От мира сего

Человек отличается от животного своеобразием каждой отдельной личности. Знаете, Маркс в своей докторской диссертации приводит слова Эпикура: «Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто присоединяется к мнению толпы о богах». Личность человека создал труд — это нам известно. Отсюда я могу, должен и хочу прежде всего пожелать, посоветовать и настоятельно рекомендовать — трудиться, трудиться и трудиться. Труд порождает опыт, без которого врача, хорошего, успешно лечащего врача, нет.

Вы не должны поддаваться на красивое краснобайство, пересыпанное красивыми прибаутками, поговорками и афоризмами, спекулируя при этом поисками истоков всякой мудрости в народных кладах. Труд, работа до утомления — вот что даст вам радость и счастье в будущем. Из труда складывается всякая мудрость: и мудрость одного и мудрость всего народа. Кто не трудится, тот не мудреет.

Радость и счастье от труда — это не просто эмоциональное удовлетворение, а в высшей степени настоящее, головное, рациональное и, в самом хорошем смысле, моральное удовлетворение.

Труд нельзя откладывать на будущие времена. Именно теперешний молодой, задорный и в высшей степени продуктивный труд даст вам наибольшее удовлетворение для всей последующей жизни. Сегодняшний труд пробьет вам дорогу в светлое завтра. А темное завтра — это и есть отсутствие труда сегодня.

Часто приходится слышать, что жизнь в значительной степени складывается из случаев и везения. Эти разговоры я слышал со студенческих лет и, прямо скажу, даже верил в это.

С гарантией могу утверждать, что это не так. Все зависит не от случая, а прямо пропорционально заложенному труду.

Вы все знаете, сколько труда требует от нас наша профессия. Я сейчас буду говорить только о хирургии — я лучше всего знаю все-таки этот раздел. Так вот, в нашем деле, несмотря на максимум затрачиваемых усилий, мы все ж получаем максимум наслаждений, и не только в будущем, но и сразу. Но работы много. Будучи студентом, я много работал в хирургической клинике и, что греха таить, мало отдавал времени другим предметам. Вообще надо выбирать себе профессию сознательно, а не по душевной склонности. Выбрал, а дальше, даже если вначале не нравится, то все равно через труд стерпится — слюбится, как говорят.

Я честно трудился. Так, и только так можно добиться успеха в нашем деле. Все великие хирурги, все трудились в клиниках до кровавых мозолей, так сказать. Хотите быть хорошими врачами, помните: лишь терпение и труд перетрут канат, удерживающий вдали от нас знания и умения. А мои товарищи некоторые предпочитали чаще бывать в кино, на танцах. Правда, возможно, они по другим предметам больше занимались, чем я. Но это неизвестно. А первые годы после института, когда мы вернулись из госпиталей, из медсанбатов, я стал заниматься научной работой, стал работать над диссертацией, а некоторые мои приятели и коллеги упивались нашими общими победами и своими личными, звенели орденами и долго не снимали уже ненужные погоны. Я оперировал, я писал диссертации, сначала кандидатскую, потом докторскую, я занимался разными проблемами, за это время у меня накопилось научных работ на вполне приличный некролог. Теперь я могу, да и хожу в кино сколько угодно, читаю самые различные книги и трачу на них сколько угодно времени. Я могу ходить на танцы, но этого не делаю по техническим причинам. Теперь от своего труда я имею все, и удовольствие, и удовлетворение. А некоторые мои друзья, когда мы встречаемся, говорят теперь, что мне в жизни повезло, а им нет.

Вот так познается, что такое труд, что такое счастье, что такое везение.

Но должен вас предостеречь — не трудитесь больше чем надо, не трудитесь непроизводительно. Сейчас я выступаю не от имени, а просто даже против преподавателей.

Я считаю, что труд ваш часто весьма непроизводительно расходуется. Вас заставляют учить какие-то вещи, — кстати, и на моей кафедре мои помощники тем же грешат, — которые можно прочесть в рецептурных справочниках и прочих стабильных руководствах. Не учите. Вернее, учите, — взялись за гуж раз — но на один день, на экзамен. Прошу вас преподавателям меня не продавать, товарищи общественные руководители.

