Страница 53 из 64
Гулкий коридор донес неразборчивый диалог и хихиканье. И тут же отчетливо на самом пороге:
- Думаешь, тут оставила? А может, на истории искусств? - каблучки нетерпеливо переступили. Дверная ручка начала проворачиваться… но замерла на полпути.
- Не знаю… А ты не помнишь, на портрете я с ними была? - ручка снова дрогнула от прикосновения с другой стороны незапертой (Эд только теперь вспомнил!) двери.
Безотрывно наблюдая за этим полным особого смысла шевелением, он поймал себя на странных, по-детски бесшабашных эмоциях - его разбирало любопытство: а откроют ли?… И - что он тогда станет делать?
- Неа, на портрете на столе их не было, точняк. А может, Серж забрал?
- Ну да! Типа ему до меня дело есть - он же вокруг Светки крутится как заведенный!
- Не, ну на портрете их уже точно не было - я помню…
Ручка двери дернулась еще раз, освобождаясь от груза, и раздались удаляющиеся шаги в сопровождении гаснущих голосов.
Профессор дернулся вместе с ней - исчезающей надеждой на жизнь. Инстинктивно попытался было закричать, но сломанная челюсть не послушалась, вырвав изо рта лишь глупое поскуливание и очередную порцию кровавой слюны.
Эд усмехнулся. И занес ногу для удара…
Некоторое время он зачарованно смотрел на алые брызги, расчертившие безупречную белизну мольберта.
Абстрактный импрессионизм, твою мать! Следовало признать: как для последнего творения - недурно…
Он хотел было снова улыбнуться и вздохнуть пошире - устало, как после тяжелой работы, но в этом огромном, рассчитанном на сотни людей помещении не хватало воздуха.
Поспешно вымыв руки в умывальнике, который по-сиротски жался в углу за кафедрой, Эд направился к окну и после непродолжительных манипуляций с запором распахнул его настежь.
Аудиторию вмиг затопил прохладный ветерок, причудливо смешанный со все еще теплыми лучами уходящего солнца… Своеобразный коктейль запахов (прелые листья, горьковатый дым, остатки хлорки на руках) почему-то неожиданно напомнил о детском ожидании чуда - той наивной уверенности, что впереди лежит нечто волшебное. Непременно!…
Эд с наслаждением вздохнул на полную грудь и достал сигареты.
Из-за его спины, от мольберта, донеслись два судорожных бессознательных всхлипа - воздушный поток потревожил лежащего.
Он обернулся и только теперь впервые рассмотрел все в подробностях: бесформенная груда на полу, широко раскинутые руки, криво повисшая под воротником измазанная в крови бабочка… И бесчисленные мелкие пятна, брызги, следы от пальцев на полу, на вертикальных плоскостях кафедры и столов. Лучи солнца не касались человека, видимо, понимая: этому ласка и тепло уже ни к чему…
Одним щелчком Эд отправил окурок за окно, наклонился, смачно сплюнул туда же. И вышел из аудитории, плотно прикрыв за собой дверь.
Страха не было. Не спеша шагая по опустевшим коридорам, он ощущал, как с каждым поворотом становится легче - так, словно что-то пригибавшее его к земле исчезло. А вместе с ним - и любые сомнения.
Да, жизнь потекла именно так, как задумано!…
Вернувшись к Нике, он обнаружил ее все еще спящей, опасно накренившись на краю кровати. Быстро разделся, мягко перевернул ее на другой бок, получив свою долю сонного: «Ууу… Эд…» - и поцелуй, попавший в нос.
А после уснул - так крепко и быстро, что казалось: снотворное они приняли вместе.
Сон рвался под холодным прикосновением осени. Эд игнорировал его сколько мог, зябко кутаясь во вдруг истончившееся одеяло и пытаясь поглубже нырнуть обратно в сладостный омут. Но лучи безжалостно лезли под веки, прогоняли дремоту - такую желанную после безумия этих дней…
Наконец, он вздохнул, потянулся и, улыбаясь, посмотрел на соседнюю подушку. Губы замерли в полуулыбке - подушка была пуста.
Зато из кухни доносился совершенно нехарактерный для этого дома мелодичный перестук кухонных принадлежностей и (что совсем уж удивительно) аромат чего-то съедобного! Ну, по крайне мере теоретически.
