Страница 37 из 110
С этой минуты кончилась их дружба. Когда особая комиссия начала знакомиться с клетями деревенских богатеев и перемерять полные пшеницы закрома Шамшуриных, в Саше взбунтовался собственник.
Хазаров сказал:
— Мы тебе оставим на семена и столько, сколько нужно на жизнь и хозяйственные расходы до нового урожая, а остальное придется везти на заготовительный пункт. Голодают рабочие Москвы и Петрограда, Красная Армия не может воевать с пустым желудком.
Какое дело было Саше до рабочих Москвы и Петрограда и до Красной Армии? Пусть они умирают с голоду, лишь бы его клеть была полна. Он уже избегал теперь лишних слов, за которые пришлось бы отвечать, а его озлобление и ненависть росли с каждым днем и скоро достигли таких размеров, что Саша уже не мог оставаться пассивным — в нем проснулся кулак.
Скрыть то, что комиссия обнаружила в амбаре Шамшуриных, было уже нельзя. На следующее утро наехал полный двор подвод, и через несколько часов на заготовительный пункт отправился груженный зерном обоз. Самым обидным было то, что Саше на своих лошадях тоже пришлось ехать в этом обозе. Потемнев лицом и упрямо сжав губы, молодой кулак сидел на возу, и в голове его роились мстительные думы. Он был не единственный, у кого Советская власть постепенно выдергивала хищные клыки и острые когти. В Чеснокове, Тараданове, в любом большом селе или деревне имелась изрядная кучка кулаков. Опомнившись от первого замешательства и чувствуя, что Советская власть собирается подрубить корни их хозяйственной мощи, они сейчас напоминали стаю разъяренных волков.
Саша начал украдкой встречаться с окрестными богатеями, В степи, в тайге и кустах на пастбищах происходили тайные сходки, о которых молодой Шамшурин ничего не говорил даже жене. Эльза не имела ни малейшего представления о том, куда иногда по вечерам отправлялся муж. А когда в одну из ночей в конце лета сгорело здание сельского Совета, а неделей позже только благодаря героическим усилиям крестьян удалось отстоять от огня сельский молочный завод, Саша притворился удивленным и вместе с соседями ругательски ругал поджигателей.
А потом этот случай с Зилумом… Впервые Саша прочел в глазах Хазарова подозрение. Ему стало казаться, что милиционер, поселившийся у него в доме, выслеживает его и готовит какую-то неприятность. Вскоре после этого Саша сбежал из дому и вместе с другими кулаками скрылся в тайге.
Однажды ночью в окно к Хазарову кто-то бросил ручную гранату и ранил председателя волостного исполкома. Несколькими днями позже на дороге в степи нашли убитого милиционера. То в одной, то в другой деревне вспыхивали пожары. Кулаки повели наступление, и, конечно, им была объявлена война. Актив волости, партийные товарищи и комсомольцы создали вооруженную боевую группу, и она начала преследовать бандитов.
В одни из вечеров на опушке тайги произошел бой. Группа кулаков напала на руководителя комсомольской организации волости; тот возвращался верхом в Чесноково после собрания в одной из притаежных деревень. Диверсанты просчитались: вместо одного человека они встретили восемь хорошо вооруженных комсомольцев и сразу же после первых выстрелов попали в тиски. Когда схватка кончилась, у дороги, на свежевыпавшем снегу, комсомольцы нашли трех убитых диверсантов. В одном из них они признали Сашу Шамшурина.
…Сразу же после смерти мужа Эльза собрала вещи и с маленьким сыном перебралась жить на гарь к матери и братьям. Имущество Саши Шамшурина конфисковали.
Наступила весна 1921 года. Как и в прошлые годы, жители села Бренгули вырубали кустарники, корчевали пни, стараясь отвоевать у векового леса еще клочок земли. Теперь они рядом с картофельным полем и огородом засевали по четверти или половине пурвиеты [8] проса и пшеницы. В последнее время в этой местности ощущался недостаток хлеба. На рынке уже нельзя было достать зерна. Жители тайги не могли выменять дрова, ягоды, хмель на зерно. Поэтому приходилось искать другие пути. И получалось: у городских жителей хлеба хватало, они его получали по карточкам, а латышские крестьяне ели мясо без хлеба, заменяя его суррогатами. Хорошо, что картофеля было вдоволь, — он теперь стал основным продуктом питания жителей тайги.
