Страница 74 из 122
Может вызвать удивление, что человек, едва умевший выводить на бумаге корявые, часто трудно читаемые слова, смог осилить сочинение книжек. Несомненно, Г. Е. Распутину помогали, а в его окружении всегда были люди из числа тех, кто сам писал или занимался издательской деятельностью. Во-первых, это упоминавшиеся уже Г. П. Сазонов и А. Ф. Филиппов.
Близкими к Г. Е. Распутину являлись и еще два возможных помощника: бывший сторонник Илиодора писатель консервативного направления И. А. Родионов и богатый купец из Москвы Н. И. Решетников. Заметим попутно, что последний — сын той самой Анисьи Решетников, которая в возрасте 78 лет, как уверяли «надежные полицейские источники», «пировала с Распутиным» чуть ли не до утра в московском ресторане «Яр» в марте 1915 года.
Независимо от того, кто был редактором этих книг (иногда даже упоминают имя Александры Фёдоровны, но документальных свидетельств того не сохранилось), все основные положения формулировались самим Григорием Распутиным. Здесь он был всегда очень требовательным, и, например, когда кто-то его цитировал, он требовал буквального пересказа.
Наставление письменным словом было любимо Распутиным. Однако в ряду распутинских письменных источников основными были всё-таки не книги, а «малые формы»: записки и телеграммы. Первые — это почти всегда просьба о чем-нибудь к кому-нибудь, которые Григорий щедрой рукой раздавал ходатаям и просителям, обращавшимся во множестве к нему за помощью в своих житейских нуждах. Такому человеку вручался листок, на котором было написано что-нибудь вроде «милай сделай», «милай выслушай ево», «милай-хороший помоги ей». Этот клочок бумаги в силу удивительного положения писавшего часто срабатывал в чиновных канцеляриях.
Сошлемся опять на знатока распутинской жизни — Муню Головину. «Все истории, — вспоминала она через многие годы, — которые о нем рассказывали, не производили вначале на Григория Распутина никакого впечатления, он продолжал свою жизнь, посещал Дворец, принимал, как и прежде, много гостей, не делал никакого различия между „хорошими“ и „плохими“ людьми, считал, что даже безнадежным людям можно помочь… Он любил всех несчастных, угнетённых, закоренелых грешников и давал всё то, что у него просили. Очень немногие просили духовной или моральной помощи, большинство хотело получить его защиту в социальной обыденной жизни, и он писал на скорую руку записочки с просьбой помочь тому или другому несчастному. Среди министров и важных вельмож находились люди с добрым сердцем, которые принимали с улыбкой эти неразборчивые записочки и пытались выполнить указанные в них просьбы, но находились и другие люди, которые не могли вынести такого оскорбления и приходили в бешенство!».
Слухи о влиянии Распутина прокладывали дорогу его действительному влиянию без всякого «Высочайшего» вмешательства. Клочки бумаги с распутинскими каракулями порой позволяли просителю попасть на самый верх сановного мира, туда, куда без подобной рекомендации проникнуть было бы невозможно. Эти удивительные «рекомендации» во множестве сохранились в бумагах ряда государственных деятелей.
Среди документов премьера и неоднократного министра И. Л. Горемыкина, например, находятся такие собственноручные распутинские обращения, два из которых приведем с сохранением орфографии и стиля: «Дорогой божей старче выслушай их ежели возможно извиняюсь григорий»; «дорогой старче божей выслушай ево он пус твому совет и мудрости поклонитца роспутин».
Возникает вопрос, кому и зачем помогал Г. Е. Распутин. Как уже упоминалось, оказывал содействие он многим. Его квартира на Гороховой превратилась постепенно в своего рода «департамент ходатайств». Человека, близкого к Царю, просили «замолвить словечко» и помочь в разных случаях. В отдельные дни он принимал у себя на дому по нескольку сотен просителей.
Эта деятельность, о которой было так широко известно не в последнюю очередь благодаря распутинским запискам, вызывала общественное негодование. Как он смеет вмешиваться в государственные дела?! Это возмутительно и недопустимо! Подобные стенания часто можно встретить на страницах различных мемуаров и других свидетельств того времени.
