Страница 22 из 44
Двадцать третьего октября 1944 года Временное правительство было официально признано союзниками. В этот же день Богомолов был назначен послом Советского Союза при Временном правительстве Французской республики. Двадцать третьего ноября Франции был возвращен Страсбург. Третьего сентября 1943 года де Голль в беседе с одним из сотрудников советского представительства в Алжире сообщил, что очень надеется на приглашение в Москву со стороны товарища Сталина. Через полтора месяца он получил письмо от советского руководства, переданное через Богомолова, что в Кремле с радостью примут генерала и будут благодарны, если он укажет сроки, в которые, по его мнению, должен состояться визит.
Однако встреча состоялась только спустя год по не зависящей от советской стороны причинам. Пятого ноября 1944 года Дежан сообщил одному из сотрудников советского посольства, что де Голль готов посетить Москву с той же программой, что была у него в Лондоне и Вашингтоне. Через три дня де Голль встретился с Богомоловым и сообщил ему, что он лично и некоторые из комиссаров его правительства хотели бы посетить СССР.
Еще через десять дней Молотов телеграфировал Богомолову в Париж, что советское правительство приглашает де Голля в Советский Союз с официальным визитом для установления личного контакта с советским руководством.
Двадцать седьмого ноября 1944 года де Голль в сопровождении министра иностранных дел Бидо на советском военно-транспортном самолете прибыл в Баку. Так начался первый визит генерала де Голля в Советский Союз.
В те четырнадцать дней, что де Голль провел в Советском Союзе, он встречался со многими советскими руководителями, однако наибольшее впечатление на него, как и следовало ожидать, произвел Генеральный секретарь ЦК ВКЩб) Сталин.
Вот каким его вспоминает будущий президент Пятой республики:
«…У меня сложилось впечатление, что передо мной хитрый и непримиримый борец изнуренной от тирании России, пылающий от национального честолюбия. Сталин обладал огромной волей.
Утомленный жизнью заговорщика, маскировавший свои мысли и душу, безжалостный, не верящий в искренность, он чувствовал в каждом человеке сопротивление или источник опасности, все у него было ухищрением, недоверием н упрямством. Революция, партия, государство, война являлись для него причинами и средствами, чтобы властвовать. Он возвысился, используя… тоталитарную суровость, делая ставку на дерзость и нечеловеческое коварство, подчиняя одних и ликвидируя других.
С тех пор Сталин видел Россию таинственной, ее строй более сильным и прочным, чем все режимы. Он ее любил по-своему. Она также его приняла как царя в ужасный период времени и поддержала большевизм, чтобы служить его орудием. Сплотить славян, уничтожить немцев, распространиться в Азии, получить доступ в свободные моря — это были мечты Родины, это были цели деспота. Нужно было два условия, чтобы достичь успеха: сделать могущественным, то есть индустриальным, государство и в настоящее время одержать победу в мировой войне. Первая задача была выполнена ценой неслыханных страданий и человеческих жизней. Сталин, когда я его видел, завершал выполнение второй задачи — среди могил и руин. Он был удачлив потому, что встретил народ до такой степени живучий и терпеливый, что самое жестокое порабощение его не парализовало (выделено мною. — М.М.); землю, полную таких ресурсов, что самое ужасное расточительство не смогло ее истощить; союзников, без которых нельзя было победить противника, но которые без него также не разгромили бы врага.
За пятнадцать часов моих бесед со Сталиным я изучил его величественную и скрытную полигаму. Коммунист в маршальской форме, притаившийся коварный диктатор, завоеватель с добродушным видом, он старался всегда вводить в заблуждение. Его страсть была суровой, без какой-либо… привлекательности».
Первая встреча де Голля со Сталиным состоялась второго декабря в Кремле. Переводчиком был назначен известный советский дипломат Александр Трояновский.
Сталин принял генерала как радушный хозяин.
Де Голль знал, что именно об этом человеке пела вся страна в «Песне партии большевиков» (первом варианте нового советского гимна).
Товарищ Сталин усадил гостя и принялся расспрашивать, как де Голль добрался до русской столицы.
— Благодарю вас, господин Сталин, — ответил тот. — Все в порядке.
С первых минут генерал чувствовал некоторую неловкость.
Когда-то давным-давно де Голль столкнулся с коммунистическими войсками, пытавшимися разжечь пожар мировой революции, для чего планировалось гордо прошествовать от Москвы до Ла-Манша. Дело оставалось за малым: сокрушить молодую и практически не готовую к сопротивлению Польшу.
Шарль де Голль учил поляков воевать, сам яростно сражался в армии Пилсудского. Он проводил в жизнь план Вейгана по спасению Польши, возглавлял пехотно-танковый отряд, был награжден польским правительством и навсегда остался в сердцах освобожденных как отважный и мужественный воин.
Де Голль прекрасно понимал, что русский лидер осведомлен об этой странице его биографии и чувствует некоторую вину за действия советского правительства, инспирированные адептом перманентной революции покойным Львом Троцким. Кстати, всего четыре года назад товарищ Сталин отправил его на тот свет руками агента Меркадера.
— Мне кажется, — после некоторой паузы произнес генерал, — что Рейн-Вестфалия обязательно должна стать частью будущей Франции. Это будет выгодно не только моей стране, но и всей послевоенной Европе.
— У меня нет возражений, — сказал Сталин, тщательно набивая свою трубку табаком. — Мы готовы поддержать вашу позицию перед союзниками, однако с их мнением следует считаться. А что говорят по этому поводу господа Черчилль и Рузвельт?
— Мне очень интересно было бы узнать мнение англичан и американцев по этому вопросу, но они предпочитают договариваться между собой без нашего участия… С другой стороны, и те, и другие не имеют непосредственных границ с Рейн-Вестфалией, а потому не могут чувствовать нашу позицию… По моим сведениям, наши союзники собираются установить над Рейн-Вестфалией международный контроль.
— Если мне не изменяет память, Черчилль и Рузвельт воюют именно в этой части Германии. Мне кажется, они имеют право участвовать в решении этого вопроса, — товарищ Сталин пустил к потолку клуб дыма и кинул быстрый взгляд на де Голля.
— Конечно, имеют, — излишне резко произнес генерал, но тут же взял себя в руки и уже спокойным тоном произнес: — Они не только имеют право участвовать, но и участвуют. Однако наши союзники закончат войну и вернутся домой, а мы с вами опять останемся с немцами один на один!
— Я думаю, что теперь мы сможем за себя постоять. Кстати, не собирается ли Франция ставить вопрос о том, чтобы Саар и Рур перешли под ее юрисдикцию?
— Нет, мы не ставим вопрос в такой плоскости, — четко ответил генерал. — И еще бы мне хотелось узнать о ваших планах относительно Польши.
— Черчилль хочет отдать полякам территории, которые отошли от нее к востоку от линии Керзона. Мы же считаем, что Силезия, Померания и Восточная Пруссия исторически принадлежат польскому народу и должны быть присоединены к послевоенной Польше.
Генерал посмотрел на советского лидера и подумал о том, что перед ним сидит человек, который внес полную сумятицу в умы и души западных политиков. Более двадцати лет он стоял у руля дикого, непредсказуемого государства, которое наводило ужас на цивилизованный мир своим нескрываемым стремлением к мировому господству, именуемому вождями Октябрьского переворота диктатурой пролетариата. Теперь же главный коммунист говорит с ним как с добрым старым приятелем или партнером по покеру.