Страница 65 из 110
А четвертый Зитар сидит в своей каморке в мрачном раздумье. Он тоже пишет стихи, но их нигде не печатают, и поэтому он ничтожество, незаметная пылинка. У тех троих стол ломится от праздничных угощений, они даже не в состоянии съесть все, несмотря на очень хороший аппетит. Возможно, именно поэтому Анна вспоминает наконец о Янке.
— Пожалуй, следовало бы позвать? Что он там один сидит в своей каморке. Как ты думаешь, Миците?
— Позови, я ничего не имею против. Все равно когда-нибудь надо знакомиться.
Анна встает и уходит, Миците смотрится в зеркало. Дверь в каморку Янки закрыта, и Анне приходится постучать.
— Кто там? — слышится раздраженный возглас Янки.
— Это я, — отвечает Анна. — Не придешь ли ты, сынок, поужинать с нами?
— Спасибо. Я поел с работниками.
— Ах вот как. Ну, может, ты просто зайдешь поболтать немного? Мы одни.
— Я еще не брился. К парикмахеру некогда было пойти, а своей бритвы нет.
— Ах вот что. Тогда ничего не поделаешь. Но ненадолго все же ты мог бы выйти. Своих нечего стесняться.
— Спасибо, тетя, я лучше лягу спать.
И в подтверждение своих слов Янка гасит в каморке огонь — в замочной скважине не видно света. Анна, вздохнув, уходит.
— Не хочет идти. Он ведь очень стеснительный.
— Ну, упрашивать его мы не пойдем, — говорит Мартын. — Миците, не покажешь ли ты свои отметки?
Миците краснеет как маков цвет.
— Нельзя ли отложить это на завтра? Я совсем не помню, куда я засунула свой табель.
Какая глупая фантазия у родителей и учителей — дважды в год проверять табель, особенно если по некоторым предметам плохие отметки. За предметы, в которых Миците делает успехи, отметок не ставят: ты можешь танцевать как сильфида и выписывать коньками самые сложные фигуры — они не считают это образованием. Хорошего мужа можно найти и без алгебры и логарифмов.
— Все же, Миците, покажи лучше сейчас, — настаивает отец. — У меня сегодня есть время.
Нечего делать, Миците достает табель. Но, пока родители изучают его, у нее начинает болеть голова.
— Мама, у тебя нет какого-нибудь порошка?
Порошок находится, но от этого отметки в табеле не улучшаются. Насколько возможно бережно любящий отец спрашивает:
— Как ты, Миците, думаешь — не придется ли тебе остаться еще на год в этом классе?
— Если б у нас был другой учитель математики, я бы уже давно перешла, — отвечает Миците. — А этот настоящий черт.
Виноват учитель. Миците всегда оказывается права. И дружная семья приходит к выводу, что это просто преступно разрешать подобным инквизиторам мучить молодежь. Такой одаренный ребенок, а ей не дают хода. Ну, где же тут справедливость? Где благородство? Ну, отдохни, деточка… Возьми еще пирожок с вареньем.
В воскресные дни и в праздники трактир у большака не выделялся ничем: то же самое пиво, что и в обычные дни, те же посетители и одна и та же цена. Только одеты здесь все немного лучше. И Мартын Зитар нацепляет часовую цепочку на красивый жилет. Черный бархатный жилет с белыми перламутровыми пуговицами — это выглядит очень благообразно. По воскресеньям Мартын закручивает кончики усов кверху и сморкается в носовой платок; он расходует несколько носовых платков в день, нос у него солидных размеров, но в будни Мартын не занимается такими пустяками.
Ежегодно в первый день рождества в трактире зажигали елку для приглашенных гостей — завсегдатаев трактира, которые больше оставляли там денег. Всякую голытьбу нечего удостаивать приглашения за хозяйский стол. Обычно резали индейку, жарили рыбу и на козлы ставили бочонок домашнего пива — так выходило дешевле. Но, как правило, этого не хватало. Когда бочонок хозяина опустошали, у гостей начинало шуметь в голове и они наперебой заказывали по полдюжины, по дюжине пива за свой счет. В итоге елка вполне себя окупала, как и все, к чему Мартын прикладывал свою ловкую руку. Хозяин получал большое моральное удовлетворение, а еще большее — его гости: Мартын Зитар поступал как порядочный человек, он угощал!
Утром в первый день рождества Рудис Сеглинь принес Янке домотканый костюм. Ворот на френче застегивался, поэтому галстук не был нужен.
— Заходи за мной, — сказал Рудис. — Я буду тебя ждать до семи часов.
— Там видно будет, — ответил неопределенно Янка.
