов назад, успел оправиться, прийти в себя и маломальски собраться с мыслями и теперь, наблюдая за конвульсивными корчами собеседников, испытывал чтото вроде мрачного удовлетворения – как, впрочем, и всегда, когда комуто поблизости было хуже, чем ему.
Налетевший со стороны озера легкий ветерок игриво задрал обернутую вокруг прокурорского торса простыню, обнажив бедро. Нога у Владимира Николаевича была короткая, белая, пухлая, с маленькой ступней и заметной жировой подушечкой с внутренней стороны колена; почти лишенная волосяного покрова, она напоминала ногу некрасивой, рано располневшей женщины. Это сравнение не раз приходило на ум не только окружающим, но и самому Владимиру Николаевичу, и, заметив мелкий беспорядок в своем туалете, он поспешил его устранить, торопливо, поженски одернув простыню. Несмотря на владевшее депутатом Бегловым крайне неприятное волнение, это вороватое движение не укрылось от его взгляда, и он брезгливо, пренебрежительно дернул щекой, далеко не впервые подумав, что в тюрьме, если что, господину прокурору придется ох как несладко. А впрочем, может выйти и наоборот: вдруг да понравится? Кто его, крючкотвора, знает на самомто деле? Вон он какой, дородный да мягкий, как баба, – сразу видно, что женских гормонов в его организме куда больше положенной нормы. Одно слово – ошибка природы, как и любой из этих гамадрилов…
Ощущение своего мужского превосходства над старым товарищем по юношеским проказам вернуло Илье Григорьевичу утраченное было душевное равновесие, направив его мысли в конструктивное русло.
– Это точно? – спросил он.
– Не веришь – проверь, – обиженно надул пухлый детский ротик Винников.
– Да верю я, верю, – отмахнулся Беглов. – Просто в голове не укладывается. Как же он решился?
– По имеющимся оперативным данным, у него умерла тетка, – мгновенно преисполнившись важности, бархатистым, хорошо поставленным голосом преуспевающего чиновника изрек Винников. – Одинокая старуха, жила в какойто Богом забытой, вымирающей деревушке – четыре калеки на пятнадцать дворов, вот и весь населенный пункт. В общем, хоронить некому, удивительно еще, что ктото ухитрился ему сообщить, – видно, был у них предусмотрен какойто резервный канал связи… Подпольщики, мать их, партизаны, лесные братья! До сих пор небось нетнет да и пустят какойнибудь поезд под откос…
– А, – успокаиваясь прямо на глазах, вмешался в разговор генерал Макаров, – так это же совсем другое дело! Приедет, похоронит тетку, как по христианскому обычаю полагается, и отвалит обратно в свою Бразилию или где он там окопался…
– В Аргентину, – жуя веточку петрушки, рассеянно поправил Беглов.
– Прямо как нацистский преступник, – хмыкнул генерал. – Но ты посмотри, какая сентиментальная сволочь! Через полмира лететь не поленился, денег не пожалел, на риск пошел… Да и черт с ним! Тыто чего всполошился? – обратился он к Винникову. – Сам колени обмочил, нас, грешных, на уши поставил… Ты что, думаешь, он после похорон права качать кинется, справедливость восстанавливать?
– Это вряд ли, – сказал прокурор. – Не дурак же он, в самомто деле… Но есть одна маленькая закавыка. Все верно, едет он инкогнито, по подложным документам. То есть это он планировал приехать инкогнито, но, видимо, гдето произошла утечка, информация попала в Интернет, и теперь об этом, наверное, уже по всем каналам звонят. Как же, событие – Французов возвращается!
– И?.. – подавшись вперед, напряженно спросил сметливый, как все серьезные уголовники, Беглов.
– Вот тебе и «и». Его приезд – секрет Полишинеля…
– Кого в шинели?
– Ни для кого не секрет, – после короткой паузы, понадобившейся, чтобы справиться с раздражением и проглотить готовую сорваться с губ язвительную реплику, перевел Винников. – Во всех аэропортах, на всех вокзалах уже дежурят оперативники в штатском, его фотографии розданы каждому патрульному менту, он значится во всех ориентировках… Его примут сразу же, как только он сойдет по трапу, и повезут прямиком на Лубянку, потому что финансовыми преступлениями такого масштаба занимается ФСБ.