На допросах в ЧСК А. А. Вырубова заметила, что к ней «все лезли со всякими вопросами» и что у неё «вечно не было покоя от них». При этом она часто просителей не только лично не знала, но раньше даже и не слышала о них. Все они стремились разжалобить сердце Царской подруги и добиться удовлетворения разных своих надобностей. То же самое, но в еще большей степени происходило и с Г. Е. Распутиным. Для некоторых он стал последней надеждой, а для других — желанным шансом.
У Распутина имелись свои приближенные. В 1917 году ЧСК провела скрупулезное исследование, кто же конкретно входил в распутинское окружение. Потребности революционного времени требовали выяснить и назвать всех поименно. Была произведена своеобразная регистрация «распутинцев», принималось в расчет участие в воскресных посиделках-собеседованиях у него на Гороховой, визиты в дом самого Распутина, переписка с ним и т. п. Однако в этом расследовании никаких сенсационных открытий не сделано. Мало того, оказалось, что число «распутинцев» невелико: всего 68 человек.
Основную часть их составляли женщины, о которых невесть что говорили! Приняв безоговорочно все разговоры о любвеобильности Григория Распутина за правду, общественное мнение было почти единодушно: в его квартире на Гороховой собирались ненормальные, сексуально неудовлетворенные и психически неуравновешенные женщины, предававшиеся там, как считали многие, невероятному, «просто разнузданному разврату». Говорили, что он гипнотизировал сознание разговорами о любви, а затем «овладевал» очередной жертвой, которая уже не могла освободиться от его чар и оставалась преданной ему до конца. Так или примерно так рассуждали многие, от кухарок в богатых домах до собеседников в профессорских кабинетах.
Необходимо подчеркнуть, что многие дамы петербургского света из числа тех, кто посещал квартиру на Гороховой или принимал его у себя, никогда не забывали об огромной социальной дистанции, отделявшей их от «старца Григория». Они встречались с ним, слушали его приятные душевные беседы о любви и смирении, но не забывали, что перед ними сидит простой мужик, который тем не менее близок к Царю, вхож в его Семью. При случае они были не прочь использовать это в своих сугубо земных, сиюминутных и суетных интересах. Затронем здесь одну примечательную в этом смысле историю.
В числе самых именитых «распутинок» часто фигурировало имя высокопоставленной дамы — жены дяди Царя Великого князя Павла Александровича Ольги Валерьяновны, до 1915 года носившей титул графини Гогенфельзен, а затем ставшей княгиней Палей. Об этой авантажной даме стоит поговорить особо.
Ольга Валерьяновна, урожденная Карнович (1865–1929), дочь петербургского чиновника, выросла в скромности, юность провела в безвестности. В зрелые же лета, когда стала «женщиной бальзаковского возраста», общалась с самыми родовитыми и именитыми, невероятного общественного благополучия, украшала себя Царскими драгоценностями.
Простая дворянская барышня превратилась в уважаемую персону высшего света, в одну из первых гранд-дам Империи. От баварского короля в 1904 году она получила титул графини Гогенфельзен, от русского Царя в 1915 году — титул княгини Палей. Ольга Карнович добилась практически невозможного — стала близкой родственницей Венценосцев, тётей Последнего Императора Николая II.
В своем роскошном дворце в Царском Селе графиня-княгиня принимала князей и графов, принцев и принцесс, послов и министров, самых модных музыкантов и художников. Она не была великосветской куртизанкой, державшей «модный салон». Хотя за ее спиной шушукались, называли парвеню, хищницей, но возможностью позавтракать или пообедать с «уважаемой Ольгой Валерьяновной» редко кто пренебрегал.
Ольга Карнович вышла замуж в девятнадцать лет за гвардейского офицера Эрика Пистолькорса (1853–1935) и родила от него троих детей: сына Александра (1885–1943) и дочерей Ольгу (1888–1963) и Марианну (1890–1976). Брак этот долго считался удачным, а Ольга Пистолькорс входила в число уважаемых «полковых дам». Женщина умная, обаятельная, умевшая располагать к себе, она быстро сблизилась с другими женами гвардейских офицеров и даже стала пользоваться покровительством супруги командира гвардии Великого князя Владимира Александровича (1847–1909) и Великой княгини Марии Павловны, урожденной принцессы Мекленбург-Шверинской (1854–1920).