Страница 8 из 16
Аспект четвертый: грузины — баловни Советской власти.
Давайте сразу абстрагируемся от фигуры Сталина, который, несмотря на свои грузинские корни, гробил грузин не меньше, чем остальных. Некоторые даже считают, что он был по характеру больше осетин (пошел в отца), но это тоже слабое утешение: для грузин-то он был — грузином! И любили они его за те чисто грузинские черты, которые в нем видели (или ему приписывали).
«Сталина любили не вопреки тому, что он уничтожил миллионы людей, а потому, что он олицетворял свободное от любых ограничений своеволие». То есть за «примат собственных желаний над общими нормами поведения и, как следствие, нигилистическое отношение к законности».
Вот отношение это: когда не закон защищает человека, а человек, уворачиваясь, защищается от закона, — высвечивает советскую жизнь вообще и жизнь грузин при Советской власти лучше, чем национальные корни того или иного сверхдержавного вождя.
Речь идет об адаптации грузин к общесоветской двойной морали.
Георгий Нижарадзе пишет:
«Выработанный в Грузии «социокультурный ответ» на специфические «правила игры» позднетоталитарного режима. оказался настолько адекватным, что рискну сказать: 6080-е годы в истории нашей страны (то есть Грузии в составе СССР. — Л.А.) можно считать одним из самых беззаботных периодов. Мир и прожиточный минимум были гарантированы, источники добывания денег многочисленны, культурная жизнь (в узком смысле слова) била ключом. улицы были полны улыбающихся, доброжелательных людей. Проблемы, конечно, были: коррупция, наркомания, преступность и многое другое, но практически их никто не воспринимал как свойственные грузинской общественности пороки».
Когда все это кончилось и настала пора отрезвления, истина обнажилась: минимум гарантированного благополучия был платой за отказ от свободы; обретя свободу, грузины расплатились отказом от минимального благополучия. За все надо платить, вот в чем горе.
Так когда тысячи молодых людей кричат: «Довольно! Хватит! Долой!» — они что имеют в виду: долой диктатуру или долой свободу?
А это выясняется, когда новый «хозяин» захватывает место «старого».
Аспект пятый: магия материнства — инфантильность отпрысков.
«Психологическая реакция на. постоянную тревогу, беспорядки, неопределенное будущее. порождает в душах воспитателей. мощный мотив — с максимальной полнотой использовать возможности тесных взаимоотношений с малолетним ребенком и передать ему свою любовь, создать комфорт».
На первом месте — Мать.
Чувство юмора продиктовало Георгию Нижарадзе — по поводу известного памятника Матери-Грузии — тонкий вопрос: а где находится и что делает отец?
Вместо ответа можно напомнить, что памятник сооружен на пьедестале, где ранее стоял Отец Народов.
Какое детище может произойти от таких родителей?
У детища два жизненных мотива: индивидуальная безопасность (комфорт, — уточняет Нижарадзе) и сила, доминирование, хотя бы иллюзорное (уточнено: своеволие).
«Неудовлетворение этих потребностей вызывает агрессию, которая до определенного момента накапливается скрытно».
Потом наступает момент.
Интереснейшее сравнение: моральный вакуум, исказивший души позднесоветского поколения, в русской среде заполнился «армейской моралью», которая оказалась свойственна и преступной среде: для русских молодежных банд (формулирует Нижарадзе) характерны: твердая возрастная субординация, жесткая дисциплина, обязательная физическая подготовка, склонность к коллективному насилию.
Добавлю, что эта жесткость (чтобы не сказать: свирепость) русской самоорганизации — не что иное, как попытка преодолеть природную мягкость, расслабленность и учуянную Толстым склонность к ненасилию. Толстому, как известно, «зеркально» ответил Ленин, создав твердокаменную партию.
Что же у грузин? Чем они компенсируют духовный вакуум? Куда деваются молодые люди, мечущиеся между стремлением к самостоятельности и привычкой жить в комфорте? Что с ними происходит?
