Страница 71 из 121
И как-то так получилось, что, не сговариваясь, женщины Зитаров сразу же после завтрака принялись кое-что увязывать в узлы, а мужчины смазали колеса телег и осмотрели, в порядке ли сбруя. Они еще не думали об отъезде, это совершенно не укладывалось в их уме. Как можно оставить обжитое, привычное место и отправиться неизвестно куда? Они только готовились на всякий случай, если окажется, что другого выхода нет, если появится что-то более властное, чем их разум и воля. Ведь должна же прийти эта внешняя сила, наступит какой-то роковой момент, иначе человек не в силах сам оставить то, что было смыслом всей его жизни, для чего проливал пот и о чем думал заботливо всю жизнь.
Но ничего необыкновенного не случилось. Никто не сказал решающего слова: «Иди!» Все произошло совсем незаметно, само собой. Вначале человека охватывало равнодушие, апатия и душевная усталость. Ему не хотелось больше думать и до конца понять происходящее. Постепенно он поддавался массовому психозу, потребности двигаться, и, наконец, его подхватывало течение, и он инстинктивно доверялся ему, надеясь, что оно унесет его прочь от ужасов войны, от неприятеля, от ненавистной власти баронов.
Сармите и ее матери было легче решиться. Они уже снялись с насиженного гнезда. Зитары не были ни их домом, ни родиной. Уходя отсюда, они ничего не теряли. Везде их ждало то же, что и здесь: если теперь оставаться на месте, то какой же смысл был уезжать из своего дома. Они связали вещи и положили их на воз, забрав с собой все, что имелось. Глядя на них, и Зитары стали грузить на подводу более ценные вещи. Но разве в состоянии увезти две, пусть даже сильные лошади имущество, накопленное и пополнявшееся тремя поколениями? Самая основа их жизни, дом и земля, оставалась на месте. И когда возы были нагружены до отказа, все увидели, как много всего остается. Старый хозяин на миг словно протрезвел.
«Что я делаю? Ведь это сумасшествие…»
Но он не высказал этого. Растерянный ходил он по двору, касаясь то одной, то другой вещи, и в раздумье посматривал на дорогу. Там, поскрипывая и пыля, тянулись караваны беженцев, и ниоткуда не приходило ответа на сомнения капитана Зитара.
— Папа, а если бы мы поехали морем? — заикнулся Янка. — У нас две лодки, и погода совсем тихая…
Море… В самом деле, как он мог забыть об этом? В две лодки поместится гораздо больше вещей, чем на двух подводах. Янка, Эрнест и Криш могут ехать морем, а хозяин с женщинами — на лошадях. В одном из прибрежных селений они встретятся. Но тогда следует сейчас же собираться.
Подводы подвезли к морю, и вещи перегрузили в лодки. Оказалось, что еще есть свободное место. Значит, можно взять кое-что из мебели. В то время как мужчины трудились на берегу, женщины с помощью Сармите и ее матери увязывали новые узлы, вытаскивали во двор ящики и тюки, укладывали посуду и продукты. К обеду лодки и обе подводы были нагружены. Многие соседи успели уехать, другие, подобно Зитарам, еще собирались, но отъезд уже не казался таким невероятным — уезжали почти все. Зитар даже почувствовал, что ответственность за отъезд свалилась с его плеч: не он первый решился уехать.
В час дня, когда женщины подоили коров, Зитары и Валтеры отправились в путь. В последнюю минуту капитан передумал и решил сам ехать на лодках, а с подводами отправить Эрнеста, потому что наиболее ценные вещи находились в лодках, а по морю езда опаснее. Четырех коров привязали к задкам телег, а обоих подсвинков и борова женщины гнали по дороге. Из-за скотины возам пришлось двигаться вперед очень медленно.
У Альвины были красные, заплаканные глаза, Эльза казалась спокойной, а Эрнест был слишком занят лошадьми, чтобы дать волю каким-либо чувствам… Горели дачные домики. В воздухе стоял гул моторов аэропланов и автомобилей. Когда Зитары въехали в соседнее селение, какой-то рыбак сообщил, что в заливе замечены немецкие военные корабли, а утром совсем близко от берега показалась подводная лодка.
— Господи боже, а наши поехали морем! — запричитала Альвина. — Пустят их ко дну вместе с вещами!