Трудитесь, но не делайте лишнего. Мой вам завет.

Благодарю за внимание. До свидания. (Аплодисменты.)

Ниже написано рукой Начальника: «Вот тебе и на…»

МАШИНКА

— Алло!.. Я у телефона… Здравствуйте, здравствуйте, Дмитрий Михайлович… Слышал, да, да, ужасно. Хотя мы все этого ждали. Он же давно болел… Да, всегда это все равно оказывается неожиданным… Я?! Почему?! Я же с ним никогда непосредственно не работал… Но как я могу, когда есть близкие ему сотрудники, с ним работавшие?.. Да ну, Дмитрий Михайлович, не настолько же их горе ушибло. Прекрасно сумеют все сделать… В конце концов, если вы просите, конечно, я сделаю, Дмитрий Михайлович… Когда?! К концу рабочего дня привезти?! Ну хорошо, хорошо, Дмитрий Михайлович… Будьте здоровы, Дмитрий Михайлович… Да, да. Всех вам благ.

Как он не разбил трубку, шмякнув ею об аппарат с такой силой!

— Ты мне кто — помощник или сотрудник? Мой доцент — мне всегда помощник — я так понимаю. Так вот садись и пиши некролог вновь преставившемуся рабу божию.

— А почему нам писать?

— Что задаешь дурацкие вопросы! Ты же слышал! Все дружки, с которыми вместе карьеру сколачивали, — горем убиты. А мне, которому он ходу не давал, которого душил, как мог, мне велено писать некролог. Садись и пиши.

Эту трогательную картину, как Начальник и его ближайший помощник писали некролог на в бозе почившего коллегу-профессора, к сожалению, а может, к счастью, никто не видал, и восстановить ее полностью, а это уж безусловно, к сожалению, невозможно. Однако по рассказам их было ясно, что сначала стал писать некролог абсолютно самостоятельно и одиноко помощник, в то время как Начальник демонстративно протестующе смотрел в окно. То ли ему надоело молча слушать ежиное пыхтенье сочиняющего помощника, то ли он решил, что демонстрировать свой протест сейчас некому, то ли вспомнил, что помощник сейчас обратится к нему все равно за биографическими справками, но так или иначе, а Начальник вскоре включился в работу, тоже стал истово подбирать нешаблонные слова, кидался к телефону и наводил справки, уточняя некоторые детали биографии, уточняя количество орденов и медалей, уточняя количество статей и монографий, уточняя количество учеников и созданных ими диссертаций и так далее и тому подобное. К тому моменту, когда, приблизительно через час, текст был написан, Начальник был просто увлечен этим занятием и, кажется, даже огорчен, что так быстро завершилось это неожиданное развлечение.

— Ну, прочти теперь, что у нас получилось.

— «… Неумолимая смерть безвременно остановила сердце и вырвала из наших рядов друга и коллегу…»

— А что! — Начальник вскочил, прослушав опус до конца, и стал быстро ходить по комнате, потирая ладони, держа их перед собой на уровне глаз, что было признаком крайнего удовлетворения. — А что! И очень неплохо написали. А? Во всяком случае, нешаблонно. Правда? Какие-то свои слова нашли. Так ведь? А эти некрологи, которые пишут официально, — их же нельзя читать. Да? И вот так всегда: как только надо что-то сделать, так ко мне. А что же сами? А вот в том-то и дело, что у них самих всегда все получается шаблонно, неинтеллигентно. Не так? Так. Ну ладно, давай печатать, и сразу же пошлем лаборантку в министерство, пусть отвезет побыстрее. Где машинка? Черт знает что! Где машинка?! А ну, пойди посмотри у лаборанток… Нет ее у них?

Выходил помощник еще помощником, но вошел он, не найдя машинки, уже сотрудником.

— Вам ничего нельзя доверить! Машинку и ту ухитрились спереть! И что значит не нашел! Либо плохо искал, либо все вы к тому же и воры. Так? Есть ли среди вас хоть один человек, которому верить можно?! Сам найду!

Трудно было понять, трудно было придумать, как он, Начальник, собирается искать машинку.

Для начала он выгнал своего помощника, велел сидеть ему около кабинета и молчать.