Страница 76 из 122
«Я смотрю на этот брак, как на поступок человека, который желал показать всем, что любимая им женщина есть его жена, а не любовница. Желая дать новое имя сыну ее Пистолькорсу, он этим самым поднимает восьмилетнее прошлое, что в особенности неудобно по отношению к его детям от покойной Аликс. Они в таком возрасте, что скоро могут понять, какого рода отношения существовали между их отцом и его женою. Не думаю, чтобы это способствовало сближению их с ним.
Репутация жены, восстановленная законным браком, опять поколеблется благодаря подчеркиванию прошедшего. Наконец, совершенно естественно ребенку оставаться при матери и продолжать носить фамилию первого мужа. Вот те причины, которые заставляют Меня не соглашаться на просьбу дяди Павла».
Шли годы, а в настроении Монарха ничего не менялось. В 1908 году возникла щекотливая ситуация. Дочь Павла Великая княжна Мария Павловна в апреле того года выходила замуж за сына шведского короля Густава V Карла-Вильгельма-Людвига герцога Зюдерманландского. Первоначально отец категорически отказался появляться на свадьбе без жены, но затем всё-таки приехал и был лишь на акте венчания. Остальные праздничные церемонии он проигнорировал.[53]
Лишь через десять лет после заключения брака Павлу было разрешено вернуться в Россию. Он был восстановлен на службе. Ему были возвращены звания. В 1914 году Павел и Ольга Валерьяновна построили в Царском Селе огромный дворец, обставленный изысканной мебелью в стиле Людовика XV, украшенный дорогими французскими гобеленами и картинами. В мае 1914 года великокняжеская чета там и разместилась. Хозяйка стала здесь устраивать светские приемы.
Однако полного удовлетворения «у мадам» все-таки не было. Она хотела получить княжеский титул, стать «светлостью» и превратиться в полноправного члена Императорской Фамилии, войти в круг избранных, окружавших Императора. Неуемное честолюбие не давало Ольге Валерьяновне покоя. Она жаждала добиться приема во дворце, что означало бы окончательное признание.
Однако Императрица Александра Фёдоровна не желала видеть новоявленную родственницу, считая ее одной из главных возмутительниц спокойствия в среде Романовых, женщиной, «окрутившей бедного Павла».
Для графини отказ от аудиенции был настоящей драмой. Она была безутешна. Что же делать? Как вымолить признание? Однако неожиданно удача оказалась совсем рядом! Сестра графини, Любовь Валерьяновна Головина (1853–1938), и ее дочь Мария Евгеньевна (Муня, 1887–1972) являлись преданными поклонницами старца Григория Распутина, принадлежали к числу самых близких ему людей. Они-то и предложили «Лёле» свести ее с этим человеком, для которого «открыты душа Царя и Царицы» и который «может совершать невозможное».
Графиня Гогенфельзен, пойдя на эту встречу, рисковала своей репутацией. Но другого выхода Ольга Валерьяновна не видела. Ее любимым девизом было: «Женщины возражений и поражений не признают!». Это и было «жизненное кредо», которым она руководствовалась всю жизнь. Графиня, человек решительный, не боялась сплетен: за свою жизнь она к ним привыкла. В конце января 1914 года состоялась знаменательная встреча, которую она описала в дневнике.
«Утром пришел Беби (сын Александр. — А. Б.) и мы должны были идти гулять, но по телефону Муни должны были сейчас пойти к Григорию Ефимовичу. Впечатление странное, но чарующее. Он меня целовал, прижимал к сердцу, „тяжко полюбил“ и обещал, что всё сделает „у мамы“ (Императрицы), хотя „она строптивая“».
Графиня воспряла духом, но вскоре «чарующее впечатление» было омрачено «дурной и тяжелой сценой», или, проще говоря, скандалом, который ей устроил Великий князь Павел Александрович, узнав об этом знакомстве. Он наотрез отказался встречаться с Григорием, о чем тот просил, «чтобы все окончательно устроить». Об отношении Великого князя Павла к Распутину рассказала в своих записках племянница княгини Палей Муня Головина.
Великий князь «всегда был жизнерадостен, обходителен, очарователен, но как только разговор касался Григория Ефимовича, он становился нервным. Его хорошее настроение исчезало, он смущался, появлялось беспокойство, и чаще всего он покидал помещение. Его поведение меня удивляло, я не могла себе этого объяснить. Такой хороший человек, такой прямолинейный, почему он не хотел обсудить то, что было положительного в Григории, и то, что было недоступно его пониманию и казалось плохим? Он отказывался поддерживать любой разговор о Распутине и делал вид, что он совершенно ему не интересен!».
