Страница 7 из 110
Джейн долго стояла перед зеркалом, внимательно рассматривала свое лицо и спрашивала себя: действительно ли Уиллинг собирался к Бертону? Верны ли слухи, что менеджер хотел его купить? Нет, решила она, если бы он собирался к Бертону, то теперь пошел бы к нему. Разве не так?
За городом, около кедровой рощи, на траве сидела побитая троица.
— Вы даже не знаете, почему он должен был непременно встретиться с шефом, — проворчал один из побитых. — Может быть, это насчет забастовки, и тогда нам не стоило с ним возиться.
Двое других обменялись взглядами. Толстяк пробормотал:
— Хочешь, чтобы Уиллинг увел ее у тебя из-под носа, приятель? С тех пор как Бертон насел на него, твои шансы чертовски малы. Конечно, если бы ты спокойно и вежливо поговорил с мистером Шмидтом и мисс Джейн, ты бы смог еще что-то спасти. Но от Уиллинга надо держаться подальше.
Их приятель покачал головой.
— Кто знает, что на уме у Шмидта?
— Боюсь, ты еще наивнее, чем я думал, — возразил Малыш. — Как тебе известно, мистер Шмидт готов принять любого зятя, с которым поладит его дочь. Ну а то, что ты с ней не ладишь, это ясно, как божий день.
— Правда, — подтвердил Толстяк. — Сегодня был твой последний шанс. Беда только, что затесался этот Уиллинг. Наверняка, он сидит теперь у Шмидта или Бертона и устраивает свои делишки — но будет лучше, если ты об этом забудешь. Иначе засоришь мошеннику желудок, а потом у Бертона испортится настроение.
III
Когда Шульц-Дерге с выражением сияющей радости и удивления открывал дверь, с улицы донеслось бурчание Бертона: «Черт побери, Уиллинг — мертвый человек». Но дверь за Шульц-Дерге и его гостем уже закрылась.
Как хорошо в такую минуту ощутить податливую мягкость кресла!
Шульц-Дерге откашливается. Он сидит напротив гостя, сплетя на коленях руки, приветливо смотрит на посетителя и косится на туго набитый портфель, стоящий рядом с креслом.
— Франкфурт-на-Майне, — говорит Уиллинг. — Это совершенно другой город, другая страна, другой континент, но чувствуешь себя как в Америке, Техасе, Ивергрине.
— Так и должно быть, — вежливо замечает Шульц-Дерге. — В наше время все излишние границы ликвидированы.
— Даже философия, — устало шепчет Эдгар. «Он не спускает глаз с портфеля», — мимоходом думает он, но овладевает собой и продолжает: — На улице в палисаднике аромат сирени, типично немецкая весна. Как долго я обходился без нее, соскучился по ней. Когда мои родители приехали в Америку, я был еще ребенком. Теперь я попал в это прелестное время года — вместе со смертельным приговором в портфеле.
— Смертельный приговор для Шмидта и Хантера был бы весьма неплохим делом, — осторожно комментирует Шульц-Дерге, и Уиллинг улавливает невысказанную им мысль: конечно, можно и воспользоваться этими бумажками, можно привести в исполнение приговор.
Эдгар протирает глаза. Последние несколько ночей он не спал.
— Весна, — тихо говорит он.
Шульц-Дерге откидывается в кресле. Его спина утопает в мягкой обивке спинки. Сложенные руки, будто сами собой, скользят к губам. Через минуту руки расходятся.
— Мою семью я депортировал, — весело заявляет издатель. — Пока я зарабатываю деньги, они их транжирят. Наверное, оно правильно. Они греются на солнце на берегу Майна. Идиллический уголок сада, просто райский, надежный — типично немецкий. Ну, подкрепимся теперь. Не откажетесь от коньяку? Или виски? Водка — польская, советская, вовсе неплохая и в большой моде теперь.
— Коньяк.
— Сигару? — Шульц-Дерге знает, что он в долгу перед гостем. Он протягивает ему коробку.
— Большое спасибо, — отказывается Уиллинг. — Я не курю.
— О! — Шульц-Дерге радуется. — Хотите долго жить?
Уиллинг бросает взгляд на хозяина дома.
— Боюсь, это зависит не только от меня, — сухо произносит он.
Шульц-Дерге подмигивает ему.
— За ваше здоровье! — слишком громко восклицает он.
— За ваше! — отвечает Эдгар и поднимает стакан.
— Нет, что вы, нам ничего не сделается, вам оно нужнее. — Шульц-Дерге подвигает кресло вперед, пока чуть не касается колен своего гостя. — Вчера в редакции шныряло несколько человек. За моей спиной. Как узнал, чуть не лопнул от злости. Эта корова секретарша! Болтлива, как сорока. Как я бушевал! Но ребенок лежал уже в колодце.
