За старшего

Здорово, словом, что оклемалась и принялась подолом крутить. С другой стороны — как бы не накрутила себе проблем. Полный подол. Короче, мелкая заслужила порицания.

Айгуль отмахнулась от гардеробщика и официанта, сняла пальто, немного полюбовалась на парочку, подошла, бросила пальто на спинку стула и сказала, усаживаясь:

— Здравствуй, Гульшат.

И резко передумала насчет порицания.

Вся бледная девушка была действительно вся бледная. Ничего она не вкручивала — молча водила пальцами по салфетке. Лицо было зареванным и подтянутым, как с большого голода. А может, и впрямь с голода — я ж ей вчера ничего не варила, а сама эта идиотка и не вспомнила, наверное, с ужасом подумала Айгуль.

Гульшат засияла, поздоровалась, все так же растягивая слоги, и полезла целоваться. Айгуль все простила ей окончательно, шепнула: «В порядке?» — и повернулась к парню, который уже встал, чтобы представиться. Какой вышколенный — хоть и в джинсах все-таки. Черных, ладных, не обтягивающих. И то хлеб.

Константин был ничего. Симпатичный, крепкий, но не быковатый, палочками орудовал ловко, ел аккуратно, ну и слушал как-то правильно. Обычно-то мужики привлекательных девушек понятно как слушают. Непривлекательных, впрочем, тоже понятно как. Этот слушал ни так ни сяк — он внимал, по-настоящему. И глазами посверкивал сочувственно. Глаза были красивые. Голубые и с блеском, хоть и небольшие. И руки парень вроде не тянул куда не надо. И на Айгуль не косился, хоть она поярче младшей сестры.

Это было тоже правильно, но немножко раздражало. Как и недогадливость сладкой парочки, которая за двадцать минут трепа в ожидании роллов и в промежутках между ними так и не объяснила, как встретилась и какие выработала творческие планы.

Айгуль первой добила полупорцию — не голодной была, чисто компанию поддержать, — отхлебнула чаю и спросила, мило улыбнувшись:

— Что за красавец нарисовался?

По-татарски спросила. Судя по внешности, понимать Константин не должен был.

— Просто человек уж, чего вяжешься, — запинаясь, сказала Гульшат. С разговорным у нее были вечные проблемы.

Константин коротко расстрелял лучистыми глазами сестер и сказал со смущенной усмешкой:

— Я с вашего позволения отлучусь, чтобы, это… Или лучше…

Он начал подниматься.

Гульшат резко сказала, опустив глаза:

— Тетка, кончай уже.

Это-то она давно выучила.

Действительно, чего я, спохватилась Айгуль, улыбнулась и сказала:

— Пожалуйста, не уходите. Это я пойду скоро.

Она не ушла. Инцидент разрядился, не начавшись.

Костик оказался милым парнем. Слово поганое, но тут подходило в самый раз. Он мало говорил, хорошо, но в меру шутил и обалденно слушал. Ушами, глазами, лицом. Всем. Айгуль не помнила, чтобы кто-то из мужчин умел так слушать. Все отвлекались — на ее грудь или коленки, на посторонних баб, на собственное остроумие, а чаще и привычней всего — на суперважные супермужские посторонние мысли. У Костика мысли-то были, по глазам видно, но Гульшат интересовала его сильнее. Интерес не выглядел наигранным, хотя его медицинской или естественнонаучной подоплеке Айгуль не удивилась бы. Сестренка была худа до звонкости, бледна до скрипа, глаза распахивала вполголовы — и блестели они ярче ламп. В общем, на любителя, но нередкого. К тому же Гульшат оголодала и мела роллы с двух рук, изящно и заразительно, при этом не отнимала глаз от Костика. Сперва. Потом стала коситься на сестру.

Костик ведь и Айгуль слушал. Это льстило и почти заводило.

Большое личное счастье младшей сестры Айгуль на себя перетаскивать не собиралась. Да и не верила она в такое счастье. Костик сказал, что командированный — правильно сказал, не как все, «командировочный», — а командированным понятно что надо. Безопасных приключений и ночного сугрева. В том смысле, в каком уж повезет.

Костик, при всех его достоинствах, принадлежал к тому же отряду, разве что классом повыше. Остановился в лучшей гостинице города «Чулман», приехал из Москвы, по какому поводу не пальцевался, сказал: да какой там москвич, натурально понаехавший. Та с Белгородчины, шо, не винна рази, добавил он, включив нещадное гэканье, которого до сих пор ноткой не слышалось.

