Страница 39 из 46
Как ни рад я был сменить работу за письменным столом на службу в должности командира дивизии, я все же искренне переживал расставание с моими почтенными начальниками и учителями Фричем и Беком. К тому же мое новое назначение стало довольно заметной переменой в моей военной карьере. Находясь до недавнего времени в должности 1-го обер-квартирмейстера и заместителя начальника Генерального штаба, я вполне мог рассчитывать на то, чтобы когда-нибудь стать начальником Генерального штаба. Еще генерал фон Хаммерштейн считал такую возможность вполне реальной, да и генерал Бек намекнул на это в своей речи по случаю моего перевода на новую должность. Теперь со всеми этими планами было покончено. И все же мне было приятно сознавать, что очередной переменой в моей карьере я был обязан тому, что являлся верным соратником Фрича и Бека в их защите интересов сухопутных войск и отстаивании своих взглядов.
Однако значительно важнее, чем любые перемены в служебной карьере, в тот период, как оказалось, было то, что в результате удара, нанесенного Гитлером по командованию сухопутных войск, и принятия фюрером на себя функций верховного главнокомандующего вермахта были устранены последние препятствия на пути, который вел к развязыванию в ближайшем будущем агрессивной войны, что никогда не входило и не могло входить в планы главного командования сухопутных войск.
После того, как я 4 февраля 1938 года был освобожден от должности 1-го обер-квартирмейстера Генерального штаба сухопутных войск, моя деятельность в ОКХ закончилась не сразу. Начальник Генерального штаба генерал Бек настоял на том, чтобы я еще в течение некоторого времени находился в его распоряжении, чтобы, во-первых, ознакомить нового главнокомандующего сухопутными войсками генерал-полковника фон Браухи- ча с нашими наработками по планам выдвижения и развертывания войск и с предложениями по дальнейшему развитию сухопутных войск и строительству фортификационных сооружений, и, во- вторых, попытаться убедить нового главкома в правильности наших предложений по структуре высших органов военного управления, тех самых, о которых речь шла выше.
Ни я, ни Бек тогда еще знали о предстоящих внешнеполитических акциях Гитлера. Нам обоим было понятно, что рассчитывать на сухопутные войска при проведении таких акций тогда еще было нельзя. Во исполнение воли генерал-полковника фон Фрича мы при любой возможности напоминали об этом руководству вермахта. Похоже было, что и Гитлер до поры до времени разделял нашу точку зрения. О совещании, состоявшемся 5 ноября 1937 года в имперской канцелярии, на котором Гитлер проинформировал имперского министра иностранных дел, военного министра и главнокомандующих тремя видами вооруженных сил о своих планах в отношении Чехословакии, я тогда еще не знал. Думаю, что Беку было известно об этом со слов главнокомандующего сухопутными войсками. И все же я склонен считать, что и Бек, и участники вышеупомянутого совещания у Гитлера не отнеслись к высказываниям фюрера, которые он к тому же сам назвал своим «завещанием», как к планам, рассчитанным на ближайшее будущее. В то время как Гитлер говорил о возможности решения чехословацкого вопроса «при наличии для этого благоприятных предпосылок», мы, в свою очередь, не могли не понимать, что рассчитывать на появление таких «предпосылок» в ближайшее время не приходилось. К примеру, весьма маловероятной представлялась тогда возможность вступления Италии в войну с Францией и Англией на Средиземном море, что способствовало бы сковыванию части сил этих держав. Точно так же трудно было ожидать, что внутриполитические трудности, переживаемые Францией, настолько парализуют последнюю, что у Гитлера окажутся развязанными руки для выступления против Чехословакии. Когда же Гитлер заговорил о необходимости быть готовыми к другому варианту решения данной проблемы, предусматривавшему нападение на Чехословакию не позднее 1943—1945 годов, к его словам также нельзя было относиться слишком серьезно, поскольку речь шла о событиях, до которых оставалось еще целых 5—7 лет. Вот почему, я думаю, генерал Бек, при всей его давней озабоченности непредсказуемостью политики Гитлера, не счел нужным проинформировать своих сотрудников о совещании в имперской канцелярии, не говоря уже о том, что он просто не имел права делать этого.