В серебряной пепельнице на столике прессованные табачные листья превращаются в хрупкий снежный пепел.
— На вас уже насели? — озабоченно спрашивает Шульц-Дерге. — Вам угрожают, да?
Эдгар встает. Из окна он видит часть улицы и черный «мерседес».
— Там, внизу, они ждут меня.
Торопливыми шажками издатель семенит к гардинам. Сигара зажата между его зубами.
— Свинство, — бормочет он, перекатываясь с каблуков на носки. Покачав между зубов сигару, он вынимает ее изо рта и почти беззвучно шепчет:
— Не кажется ли вам, что это только запугивание, хлопушка, так сказать, которая хоть и стреляет, но не убивает?
Эдгар подходит к курительному столику и снова садится.
— Это не хлопушка, — медленно говорит Уиллинг. — После всего, что я вам рассказал, вы так же хорошо понимаете это, как и я. В случае, если я передам вам сообщение, они пойдут на все, чтобы устранить меня и овладеть рукописью. Даже через ваш труп. Наша единственная надежда — это полиция.
Шульц-Дерге прислоняет затылок к спинке кресла и ощупывает взглядом бледно-розовый потолок.
— На полицию рассчитывать трудно, — вяло, как во сне, бормочет он. — Если вообще возможно. — Его толстое, уже немного обрюзгшее тело все глубже утопает в кресле. — Под давлением обстоятельств я едва ли смогу обидеться на вас, если вы больше не чувствуете себя связанным нашим соглашением. По-человечески я вас даже пойму.
Сигара снова возвращается в пепельницу. Легкий кусочек пепла похож на почерневшее серебро.
— Я чувствую себя связанным, — ворчит Эдгар. — Иначе я не пришел бы к вам.
Шульц-Дерге вяло свешивает руки по обе стороны кресла. Он очень устал. На тыльной стороне ладоней выделяются вздутые вены. Эта падкая до мужчин секретарша! Рассказала Бертону, что Уиллинг собирается предложить рукопись.
Она даже не подозревает, в какую безумную историю заставила его влипнуть своей болтовней. Почти все свое состояние он вложил в этот журнал. Но «Вспышка» тесно связана с «Мьюзик-Эндерс», и чудовище «Шмидт и Хантер», этот пожиратель всего, хочет проглотить «Мьюзик-Эндерс». А кто проглотит «Мьюзик-Эндерс», получит в придачу и «Вспышку» вместе с издателем Шульцем-Дерге и его состоянием.
В этой запутанной ситуации в подходящий момент появляется человек по имени Уиллинг и предлагает за гонорар в три тысячи марок нанести техасскому монстру смертельный удар, обменять свою жизнь на славу, а кучку добрых немецких предпринимателей уберечь от краха.
Но тут вдруг вылезает эта дура-секретарша. Выгнать вон эту кокетливую дрянь! Она посмела подложить под него бомбу. Впрочем, все равно. После банкротства «Вспышки» она в любом случае окажется на улице.
Шульц-Дерге все глубже и глубже погружается в кресло, затем выпрямляется, наливает коньяк и тяжело вздыхает:
— Просто безобразие, что вас заметили, когда вы ко мне шли! Теперь, конечно, и меня ни на секунду не выпустят из поля зрения и не успокоятся, пока рукопись не перекочует в их руки. Если бы не праздник и секретарша оказалась бы на месте, я бы тотчас взялся за дело и все надиктовал на машинку.
Вместо ответа Эдгар ставит пахнущий новой кожей портфель на колени, открывает замки и вытаскивает кипу бумаги.
— Оригинал, — говорит он, — и три копии. — Все это он кладет на столик рядом с серебряной пепельницей. От ароматной сигары остался только потухший, раздавленный окурок.
Полуприкрыв глаза, Шульц-Дерге дремлет. Вдруг на бледно-розовом потолке его глаза как будто отыскивают решение. Он вскакивает, хватает коньячную бутылку и наливает в стаканы.
— Три копии, Уиллинг, выпьем за них. Три копии — это просто отлично! Допустим, что с самого начала имелись только две копии. Вы, господин Уиллинг, пришли с твердым намерением передать обе копии и оригинал мне. Но поскольку вы оказались под наблюдением, когда вошли в мой дом — более того, вас не на шутку запугали, поэтому мы, убедившись в опасном характере нашей сделки, договорились отказаться от очень заманчивого, но опасного для жизни соглашения. Другими словами, после разговора со мной вы предпочитаете вручить рукопись — оригинал и две копии — нашим общим противникам. Это решение проблемы, Уиллинг, или нет? Не правда ли, одно из решений? Давайте выпьем и упакуем бумаги, но живо, живо, пока эти господа не догадались, что мы уже обо всем договорились.