Страница 107 из 110
— После аукциона пойдем все в ресторан, — сказал Мартын. Это очень успокоило Эрнеста.
Начался аукцион. Уже самое начало рассеяло спокойное настроение родственников, и лица Мартына и Кланьгиса вытянулись: их было не двое! Этот хитрец Янка сидел здесь не зря, а с бесстыдным намерением угрожать своим родственникам в честной торговой сделке. Самым ужасным было то, что никто не знал его настоящих возможностей.
Вначале он только наблюдал за упорной борьбой Кланьгиса и Мартына. Торг начался с восьми тысяч латов, и оба благородных человека были того мнения, что всякий прибавленный лат будет чистым убытком. На восьми тысячах пятистах латах они уже начали колебаться, пожимать плечами и переглядываться с женами.
— Восемь тысяч пятьсот латов — раз… Восемь тысяч пятьсот латов — два и…
Кланьгис уже считал себя почти хозяином. Но в тот момент, когда аукционист поднял молоток для третьего удара, Янка впервые вмешался в торги.
— Девять тысяч.
Эльза нервно усмехнулась. А взгляд Мартына выразил горький упрек: можно ли так шутить в серьезных делах? Дважды ударил молоток, и перед третьим ударом послышался хриплый шепот Кланьгиса:
— Девять тысяч сто.
Затем некоторое время состязались трактирщик с мельником, они прибавляли по пятьдесят, по двадцать пять латов. На девяти тысячах пятистах латах они опять растерялись. Затаив дыхание, на этот раз Мартын ждал третьего удара. И опять его предотвратил спокойный голос Янки:
— Еще пятьсот латов!
Мартын тревожно переглянулся с женой. Кланьгис зашептался с Эльзой.
— Если Янка хочет получить дом себе, пусть он заплатит за него как следует, — шепнула Эльза.
— Только так, — согласился Кланьгис и поспешно крикнул:
— Еще двести латов!
Поняв, в чем дело, и Мартын постарался не отставать.
— Прибавляю сто латов.
За десять минут сумма поднялась до двенадцати тысяч. Последним набавил трактирщик. Янка молчал, когда аукционист возвестил: «Двенадцать тысяч латов — раз!» Он не произнес ничего и тогда, когда молоток вторично стукнул по столу. Мартын вспотел от волнения и почти с мольбой смотрел на Янку. Ну, набавляй же. Почему ты молчишь? Но Янка молчал. И молоток ударил в третий раз. За двенадцать тысяч латов усадьба перешла к трактирщику. Это было, по крайней мере, вдвое больше действительной стоимости.
Мартын заявил:
— Я отказываюсь.
— Тогда вы теряете внесенный залог, — пояснил аукционист.
— Пусть пропадает… — проворчал Мартын. — Лучше потерять сотни, чем тысячи.
Милые родственники в тот день поехали домой в самом мрачном настроении. Все сердились на Янку — этот бесстыдник подложил им свинью. Но Янка остался в Риге и не слышал, какими нелестными эпитетами наделяли его отъезжающие родственники.
Двумя неделями позже назначили новые торги, и усадьба за сумму долга осталась за государственным земельным банком — ни один спекулянт не дал больше.
Оглядываясь на свой жизненный путь, Янка видел: он достиг многого, почти всего, о чем когда-то мечтал, и больше любого из Зитаров. И это еще не предел, ведь ему только тридцать лет. Теперь он уже кое-что значил в обществе. Он знал, как это достигнуто, и мог почти смело предвидеть, что будет дальше, неясным оставалось одно — судьба самого дорогого человека; тогда он вспомнил о данном когда-то обещании: навестить на троицу девушку. Этой девушкой была Лаура.
Прошло уже десять троиц, а он так и не выполнил своего обещания. И вдруг сегодня прошлое, словно радуга, засияло над ушедшими годами. Опять было больно, щемило сердце, появилась полная тревоги тоска о невозвратном.
А что если поехать туда?
Как только он подумал об этом, желание стало для него необходимостью. Янка удивился, почему он раньше этого не сделал.
