Благими намерениями

— То тот Мец, шо на ярмарку в Ровно горилку продавал за поляков? — вклинился Ян и, дождавшись утвердительного кивка, добавил: — Знаю такого.

— А третий — Семен Зельц. Говорит, со Львова отступал вместе с Советами, да не успел. Прятался на хуторе каком-то, пока его полицейские не нашли.

— Расскажи об этом Зельце подробнее, — попросил я.

— Та я его увидел, только когда нас в Гоще согнали всех. А так… Работал, как и все. И били его, как всех. Говорил еще, жену у него бомбой во Львове убило.

Итак, что мы имеем? Есть Генрих, уроженец Германии, за которого мог поручиться Ян. Если он согласится присоединиться к отряду — его знание языков открывает новые, интересные перспективы. Еще двоих Генрих знал до войны. Плюс одного из них знает Ян. Остаются вопросы только к третьему. Могли ли его подослать? А зачем? Следить за тремя забитыми евреями, которые таскают бревна на лесопилку? Вряд ли кто-то мог предполагать, что их освободят. Враг здесь еще непуганый и о партизанской угрозе только начинает подозревать. То, что троим из четверых можно доверять, — это факт. К немцам они не пойдут в любом случае. В первую очередь — из-за национальности. Они же прекрасно знают, как фашисты обходятся с евреями. Так что если присоединятся к нам, то воевать будут хорошо. А люди мне сейчас нужны. Очень нужны! Но Зельц этот… Отпустить его на все четыре стороны? Мне сейчас каждый человек дорог, и отказываться от потенциально хорошего бойца — глупо. Взять в отряд? А если провокатор?

Я отправил Генриха к остальным.

— Ян, что насчет четвертого думаешь? Который Зельц.

— А шо с ним? — не понял тот.

— Думаю предложить им вступить в отряд. Идти этим евреям все равно некуда, а нам бойцы нужны. Генриха ты знаешь. Так?

— Знаю, — подтвердил Ян.

— А он знает еще двоих. За них можно не беспокоиться. А вот четвертый… Никто его не знает. Надо бы проверить как-то.

— А шо проверять? Сними с него штаны и проверь!

— Как это «сними штаны»? — Я во все глаза уставился на Яна. — Что там проверять?

— Так они ж, евреи, обрезанные все!

Я хлопнул себя по лбу. Как можно было не догадаться? Евреям же обрезание делают! Никакой провокатор на такое не пойдет. Точно! Хотя, может ведь быть и выкрест какой-нибудь. По национальности еврей, а по вере — скажем, католик, раз из Львова. Тогда он необрезанный. Ладно, проверим — тогда и думать будем.

— Ну что, товарищи евреи, — приняв решение, я подошел к так и сидевшей четверке освобожденных невольников, — предлагаю вам вступить в наш отряд. Идти вам ведь все равно некуда. А если попадете снова к немцам, то в лучшем случае для вас все закончится в лагере. И то еще неизвестно — лучше ли лагерь, чем расстрел на месте. А здесь я вам обещаю возможность отомстить. И за себя, и за многих других. Что скажете?

— Я согласен. — Генрих встал и ответил, даже не раздумывая. Остальные же стали переглядываться, и этот безмолвный разговор затянулся секунд на десять.

— Я тоже согласен, пан командир, — вторым подал голос Алик.

— И я, — чуть погодя согласился и Филипп.

Дольше всех думал Семен Зельц. Он то обводил придирчивым взглядом наш отряд, то смотрел куда-то в землю. Создалось такое впечатление, что Семен где-то в магазине или на базаре выбирает нужный ему товар. Причем выбирает тщательно — взвешивая, обмеривая, чуть ли не обнюхивая. В конце концов, когда мне уже начало надоедать дожидаться его слова, Семен тоже поднялся.

— Согласен, — только и сказал он.

— А раз согласен… — я вытащил на всякий случай пистолет, — то сними-ка штаны.

Семен встрепенулся и отступил на шаг назад. Знаете, я его, честно говоря, очень даже понимаю. Лес, раннее утро… Вдруг вооруженный мужик требует снять штаны. Каково, а? Хотя в этом времени всяких извращенцев вроде бы гораздо меньше, чем в моем, но есть ведь над чем задуматься. Как бы я на его месте отреагировал — не знаю. Семен же принялся затравленно озирается — явно искал пути к побегу. Опешили и все остальные, кроме Яна.