Связь с внешним миром почти отсутствовала. Газеты приходили редко, главным источником информации были различные слухи, доходившие сюда из города и из степи, и понятно, что жители в эти дни имели самое скудное и превратное представление о том, что делается в обширной Советской стране. Говорили, что Латвия якобы стала самостоятельным государством; но каким государством, кто им управляет, что в нем происходит — об этом никто ничего не знал.
Когда прошлым летом пронеслись слухи о том, что латышей скоро повезут на родину, самые нетерпеливые отправились в Бийск регистрироваться в эвакуационном отделе, но из этого ничего не вышло. Теперь опять распространился слух о реэвакуации, но люди отнеслись к этому скептически и не торопились ликвидировать свои маленькие хозяйства.
Янка Зитар за последние два года сильно вырос — ему уже не годилось ничего из прежней одежды. Он много читал и занимался. Когда в колонии не осталось уже ни одной книги, которую Янка не прочел бы, он отправился в волостную библиотеку и стал приносить охапки книг оттуда. Ему удалось прочесть всего Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Байрона, Флобера, Виктора Гюго, много произведений Горького и кое-что из сочинений Белинского. Карл помог ему усвоить некоторые предметы в объеме курса средней школы. Можно сказать, для Янки эти годы не были потеряны. Рядом с первой поэмой и тетрадкой стихов в его тайном «архиве», который он не показывал ни одному человеку, хранились рукописи нескольких новелл и большого рассказа. И он уже подбирал материал для первого романа, — если придется провести в Сибири еще одну зиму, он обязательно его напишет.
Больше года Янка ничего не знал о Ниедрах и Лауре. После того разговора с Йоэлисом он написал Лауре письмо — робкий, полный туманных намеков набор слов о жизни на гари. Ответа Янка не получил. Полгода спустя он послал Лауре второе письмо, более ясное и простое, чем первое, в нем среди деловых сообщений было вкраплено несколько горячих признаний. И на этот раз он не получил ответа. Тогда Янка перестал писать и, вооружившись терпением, решил ждать, что принесет будущее.
В ту весну в Бренгулях произошло большое событие: один из жителей гари получил первое письмо из Латвии. Это был совсем незаметный беженец, настолько незаметный, что в колонии многие даже не знали о его существовании. Теперь этот человек вдруг сделался самой известной личностью в селе: все знали, как его зовут и как пройти к его землянке. Каждый хотел знать, что написано в этом письме. Со всех концов к уединенной землянке спешили люди. А в воскресенье, когда во дворе Бренгулиса происходило очередное собрание, беженцу пришлось зачитать вслух полученное им письмо. В нем не было ничего особенного и на многие вопросы, волновавшие улей беженцев, нельзя было найти даже туманного ответа, но и эти скупые сведения казались дорогим приветом с далекой родины.
Вскоре письма из Латвии получил еще кое-кто, и незаметный беженец перестал быть героем дня. Жителей поселка главным образом интересовали два простых вопроса: какие в Латвии цены на продукты и товары? Сколько зарабатывают рабочие в городах и сельскохозяйственные рабочие? Ни в одном из полученных писем на эти вопросы не было исчерпывающего ответа, но из отдельных фраз можно было составить приблизительное представление, которое никого особенно не воодушевило.
— Ничего там особенного нет… — рассуждали беженцы. — Получается то же, что и раньше, — будешь перебиваться с хлеба на квас.
Но и в лесу жизнь была нелегкой. И, как известно, человек всегда стремится изменить условия, надеясь найти облегчение. Поэтому перспектива вернуться на родину многим таежным жителям казалась чудесным сном, обещающим счастье, таящим массу возможностей. Беженцы собирались в путь — кто в одиночку, кто группой. Большинство ломало голову над одним и тем же вопросом: что делать, если начнется реэвакуация, — остаться здесь или возвращаться на родину?
8
Пурвиета — старая латышская мера земельной площади, примерно 1/3 гектара.