Холодный индифферентизм мужа никоим образом не повлиял на устремление жены быть принятой Венценосцами при помощи этого загадочного крестьянина. Сестра Люба и ее дочь Муня продолжали уверять супругу Павла: «отец Григорий» обязательно поможет, тем более что к графине у него возникла большая симпатия. Невзирая на настроения мужа, графиня втайне от него через несколько дней после первой встречи опять виделась с Распутиным. Произошло это накануне его поездки в Царское Село, где он обещал «просить там за нее».
На следующий день после долгожданного визита, 3 февраля 1914 года, в девять часов утра — небывало раннее время для аристократки, она примчалась к Распутину, чтобы узнать подробности. Известия были обескураживающими: «Он с грустным и ласковым видом мне сообщил, что ничего не добился! В глазах Императрицы я все та же интриганка, желающая играть роль и одурачивающая даже его, Григория Ефимовича! Он говорил с 8 до 12 часов и что слова его и Ани (Вырубовой. — А. Б.) сильно продвинули дело».
Хотя надежда оставалась, но она куда-то отодвигалась. Пока же по существу ничего не менялось. Еще через неделю она увиделась с Распутиным в доме своей сестры, и эта встреча вообще произвела на нее гнетущее впечатление. «Григорий Ефимович заперся со мною в Любиной спальне, и я ничего не понимаю. Говорил, что любит меня так, что ни о чем другом думать не может, целовал меня, обнимал, и мой глаз не мог не заметить его волнение. Взял у меня по секрету 200 рублей! Господи, что это за люди!».
Потрясение графини можно понять. «Какой-то мужик» ее обнимает, целует, объясняется в любви, а затем берет деньги! Господи, неужели все эти унижения не будут вознаграждены? Вскоре она вместе с мужем отправилась на два месяца в Париж, где отдыхала от переживаний на родине. Когда в мае они вернулись в Петербург, мечты графини стали осуществляться. Однако определяющую роль Распутин тут не сыграл. За Павла и его жену просили их родственники и некоторые влиятельные сановники, в числе которых были Великие князья Дмитрий Павлович, Кирилл Владимирович и министр юстиции И. Г. Щегловитов (1861–1918).
Первой ее приняла Вдовствующая Императрица, а затем, 5 июня 1914 года — Александра Фёдоровна, которая, по наблюдению графини, «сначала волновалась и дышала тяжело, потом оправилась, и мы говорили обо всем».
После этого интерес графини к «отцу-утешителю» сильно поубавился, и, проведя с ним вечер у сестры, она записала: «Ничего он из себя не представляет». И хотя время от времени она продолжала встречаться с Григорием, но уже ни о каком «чарующем впечатлении» речи больше не было.
В 1915 году Ольга Валерьяновна получила титул княгини Палей. Двадцатилетняя борьба не прошла даром. К своим пятидесяти годам она добилась того, чего так давно и так страстно желала. Однако долго наслаждаться своим полным счастьем ей не пришлось; наступила революция, и весь уклад жизни пошёл под откос. Сына Владимира и обожаемого супруга Павла Александровича расстреляли большевики. Графиня доживала свои дни в эмиграции в Париже…[54]
Искренних и надежных последовательниц у Распутина было сравнительно мало. Среди них одной из самых надежных, если не считать самой верной, была упоминавшаяся племянница княгини Палей, дочь камергера Мария Евгеньевна Головина, которую Распутин всегда называл Муней.
В течение последних лет жизни сибирского проповедника она виделась с ним очень часто, всегда с интересом и трепетом внимая его размышлениям и наставлениям.
53
Брак Марии Павловны (младшей) не был счастливым. Родив в 1909 году сына Леннарта, она в 1913 году бросила мужа, а через год развелась.
54
В Париже княгиня написала мемуары, где ни полусловом не обмолвилась о своих встречах с Распутиным. Мало того, она гневно осуждала «распутинцев», как будто забыв, что к их с числу относился ее сын Александр, сестра Любовь и племянница Мария. По ее словам, после убийства Григория «распутинки в бешенстве рвали на себе волосы». Кого княгиня Палей имела в виду, так и осталось неясным.