Конечно, все мы уже привыкли к любым сюрпризам Гитлера. Однако мы никак не могли рассчитывать на то, что фюрер, вопреки своим недавним высказываниям, сначала займется решением австрийского вопроса, и тем более на то, что при полном отсутствии тех благоприятных предпосылок, о которых он сам говорил, Гитлер уже в самом ближайшем будущем возьмется за решение чехословацкой проблемы.
В понедельник 7 марта 1938 года начальник Генерального штаба, в отсутствие главнокомандующего сухопутными войсками, был неожиданно вызван к 11 часам дня в имперскую канцелярию на аудиенцию к Гитлеру. При этом ему намекнули, что речь пойдет об Австрии. Я должен был сопровождать генерала Бека.
Гитлер принял нас в присутствии генерала Кей- теля и сразу перешел к делу. Он поставил нас в известность о том, что обстоятельства вынуждают его вмешаться в события, происходящие в Австрии. По словам фюрера, первоначально он планировал решить вопрос о присоединении Австрии к Германии несколько позже, чему способствовало, в частности, подписание в Берхтесгаде- не известного соглашения с австрийским федеральным канцлером Шушнигом. Однако теперь, после того, как Шушниг вчера объявил о назначении плебисцита, он вынужден действовать немедленно. По мнению Гитлера, в сложившейся обстановке ни о каком свободном волеизъявлении австрийского народа на плебисците не может быть и речи. К тому же за неделю, которая осталась до плебисцита, австрийцы, как считал фюрер, просто не успеют определиться со своим выбором. Налицо попытка Шушнига навязать народу свою волю.
Затем Гитлер перешел к международной обстановке. По его мнению, во всем, что касается отношений между Германией и Австрией, можно исходить из желания подавляющего большинства населения Австрии объединиться с Германией. Поэтому можно не опасаться сопротивления австрийского народа и его армии возможному вводу немецких войск в Австрию.
Гитлер также сообщил, что он считает маловероятной попытку Франции и Великобритании помешать ему осуществить его планы. По мнению фюрера, этим странам, а также Чехословакии придется смириться со свершившимся фактом. В отношении последней Гитлер был намерен выступить со специальным успокоительным заявлением. Что касается Советского Союза, то, по мнению фюрера, угроза с его стороны является еще менее вероятной, по той простой причине, что у русских нет общих границ ни с Германией, ни с Австрией, а Польша не пропустит советские войска через свою территорию. Наконец, самой Польши опасаться также не приходится, потому что у него, Гитлера, есть надежный договор с этой страной.
Как ни странно, наибольшую озабоченность Гитлера вызывала позиция Италии. Несмотря на недавнее сближение между двумя странами, происшедшее после устранения имевшихся между ними разногласий по поводу итало-эфиопской войны, а также на сотрудничество Италии и Германии в Испании, фюрер не был до конца уверен в лояльности Муссолини в случае присоединения Австрии. Короче говоря, Гитлер опасался возникновения помех для осуществления своих ближайших планов только с этого, совершенно неожиданного для нас направления.
Анализ обстановки, который мы услышали от Гитлера, был довольно полным и по-своему логичным. Это был первый случай, когда я встретился с Гитлером в узком кругу его приближенных. У меня впервые появилась возможность увидеть его не в роли народного трибуна, а в качестве трезвого и вполне уравновешенного политика. Должен признаться, что выступал он довольно убедительно, не говоря уже о том, что высказанные им в ходе этой встречи прогнозы полностью оправдались.
В конце своего выступления Гитлер потребовал от нас предложений по численности и составу сил и средств, необходимых для ввода в Австрию, и заявил, что ввод войск при любых обстоятельствах начнется утром в субботу 12 марта, накануне организованного Шушнигом псевдоплебисцита.