«Бурный эмоциональный бунт против режима, жадное поглощение всего, доселе запрещенного, полное, абсолютное игнорирование того, что независимость и свобода связаны с чувством ответственности, растерянность, тоска по «хорошей жизни», раздражение против всех и вся, ругань по адресу «старого хозяина» и одновременно ожидание от него помощи, сплошная дезорганизация, поиски «нового хозяина» и чуть ли не надежда на личное вмешательство Богородицы.»
Богородица-то далеко, так далеко, что эта крыша и впрямь может показаться наилучшей. Розовые кусты ближе. Правда, они с шипами Георгий Нижарадзе постарался эти шипы ощупать. Статья его читается (перечитывается) с ощущением сбывшегося дурного предчувствия и вместе с тем — с ощущением заводной талантливости народа, упрямо идущего своим путем по дороге, отнюдь не усыпанной розами.
Остается пожелать ему выйти к тем ценностям, без которых не выжить в XXI веке, и при этом остаться самим собой. Иногда это удается.
Капсулированный дух
Раньше. раз в неделю ангелы на небесах на вашем языке Бога славили, а теперь вы на земле друг друга понять не можете.
Отар Чиладзе, «Годори»
Когда тридцать лет назад Отар Чиладзе (блестящий грузинский поэт того, послевоенного, поколения, которое в русской части увенчалось именем «шестидесятников») опубликовал свой первый роман (чем не только вписал свое имя в ряд ведущих прозаиков позднесоветской эпохи, но и положил начало новому в грузинской литературе жанру, названному по аналогии с латиноамериканцами мифологическим романом), тогда сюжетный исток он отыскал в легендарной эпохе аргонавтов, явившихся в Колхиду искать золотое руно.
«Годори» — новый роман Отара Чиладзе (теперь уже патриарха грузинской прозы), где продолжено осмысление истории, заложенной аргонавтами (и доведенной в «Железном театре» до рубежа двадцатого столетия), — начат с того эпизода Средних веков, когда папа
Пий Второй, вознамерившийся выгнать османов из Византии, стал искать союзников и послал некоего Лодовико из Болоньи в страну Грузию, которая по книгам и легендам была известна как христианская твердыня, прославленная рыцарским благородством и воинской доблестью. Вышеозначенный Лодовико, с трудом и риском добравшись до места, на вышеозначенном месте Грузии не обнаружил. Вообще.
Ни твердыни, ни рыцарей, ни воинов. Название есть — Грузии нет. «Географическая фальшивка. Исторический абсурд».
Этот эпизод в новом романе Отара Чиладзе не просто начинает повествование, он мерцает на всем его протяжении как символ, хотя ткань состоит из самоновейших впечатлений жизни, навеянных уже эпохой послесоветской независимости, казалось бы, далекой от времен Пия Второго и его несостоявшегося крестового похода.
Османы только начало — «чудовище, нагрянувшее из необъятных и таинственных азиатских просторов. новорожденный дракон с не окрепшими еще зубами, уже отхвативший краешек Европы, отведавший ее белого мяса и облизывающий окровавленную пасть».[1]
Интересно, что монгольский дракон, нагрянувший из тех же просторов тремя веками раньше (и отхвативший у Европы Русь), остается за пределами романа (хотя и сказано вскользь, что именно нашествие монголов «полностью разрушило и развалило гордую страну»). Зато подробно описано чудовище, проглотившее Грузию через триста лет после вояжа Лодовико из Болоньи.
Вот оно: «Наши несчастные цари очнулись только тогда, когда их страну, расползшуюся на лоскутья при грузинском Александре Первом, собрал воедино русский Александр Первый, причем собрал во чреве великой империи. дабы впоследствии Грузия явилась миру исключительно из ее заднего отверстия.».
Если бы в данном случае речь шла только о Грузии, даже в ту пору, когда она входила в состав СССР, а Отар Чиладзе был представителем многонациональной советской литературы, я трижды подумал бы, прежде чем комментировать этот образ, а уж теперь что там говорить, когда Грузия полтора десятилетия как выпала из чрева, то есть из утробы, то есть из задницы чудовища.
1
Перевод с грузинского Александра Эбаноидзе отмечен изяществом, казалось бы, труднодостижимым, если учесть перенасыщенную полифонию прозы Отара Чиладзе. См.: «Дружба народов». 2004. № 3–4.