Он попросил у приказчика бритву и побрился. Волосы тоже просили ножниц, но парикмахер был далеко, и вряд ли у Янки хватило бы времени сходить к нему.
— Молодой, сходи принеси дров, — первой обратилась к нему кухарка.
— Хорошо, старая, — ответил он и отправился. После этого она его больше не звала молодым.
— Ты сена дал лошадям? — спросил дядя.
— Сынок, нужно сколоть лед со скамейки у колодца, — ласково сказала Анна.
И за это — целая пригоршня пряников и несколько больших орехов. Наслаждайся и думай о Вифлееме [20], пока у судомойки не накопилось полное ведро помоев:
— Сходи-ка вынеси на помойку.
Но хоть один благородный поступок все же был совершен в тот день: Янку пригласили к обеду за хозяйский стол. Здесь же, наконец, состоялось его знакомство с двоюродной сестрой.
— Как ты вырос, — произнесла Миците.
— Ты тоже не стала меньше, — ответил Янка.
— Поговорите по-английски, — торопил Мартын, жаждавший триумфа. Но Миците первая не начинала говорить, а Янка считал, что даме надо отдать предпочтение.
— Ты много в Сибири волков убил? — шутила Миците.
— Ни одного. Только зайцев и куропаток.
Разве с таким пошутишь? Он совсем не понимает юмора. И обед проходит тихо, без разговора на английском языке. Немного погодя Миците удается втянуть Янку в беседу, и она выясняет, что двоюродный брат не знает ни одного модного танца. Она показывает ему свои книги, пригласительный билет на вечер гимназистов и набросок ее портрета, сделанный каким-то странствующим художником. Она очень удивлена, что Янка в Петрограде был даже в опере.
— Будущей осенью я поступлю в консерваторию. Хотя мне некоторые советуют учиться скульптуре.
У нее так много талантов, что неизвестно, который лучше развивать. Результаты, вероятно, во всех случаях будут одинаковы.
Болтая с Янкой, она принимает лукавый вид, даже начинает кокетничать, будто он не родня, а посторонний юноша. У нее пухлые губки, смелый и вызывающий взгляд; когда отец и мать уходят в соседнюю комнату, Миците просит у Янки руку — она погадает. И она гадает, совсем близко подсев к Янке.
— Ты когда-нибудь уже целовался? — спрашивает Миците.
— А если и целовался? — смеется он.
Завитые волосы Миците щекочут Янке кончик носа, и он чихает. Миците усмехается и изучает его ладонь. Руки ее горячи, и от одежды струится сладкий аромат.
— Ты был когда-нибудь влюблен? — спрашивает опять Миците.
— Пожалуй, да.
— Кто она — блондинка или брюнетка?
— Хорошо не знаю.
— Она была ласкова с тобой?
— Что значит быть ласковой?
— Ты, наверно, ничего не понимаешь в любви.
— А ты?
— Не думай, что я тебе расскажу. Вам нельзя доверять. Все сразу своим друзьям передадите. Мне твой брат Ингус нравился.
— Чем?
— Он нравился всем девушкам.
— И чтобы нравиться девушкам, мне тоже нужно быть похожим на Ингуса?
— Ну конечно. Он был красивый парень, романтик. Ты никогда таким не будешь.
— Почему же?
— Я это вижу.
Она встает, идет к зеркалу и некоторое время изучает свое лицо. Потом оборачивается и лукаво улыбается: вот какая я, пойми меня. Ты рос в лесу и ничего не знаешь о жизни, а у меня есть опыт. Если б ты был чуточку подогадливее, милый братец… Ну, это мы еще увидим. Зитары не умеют сдерживать себя, а ты умеешь. Какой же ты Зитар? Твой отец был настоящим мужчиной. Или ты думаешь, что я не видела, как он приходил сюда, в корчму?
Потому ли, что Миците понравилось болтать с двоюродным братом, или по случаю первого дня праздника, но Янку не беспокоили всю вторую половину дня. Его ничего не заставляли делать — пусть сидит в комнате и занимает кузину. Под вечер пришла подруга Миците — Марта Ремесис, и Янка должен был познакомиться с ней. Она ровесница Миците, учится с ней в одной гимназии и к тому же соседка. Обе девушки крепко дружат. Но Марта — полная противоположность Миците: она более хрупкого сложения, мечтательна, беспричинно восхищается многим; разговаривая, опускает глаза и, когда к ней обращаются, краснеет и улыбается. В ней нет чувственности Миците. Изредка она украдкой посматривает на Янку, о чем-то думает и при этом краснеет.
20
Наслаждайся и думай о Вифлееме… — По евангельской традиции, в Вифлееме (в Палестине, в нескольких километрах от Иерусалима) в пещере родился Иисус Христос.