— А ты не слушай, что болтают… — проворчал Эрнест. — Лодки идут совсем близко к берегу. Да и если наши заметят немцев, они смогут укрыться на берегу. Ну, Анцис, пошевеливайся!
И они поехали дальше.
Глава восьмая
1
Оба воза Зитаров были так перегружены, что на неровных участках дороги лошади еле тянули их. По обочинам валялось разное добро: солдатская одежда, пустые вещевые мешки, котелки, штыки, патроны — то по одному, то целыми обоймами — и даже винтовки. Двигаясь медленно, Эрнест подбирал все, что мог. Два карабина он спрятал на возу. Затем повесил на плечо солдатский вещевой мешок и стал собирать в него патроны. Заметив, что и другие парни подбирают отбросы отступающей армии, он поручил женщинам управлять подводами, а сам постарался намного опередить своих конкурентов. Он ничего не хотел оставлять — был ли это блестящий штык, брезентовый патронташ или ватные солдатские брюки. Увешанный всяким хламом, он возвратился к подводам и спрятал там свою добычу. Наконец Альвина возмутилась:
— Совсем одурел! Весь мусор хочет с собой забрать. Увидит офицер, еще под суд отдаст.
Эрнест не беспокоился об оставленном в Зитарах имуществе, но, когда случалось проходить мимо чужой пары сапог или ящика с пулеметными лентами, его охватывала жадность. Он долго оглядывался, и, если кто-нибудь из едущих сзади подбирал понравившуюся ему вещь, у него сердце обливалось кровью. А что если выбросить из подводы какую-нибудь рухлядь, например, подойник или старый мучной ларь? Тогда можно бы еще кое-что подобрать. Он осторожно заикнулся об этом матери, но та принялась бранить его. Может быть, Валтеры возьмут к себе на воз что-нибудь? У них вещей меньше, а лошадь за лето отъелась, как линь. Грешно упустить такую возможность.
— Сармите, ты не положишь к себе на воз этот пояс с патронами? Он не очень тяжелый…
Валтериене, услышав разговор, сразу запротестовала:
— Патроны? Ты с ума сошел! Еще взорвутся. Долго ли до беды.
«Гусыни!..» — Эрнест надулся и с горя хлестнул кнутом лошадь. Лучше бы он поехал на лодке, по крайней мере, не пришлось бы расстраиваться. Да разве с бабами сговоришься? Им не понять, чего стоят эти вещи.
Проехав несколько часов, они добрались до места, где от главной магистрали ответвлялась дорога, ведущая вдоль берега моря, на север. По ней они должны были доехать до рыбачьего поселка, где сговорились встретиться с капитаном и остальными. Свиньи еле тащились, и из-за них приходилось очень медленно двигаться. Отделившись от большого потока беженцев, которые направились по большаку дальше, в Лимбажи, они остались без попутчиков. Отступающие войска здесь не проходили, поэтому на обочинах дороги не валялось ничего, и Эрнест понемногу успокоился. Но вместо этого возникла другая неприятность. У каждого дома их встречали крестьяне и засыпали вопросами: далеко ли немцы? Они-то сами откуда едут и куда направляются?
Иные оказывались настолько любопытными, что долго провожали, продолжая расспросы. И все они задавали одни и те же вопросы. Каждый хотел слышать грустное повествование беженцев с начала до конца, и это уже становилось утомительным. Когда они замечали возле следующего хутора толпу ожидающих, это раздражало. Их ответы становились более односложными, порою даже резкими, на некоторые вопросы они совсем не отвечали или отвечали так желчно, что любопытствующие недоумевали.
Наивные, они не понимали, что у беженцев достаточно своего горя, чтобы вникать еще в их заботы, и потому им казалось, что беженцы горды и заносчивы.
Вечером остановились ночевать на опушке леса. Развели костер и сварили ужин. Свиньи были настолько загнаны, что о дальнейшем их пути не могло быть и речи.
— Надо зарезать, — решил Эрнест. — Иначе мы не дойдем и ко второму пришествию.
Не встретив возражения, он насадил на винтовку штык и заколол обеих свиней. Громадный боров долго боролся со смертью и визжал. Тогда Эрнест прикончил его выстрелом. Внутренности выпотрошили, туши прополоскали теплой водой и неопаленными сложили на воз.