Александр Иванов

В первые же дни русских паломников привозили к тому месту, где жил св. апостол Павел под стражей в бытность его в Риме. Тут стоял каменный дом или храм. В самой низменной части его находилась малая комната, в которой ничего не было, кроме колонны. Здесь, по преданию, и содержался Павел, которого страж на ночь привязывал к этой колонне. Сюда приходили римские иудеи и язычники, желавшие послушать апостола.

На этом месте св. апостолом Павлом написаны были послания к филиппийцам, Филимону, колоссянам и к евреям…

Многих обратил он к Христу. Римские катакомбы, подземельные усыпальницы первенствующих христиан, хранили память о тех, кто искренне принял веру Христову…

Думается, не мог не побывать в этих местах и Александр Иванов. А сколько мыслей рождал один вид собора Св. Петра, в котором хранилось столько святынь: мощи Иоанна Златоуста (кроме честной главы его, которая хранилась в Успенском соборе Московского Кремля), локон волос Богородицы, сохраненный верными, честная глава апостола Луки, мощи Марии Магдалины, плат Вероники с нерукотворным образом Спасителя…

Сняв мастерскую в доме на улице папы Сикста (мастерская Лапченко была в том же доме), Иванов посвящал каждый день знакомству с городом. Ходил по улицам, площадям, изучал древние памятники, храмы.

Как прав был скульптор С. И. Гальберг, говоривший Александру Иванову еще в Петербурге:

— В Риме художник не может даром потерять своего времени, хотя он может ничего и не делать; ему это, особливо вначале, даже полезнее, нежели работать; он встречает художников, разговаривает и учится, он видит статую, картину, смотрит — и учится; а учиться глазами и головой гораздо полезнее, нежели руками.

В конце XVIII и начале XIX века Рим, утративший прежнее политическое величие, оставался еще владыкою искусства, средоточием художественной жизни Европы. Молодые художники из разных стран стремились попасть сюда для совершенствования своих дарований. Не один из них мог бы повторить вслед за гравером Ф. И. Иорданом: «Я отправился в Рим, как еврей в обетованную землю».

Немцы, французы, англичане, американцы ехали в древний город на Тибре. Рим, в какой-то степени, напоминал огромную гостиницу, населенную художниками и путешественниками. Их квартиры и мастерские лепились террасами по склонам холма Пинчо, вдоль Via Margutta.

На Монте Пинчио находилась Французская академия, на вилле Мальта — резиденция немецких художников. Неподалеку отсюда, в заброшенном монастыре, устроили себе мастерские «назарейцы» — немецкие живописцы Овербек, Корнелиус и фон Шадов. «Назареи» (так их прозвали за длинные распущенные волосы), перейдя в католичество, своим аскетическим образом жизни, воздержанием более напоминали монахов, отрешенных от жизни. Они считали, что цель искусства — служение религии и признавали своим идеалом средневековых мастеров, таких, как Симоне Мартини.

В переулке, близ Via Margutta, жил некоторое время датский скульптор Бертель Торвальдсен, приехавший в Рим со стипендией Академии художеств. Италия настолько ему полюбилась, что по истечении официально отпущенных двух лет он решил не возвращаться в Данию. На первых порах ему было туго: Торвальдсен впал в отчаяние, скрывался от домохозяйки, голодал и даже в какой-то момент стал собираться домой. Но тут совершенно неожиданно явился некий богатый англичанин и купил единственную, оригинальную статую, сделанную скульптором за 5 лет римских штудий, — «Ясона». И осчастливленный Торвальдсен остался в Риме на 37 лет.

Здесь же, в глубине одного из зеленых двориков, находилась римская Академия обнаженной натуры. Именно отсюда сбежал Карл Брюллов, которому вместо мраморов хотелось рисовать живую натуру и работать на пленэре.

Иностранцы жили обособленно, тесным землячеством, и общение с ними происходило лишь на выставках или в кафе Греко.