— Понимаешь, Семен, — самым доброжелательным, успокаивающим тоном начал я, — насчет остальных троих у меня никаких подозрений нет. А тебя никто не знает. Ты ведь еврей?

Семен, не обнаружив никакой возможности сбежать — сзади, хоть и сам не понимая, что нашло на командира, ему перекрыл дорогу Антон, — сжался в комок. После моего вопроса он только продолжал стрелять по сторонам глазами. Я, понимая, что творится сейчас у него в голове, не торопил с ответом. В конце концов, Семен кивнул.

— Вот я и хочу убедиться, что ты еврей. Ты уж извини за такой метод. Сам понимаешь… Если это так, то к немцам ты не побежишь — сам слышал, наверное, что они с евреями делают. А если не слышал — Генрих тебе расскажет. Он в Германии, наверное, насмотрелся.

Судя по тому, как заиграли желваки на лице Генриха, он действительно многое повидал. Кое-что слышал, похоже, и Семен, потому что лицо его сразу окаменело. Медленно, дрожащими руками он спустил штаны и выпрямился со всей возможной в такой ситуации гордостью.

— Надевай! — Удовлетворившись результатом такой проверки, я махнул рукой. Семен действительно оказался евреем. Все признаки — налицо. Точнее, на другое место… — Возьмете оружие из того, что мы собрали на лесопилке. Славко, посмотри там в мешках, что у нас из еды есть. До завтра отдыхаем.

После полудня погода начала портиться и вскоре «обрадовала» нас мелким дождиком. Осень начинает вступать в свои права, подумал я, зябко передернув плечами. Интересно, какое сейчас число? По моим прикидкам, уже десятые числа сентября. Интересно, как там моя карта, которую подправил тогда? Получилось ли хоть что-то изменить? И где сейчас фронт? Если история не изменилась, то вроде бы сейчас наши потихоньку ликвидируют Окунинский плацдарм, а где-то в Берлине немцы принимают решение перебросить часть войск с московского направления на юг — к Киеву. Или это было раньше? Не помню. А если все же Красная армия не допустила выхода немцев на левый берег Днепра? Что там сейчас? Вопросы, вопросы… Постепенно мысли переходят на более близкие лично мне моменты. Как там дела у майора? Смогли ли они взорвать мост? И как там Оля? В принципе, она не должна участвовать в операции, но кто знает… До Сарн еще ж надо дойти. Отмахать больше сотни километров по оккупированной территории тихо, незамеченными. И тоже ведь никак не узнаешь, что с ними! Пусть до Сарн сто пятьдесят километров, а до Киева — все пятьсот будет. Но какие-то сведения получить, что от Сарн, что от Киева — будто они находятся на другом континенте. Блин, я даже не знаю, что с моей группой! Кое-что слышал, конечно, но информация ведь дошла даже не через третьи руки. Выжил ли Митрофаныч? Взгляд скользнул по идущему впереди Генриху. Он ведь из Гощи, пришла в голову идея, и забрали его на лесопилку уже после взрыва. Вдруг что-то знает?

— Генрих, ты что-то слышал о партизанах, которые взорвали мост? — Я поравнялся с Генрихом и пошел рядом.

— Говорят, поубивали всех, — ответил он.

Мы прошли десяток шагов молча. Я пытался придумать, как бы сформулировать следующий вопрос. Нет, я, конечно, знал, как его сформулировать, но очень не хотелось слышать самый вероятный ответ.

— Другие говорят, — продолжил вдруг Генрих, — шо наоборот — немцев поубивали и скрылись…

— Ну а ты сам видел что-то?

— Так шо ж я мог видеть? — развел руками Генрих. — То ж ночью было. А наутро никого уже к мосту не пускали.

— Понятно. — Ничего нового Генрих мне не сказал. Жаль…

— То ваши были? — спросил вдруг Генрих.

— Наши, — кивнул я. — Мост я сам взрывал. Перед самым взрывом в воду прыгнул — так и выжил.

Я вкратце рассказал Генриху, как мы взрывали мост и как меня потом Антон с Яном выловили из реки. На протяжении всего рассказа Генрих молчал, только изредка кивая в знак того, что слушает.

— Вот видишь, — подытожил Генрих мою историю, когда я закончил рассказывать, — ты же выжил. Значит, кто-то еще мог уцелеть.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.