Парень знал, что, кому и как говорить и куда смотреть. Да и к Гульшатке за стол он подсел не случайно. И не случайно чуть ли не первым делом объяснил Айгуль, что такие красивые девушки не имеют права быть несчастными, потому что из-за этого убавляется счастье во всем мире. Парень хотел понравиться, парень умел нравиться и явно не оставался от этого в проигрыше.

Такой летун по разноудаленным койкам меньше всего годился на роль утешителя страдающей девчонки. Вот разведенке-трудоголичке он, пожалуй, подошел бы куда плотнее, хищно подумала Айгуль и тут же заставила себя вспомнить об отчете, стыде и самосохранении. Гульшат не окончательно ослепла от слез и голода, какие-то движения старшей усекла и потихоньку разворачивалась в позицию боевую и скандальную. Даже спросила ни в Красную Армию: «Как там дочка?»

Айгуль показала не то большой палец, не то кулак и прикинула, не подраться ли впрямь развлечения ради. Из-за мужиков мы еще не полоскались. Мысль была заманчивой, победа — почти обеспеченной. Баба в соку девку по-любому бьет. Жаль, что только на короткой дистанции. А на длинную нам уже и плевать, мы свои длинные отбегали. Двух раз более чем достаточно, спасибо, дорогие товарищи мужья, ваша песенка спета, приходите еще, но ненадолго и с концами — и выметайтесь, концов не оставляя.

Ладно, не будем обострять, решила Айгуль с некоторым сожалением, откинулась на спинку стула и ласковым как плюш взглядом встретила страшные молнии, полыхавшие из-под сестричкиных бровей. Не бесись, родная. Буду я сегодня старая дева в надсмотрщицах — сама не дамся и другим баловать не позволю. И как бы это тебе большей подлостью не показалось.

Мстительная идея успокоила Айгуль. Следом успокоилась и не почуявшая беды Гульшат. Костик тем более ничего не чуял, знай конспективненько так закрывал стандартную тему «Какой интересный все-таки Чулманск»: с виду огромный спальный район, но ведь ухоженный, ведь такой зеленый, что даже сейчас заметно, ведь со стержнем своим и историей, не хуже, чем в старых городах. Компактная версия стандартного доклада любого гостя нашего замечательного, хоть и обледеневшего по самые сопли технограда.

И все равно сестры без малого расцапались. Под самый конец посиделок, когда гудение зала стало громким, а с итальянской стороны еще и сдержанно мелодичным — там в якобы звукоизолированном отсеке стояло караоке. Расцапались не из-за Костика и не из-за красот родного города. На тему папы с мамой, как всегда. Вернее, как давно уже не.

К тому времени Костика, кажется, утомило прекрасное общество. Он в основном молчал и улыбался, но вроде бы из предпоследних сил, а слушал, мужественно стараясь не зевать и не оглядываться на особенно громкие рулады певцов. По всему, парень искал повод поблагодарить и откланяться. Повода не было. Отпускать мальчика без расплаты было непедагогично, а официантку Айгуль твердо решила не подзывать. Ей было интересно, как мальчик выкрутится, Но быстро стало не до него.

Все, кстати, со счета началось. Гульшат спросила, не пора ли, Костик самоотверженно покачал головой, а Айгуль сказала с улыбкой: «Тебе решать, ты ж хозяйка», Она имела в виду, что Гульшат первой пришла, столик сама выбирала, меню размахивала на правах хозяйки. А мелкая не так поняла. Побледнела и с вызовом подтвердила: «Да, хозяйка!»

Айгуль хотела ее успокоить, потом подумала, а какого, собственно. У меня что, нервов нет? Или я что, мало нянечку у прокаженной палатки изображала? Или у меня других задач в жизни не осталось, кроме утирания небольшого сестричкиного носика?

Да и возмутительно это было. Все это.

Оказывается, родители летом сделали финт не в одной, а двух частях. Папа переписал завод на маму, а мама составила новое завещание, которым все принадлежащее ей имущество, в том числе, стало быть, и завод, отписала младшей дочке. До того у родителей было перекрестное завещание: каждый оставлял все богатства супругу. Про это весь город знал, даже Айгуль, зарекшаяся знать про папины дела, включая и семейные, десять лет назад — едва со скандалом выползла из-под крыши отеческого дома, ее порядком придавившей.