Кого только не принимало это кафе в своих стенах. Его посетителями были И. В. Гёте, К. Ф. Мориц, композитор Феликс Мендельсон-Бартольди.

Кафе было любимым местом встреч русских художников, как и ресторан Лепре, который они переименовали в трактир Зайцева (по-итальянски «lepre» — заяц).

Как и немцы, русские художники использовали адрес кафе Греко для своей корреспонденции. «Туда приходят все письма, — писал в „Записках“ Ф. И. Иордан, — и заветный ящичек, находящийся на полочке за спиной кофейщика, которого обязанность и разливать кофе, и подавать спрашивающему ящичек, в котором находятся все заграничные письма, которые каждый художник пересмотрит. Этот ящичек был полон и радости, и неутешной скорби, в случае потери кого-либо дорогого сердцу на родине».

Здесь читались письма, велись разговоры о политике, живописи, последних работах художников, картинах старых мастеров, затевались споры.

В трактире Лепре за каждым столом слышался свой язык, но русский царствовал над всеми своим шумом и спорами.

Годом раньше Иванова в очередной раз побывал в Риме художник Сильвестр Щедрин. О русских пенсионерах он сообщал в декабре 1829 года следующее: «В Риме я застал наших господ, игравших в бостон ввечеру, один одного хуже, и в страшных спорах. Бруллов… зделан кавалером, и, как кажется, ето отличие беспримерное. Все жалуются на Галберга, что он ничего не пишет (С. И. Гальберг уехал из Рима в самом конце 1828 года. — Л. А.), а более всех Зассен и имеет на это право. Никто из них не переменился, никто не постарел, только живут уже не так весело и часто вспоминают об утекших годах… Мне ето не столь приметно, ибо я давно уже отделился от них».

В другом письме, отправленном в январе 1830 года, Щедрин извещал: <Марков и Ефимов говорят> «перемешав русский язык с итальянским, чтобы понимать его, надо знать непременно два языка. Габерцеттель жалуется, Басин недоволен, Бруни возится со своей Зинаидой Волконской…»

В феврале 1830 года он писал о том, что русские художники переругались между собой.

Мало что-либо за год переменилось с тех пор в колонии русских художников. Разве что смерть Сильвестра Щедрина, скончавшегося в Сорренто и погребенного в церкви монастыря Сан-Виченцо, не могла не поразить всех, да отъезд Петра Басина в Петербург, признанного там академиком и приглашенного на должность профессора исторической живописи, не мог не вызвать лишних досужих разговоров.

Вскоре по приезде в Рим Иванов начал хлопотать о получении разрешения работать в Сикстинской капелле, но 30 ноября 1830 года последовала кончина папы Пия VIII, и Ватикан закрылся для посещения светских людей — впредь до избрания нового папы.

Не имея возможности приступить к исполнению работы, предписанной одним из пунктов инструкции Общества поощрения художников, Александр Иванов покинул Рим. Он спешил осмотреть всю Италию. «…Ездил по городам Италии, осматривал и изучал в небольших копиях все знаменитые школы 14-го и 15-го столетий…»

Конечным пунктом путешествия художник избрал Флоренцию.

Из всех городов Италии Флоренция наиболее полно сохранила воспоминания об итальянском ренессансе. Город жил воспоминаниями, их хранили многочисленные памятники, установленные на улицах и площадях. С Флоренцией кровно связаны имена Данте, Боккаччо, Макиавелли, Савонаролы… Здесь родилась литературная итальянская речь, творцом которой был Данте. Микеланджело, Леонардо да Винчи, Рафаэль хотя и не были по рождению флорентийцами, но испытали на себе огромное влияние города. Под покровительством таких меценатов искусства, как Козимо Медичи (прозванный «отцом отечества») и Лоренцо Великолепного, Флоренция расцвела и стала воистину первым городом искусств и мысли в XVI столетии.

Каждый приезжающий чувствовал какое-то неуловимое изящество не только в самом городе, но и в характере жителей.

Город чудных палаццо, фонтанов, художественных галерей…