Чуть ли не на ощупь - ведомый запахом, Эд надел халат и отправился в разведку по леденящим ступни половицам. На пороге кухни он неожиданно остановился, зачарованный зрелищем…
Возле плиты, громоздя опасную пирамиду на краю мойки, хозяйничала Ника - босиком, в невесомом крепдешиновом сарафане с тонкими бретельками на молочно-белых плечах. Поварешка в ее руках то и дело превращалась в смертельное оружие, на какие-то миллиметры разминаясь с подпрыгивающим на плите чайником. А сами руки вершили кулинарную магию: зачерпывали немного соли, добавляли щепотку мелко нарезанной травы, описывали таинственные круги над кастрюлей в красный горошек - единственной на этой кухне, умудрившейся сохранить свое кулинарное назначение.
Волна волос качнулась, согрев ее щеку золотистым отсветом, и выпустила непослушную юркую змейку. Ника поймала ее, торопливо завела за ухо. Эд заметил яркие платочки, обернутые пару раз вокруг запястий и заботливо скрывающие бинты, что окончательно делало ее похожей на юную, еще невинную хиппи.
Стараясь ступать беззвучно, он подкрался и, отведя подрагивающие солнечные локоны, поцеловал плавный изгиб шеи. В нос ударил сильный запах корицы. Эд не удержался и чихнул.
- Доброе утро… - выпускать ее из рук не хотелось: миг был слишком хорош.
Но Ника выскользнула, рассеянно улыбнувшись. Шагнула к столу. И только тогда Эд наконец увидел, что на столе его ждет завтрак!
Ну надо же… Он восхищенно хмыкнул и, ощущая себя матерым отцом семейства, сел к огромной дымящейся тарелке.
Его заботливая «женушка» (и проказливое «дитя» в одном лице) молча заняла стул напротив - перед порцией размером с блюдце. Неуверенно взяла вилку. Волосы упали, занавесью скрыв ее лицо…
Черт, это даже на вкус было неплохо! Приятно удивленный, Эд приступил к еде всерьез.
- У наф феводня пвазник? - радостно пробубнил он с набитым ртом. Что же еще - страшнее чая она раньше ничего ему не варила!
Ника склонилась над своим блюдцем вместо ответа. Казалось, ее энтузиазм закончился с приготовлением пищи: она вяло ковырялась в каше для виду, не поднимая головы. И молчала.
Тишина давила физически.
Вилка, совершив несколько круговых движений, надолго зависла над многострадальной кашей… Наконец, Ника аккуратно положила ее на стол.
- Ника?
В плотном заслоне волос мелькнул испуганный взгляд.
Вдруг одним решительным движением она отбросила волосы, открыв покрасневшие глаза и мокрые щеки. Нижняя губа слегка подрагивала, указывая, как близки слезы и как ненадежен ровный, подчеркнуто спокойный взгляд.
Эд осторожно взял ее безвольную холодную руку.
- Ника, это уже… позади. Он тебя… не тронет…
«Больше» так и не прозвучало. Он проглотил его в последний момент, и теперь горло саднило от этого жуткого, безусловного «больше»!…
Слезы опять накатили, заставляя ее дышать чаще. И Эду пришлось приказать себе не думать о том, как она возбуждающе красива сейчас - с воспаленными веками, тяжелым дыханием, беспомощностью в глазах.
- Просто, знаешь… так глупо… - выдохнув, она качнула головой. Зажмурилась, отчего одна (самая горькая) слезинка перелилась, поползла по жемчужно-бледной коже щеки. И, вытирая своевольную каплю, шепнула тихо - он едва расслышал: - У меня сегодня день рождения.
- Сегодня?… - тупо переспросил он, сбитый с толку этим неожиданным заявлением. И вдруг понял, что за весь год так и не сподобился узнать, когда же у девушки, с которой он живет, день рождения! М-да, не гуд. - А… какое… В смысле, это получается какого числа?
Ника посмотрела на него с крайним удивлением.
- Девятнадцатого сентября.
Мир померк. В его тишине, заглушая бессвязное бормотание полубезумной старухи-памяти, разлилось обжигающее, стремительное осознание: год прошел. Прошел ровно год!!!
Эд понял, что сжал руку Ники слишком сильно. И ослабил хватку. Накрыл маленького беззащитного зверька своей огрубевшей лапой, в который раз удивляясь тому, как разительно контрастируют их руки. Как непохожи они сами - его страстная солнечная девочка и он, зверь, в сущности… Убийца.