– А там колоть умеют, – с видом знатока закончил за него Беглов. – Расскажет все – даже то, о чем не спросят. А нам это, по ходу, не в жилу.
– Этого нельзя допустить, – спустившись наконец с высот своего неуязвимо сытого генералполковничьего благодушия, сквозь зубы произнес Василий Андреевич.
– Ха! – с горечью воскликнул Винников. – Не допустить… Как?!
– Ты прокуратура, тебе и карты в руки, – мгновенно нашел крайнего его превосходительство.
– Смотрите, какой умный! – вяло огрызнулся Винников. – Не получится, дружок. Обвинение против него шито белыми нитками, и шил его не папа римский, а ваш покорный слуга. Я тогда прошел по самому краешку, и теперь привлекать к своей персоне внимание руководства мне, извините, не резон – того и гляди, вместо него меня самого начнут колоть. В любом случае это невозможно. Ордер подписан самим генеральным, старик прямо на месте усидеть не может – подпрыгивает, ручонки потирает, ждет не дождется, когда можно будет доложить на самый верх о раскрытии крупного коррупционного дела… Его приказ я отменить не могу, возражений моих он слушать не станет, даже если бы меня вдруг повело ему их высказывать… А я их высказывать даже не подумаю. Слуга покорный! Говорю же – спалюсь мгновенно…
– Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет, – проворчал Макаров. – Ни в чем ты, Вовчик, меры не знаешь. Эка наворотил – сам генеральный заинтересовался!
– Ну, знаешь! – рассвирепел Винников. – Может, тебе напомнить, чья это была идея – выжить его из страны раз и навсегда, чтобы духу его здесь больше не было? Спустить на него всех собак, чтобы он ни на секундочку не задумался, прежде чем податься в бега, – чьи, скажи на милость, это слова, чье это было горячее пожелание? И вообще, чья бы корова мычала… Забыл, с чего все это началось? Топор забыл? А в чьей руке он был, тебе напомнить?
– Ты говори, да не заговаривайся, – грозно набычился Василий Андреевич. – Топор… Топор – вон он, около поленницы стоит. Махну разок по старой памяти и в озеро, рыб кормить. Чтоб лишнего не болтал, памятливый… Делатьто нам теперь что? – както разом остыв, упавшим голосом спросил он.
– А я почем знаю? – пожал жирными плечами Винников. – Я точно ничего не могу. С таким же успехом ты можешь попробовать действовать по линии своего генштаба – например, приказать сбить его борт на подлете.
– Знать бы, какой борт, – буркнул генерал, – можно было бы попробовать – ну там ошибочный запуск какойнибудь или ракета, скажем, заблудилась… Да нет, – перебил он себя, – что за бред, в самом деле!
– Тото, что бред, – вздохнул Беглов. – Толку от вас, умников… Ладно, хватит уже мозгами скрипеть. Сам все сделаю, не привыкать. А вы, если что, на подхвате. Ну, как в молодости, помните?
– Помним, помним, – проворчал Макаров. – И рады бы забыть, да чтото не получается.
– Факт, – подтвердил Винников. – К чему приводят твои самостоятельные действия, мы помним во всех подробностях. Такое, знаешь ли, не забывается. Поэтому хотелось бы знать заранее, что именно ты задумал. Чтобы, так сказать, заблаговременно приготовиться к последствиям.
– Подумаешь, – фыркнул Беглов. – Кто старое помянет… Хотя, если уж вы решили устроить вечер воспоминаний, могу напомнить, что я в свое время предлагал решить проблему конкретно, раз и навсегда. Я ведь еще тогда вам говорил: валить его надо, валить! А вы мне что ответили? Струсили, обгадились, за карьерки свои испугались, чинуши… Делото было плевое, за штуку зелени пацаны бы его в два счета дерновым одеяльцем накрыли. А теперь что?.. Это как со здоровьем: запустил пустяковую болячку – копи бабки на серьезную операцию и моли Бога, чтоб поздно не было. Предупреждал ведь: вспомните еще мои слова, пожалеете! Вот они, ваши цивилизованные методы – жрите, не обляпайтесь!