Отправляясь в путь, Янка не имел ни малейшего представления, кому нужно это запоздалое посещение. Он даже не подумал, как могли расценить этот шаг окружающие и имеет ли он какое-либо моральное оправдание. Настал один из тех моментов в жизни человека, когда рассудок молчит и дорогу ему указывает особое чувство, — это похоже на поступки лунатика, мечтателя. Разве Янка не был таким мечтателем? Ведь жизнь отказала ему в осуществлении самой прекрасной его мечты.
Глава шестнадцатая
По оконным стеклам вагона катились капли дождя, и навстречу Яну Зитару бежал мокрый и серый мир. Маленькие пастушки в старой одежде взрослых дрожали от холода около своих стад. Запоздалый пахарь шагал по мокрой борозде за плугом. Мимо скользили, бесконечно сменяясь, реки, голые поля, кустарники и леса. Но Ян их не замечал. Проехав несколько часов, он сошел на большой сельской станции.
Было послеобеденное время. Еще недлинный путь по грунтовой дороге — и он у цели своего путешествия. На станции было много людей, которые ожидали поезда с газетами и почтой, но напрасно Янка искал в толпе знакомые лица. Он не встретил никого из семьи Ниедр. Но должны же быть здесь соседи, которые знают об их судьбе. И Ян подошел к старушке, которая, получив газету, собиралась уходить.
Ниедры? Ну, конечно, она их хорошо знает. Но к которым Ниедрам он идет — здесь их несколько.
— Я когда-то знал тех, что перед войной уезжали в Сибирь, — пояснил Ян. — Мы там были соседями. Долгие годы не встречались, и, так как у меня случилась дела в этих краях, хочется заодно навестить старых знакомых.
— Вы не тот землемер, что будет перемерять землю имения? — спросила женщина.
— Нет, я занимаюсь другой работой.
Разговаривая, они дошли до большака и свернули в сторону от станции. Женщина рассказала, что старший брат Ниедра живет здесь неподалеку в своем хозяйстве, а младший женился на единственной дочери какого-то хозяина и ушел в примаки в соседнюю волость. Остальные рассеялись кто куда.
Осторожно, стараясь сохранить напускное равнодушие, Ян расспрашивал женщину обо всех членах семейства Ниедр и получил вполне исчерпывающие сведения, потому что ему посчастливилось встретить одну из тех ежедневных ходячих хроник, которые в уединенных местностях заменяют газеты и информационное бюро. Обо всех он расспрашивал совершенно спокойно, но, когда заговорил о Лауре, его голос разом охрип, и он стал запинаться.
— Лаура, это не младшая ли? — спросила женщина.
— Кажется, да, — закашлялся Ян.
— Ну, чем ей плохо? Вышла замуж за хорошего человека, и теперь хозяйка.
— Давно?
— Лет пять, пожалуй, будет. Постойте, как это выходит… — женщина начала высчитывать. — В то лето, когда сгорел сарай в имении… нет, свадьба была на другой год, когда в наш приход назначили пастора. Так и есть, господин, пять лет тому назад.
— А которая же из дочерей Ниедры вышла замуж на следующее лето после возвращения из России? — растерянно спросил Ян.
— Это была вторая, Вилма. Младшая же прожила еще четыре года, а потом вышла за Грантыня.
Ян Зитар крепко стиснул зубы. Четыре года… Какое страшное недоразумение, и этого уже нельзя исправить. Виноват Фриц Силинь, который тогда рассказал о свадьбе Лауры, спутав ее с Вилмой. Он поверил словам друга, и жизнь его пошла по неправильному руслу. А ведь Лаура ждала его почти пять лет. Он не пришел, ничего не сообщил о себе, и Лаура перестала ждать. Если кто-нибудь делает ошибки, мы огорчаемся, но все же прощаем им. Если мы ошибаемся сами, то никогда не прощаем себе и потом страдаем всю жизнь.
Равнодушное повествование незнакомой женщины было для Яна Зитара словно землетрясение: он был оглушен, потрясен и возненавидел себя. Имел ли он право продолжать разыскивать Лауру? Чем мог он оправдать себя? Своим легковерием. Если бы тогда, после военной службы, он приехал сюда — все было бы иначе, и он не ходил бы, как вор, по запрещенной дороге.
Немного успокоившись, он спросил:
— А эти Грантыни далеко живут?
— Километров шесть будет, — ответила женщина. — Он лесник, и дом у них стоит посреди леса. Порядочный кусок, полчаса ходьбы от большака. На том месте увидите столб с указателем.