Страница 62 из 85
Пока Геббельс чувствовал внимание и поддержку публики, он считал, что все идет хорошо или по крайней мере не слишком плохо. «Конечно, народ ворчит по разным поводам, — писал он в дневнике 18 апреля 1943 года. — Случаются и вульгарные нападки личного характера — как правило, в анонимных письмах; по их стилю можно заключить, что их пишут евреи». Вряд ли, однако, нашелся бы тогда в Германии еврей, осмелившийся писать министру пропаганды: его тут же отыскали бы и (в лучшем случае) выдворили из страны; так что «еврейский стиль» в немецком языке означал что-то другое. Впрочем, большинство писем, приходивших Геббельсу, были, по его словам, «трогательными и ободряющими». Он гордился тем, что его журналистские труды вызывают «сильнейший интерес, поднимают настроение и проясняют суть важнейших проблем внутренней политики». Если же Геббельс чувствовал, что общественность недовольна, он без колебаний сваливал вину на других: на евреев, или на своих соперников, или на другие организации.
Когда отчеты разведслужб стали сообщать, что рядовые немцы (в отличие от властей) достаточно давно смирились с возможной потерей Туниса, это вызвало у Геббельса наивное удивление: «Оказывается, наш народ не так уж и глуп, как обычно думают!» Но удивляться было нечему: хотя населению не сообщали прямо о потере Туниса, нормы отпуска мяса были уменьшены, а жестокие бомбежки немецких городов усилились; эти факты сами по себе достаточно проясняли ситуацию, и настроение людей ухудшалось.
Геббельс с грустью отметил: «Нас стали критиковать за малейшие промахи, случающиеся иногда в работе!» Он понимал: немцы чувствуют неуверенность, потому что не имеют ясного представления о дальнейшем ходе войны. Общественность хотела получить правдивую картину сложившейся ситуации. Разумеется, это было невозможно, потому что пресса была связана по рукам и ногам целым рядом запретов и ограничений. К его удивлению, письма читателей, приходившие к нему, были, в общем, более благожелательными, чем можно было ожидать, читая отчеты разведки. Все единодушно хвалили его статьи, и он считал это «решающим фактором в сложившейся ситуации».
Второй важный принцип отношений Геббельса с публикой состоял в его настойчивом желании пользоваться доверием своих читателей и слушателей. Пожалуй, ему даже было достаточно хотя бы поддерживать общее мнение о том, что такое доверие действительно существует; с этой целью он считал необходимым давать публике время от времени, если и не самую правдивую информацию о событиях, то хотя бы правдоподобные и логичные комментарии к ним. Этому служили, его статьи в еженедельнике «Дас райх», которые он помещал там регулярно.
В конце июля 1943 года был совершенно неожиданно отстранен от власти Муссолини, и в Риме установился режим маршала Бадольо, что вызвало немалый переполох в ставке фюрера в Берлине. Геббельс не стал сразу же комментировать случившееся, предпочитая подождать дальнейшего развития событий. Ради этого он задержал выпуск очередной своей статьи в «Дас райх», и она появилась только в середине сентября, когда германские войска установили свой контроль над Римом и Северной Италией. Статья называлась «Пример из школьного учебника»; в ней министр определял поведение итальянцев как «предательское» и говорил, что они показали пример того, как не следует поступать с союзниками. К этому времени Муссолини был освобожден в результате смелого рейда, совершенного под командованием полковника Отто Скорцени; это стало мировой сенсацией и сильно подняло моральный дух населения Германии.
Воспользовавшись случаем, Геббельс убедил фюрера выступить по радио с обращением к населению по поводу отношений с Италией; это тоже стало выдающимся пропагандистским достижением, потому что за последние полгода Гитлер ни разу не выступал перед народом. Как и предполагал Геббельс, публика с восторгом встретила речь фюрера; секретные отчеты подтвердили, что она оказала большое влияние на настроение населения. «Авторитет фюрера снова стал совершенно бесспорным!» — записал Геббельс.
Спустя два месяца, в ноябре 1943 года, немецкий фронт и на Востоке, и в Италии стал разрушаться, и Геббельс снова захотел, чтобы Гитлер выступил перед массами. Удобным случаем для этого стала двадцатая годовщина «Пивного путча» 1923 года. Гитлер обратился с речью к членам «старой партийной гвардии», собравшимся в Мюнхене. Геббельс был в приподнятом настроении и записал в дневнике, что речь фюрера произвела «глубокое впечатление». Народ, кажется, приободрился просто от того факта, что Гитлер вообще еще существует и выступает. Многие фразы, по словам Геббельса, «успокоили население и смягчили страдания народа, а слова о том, что германский народ снова обретет уверенность и Германия одержит победу, стали настоящим бальзамом для многих страждущих».
Действительно, обещание Гитлера «отомстить Англии и восстановить разрушенные германские города» быстро подняло энтузиазм немцев. «Мудрый отец нации» снова появился перед своими детьми и указал им правильный путь. Вывод, сделанный Министерством пропаганды, был краток: «Гитлер убедил народ, что в конце концов все будет хорошо».
Но возможность слышать и видеть фюрера становилась все более редкой, и Геббельс считал тем более важным не допустить распространения «ложных идей» среди населения, призывая народ «больше доверять властям». К тому времени многие уже расстались с настроением самонадеянной и высокомерной уверенности в «мощи Германии», и стали слышаться слова о том, что в сложившихся обстоятельствах «просто выжить — и то было бы неплохо?» Геббельс возмущался тем, что люди «совершенно неправильно судят о жизни руководителей», которые в военное время «день и ночь работают, не находя себе места от ответственности и беспокойства». Так, неожиданно для себя, Геббельсу пришлось убеждать немцев, что руководство страны заслуживает их доверия и полной поддержки, без которой «вожди» не могли продолжать «творить историю».
Геббельс решил, что нужно провести новую массовую кампанию с целью убедить население в необходимости поддержки правительства, и осенью 1943 года по стране прокатилась организованная им «волна митингов», ставшая проявлением «третьего принципа» в отношениях между Геббельсом и публикой, состоявшего в том, что людей нельзя оставлять наедине с их размышлениями о трудностях жизни и отвратительной изнанке войны; напротив, им нужно постоянно внушать ненависть к врагам, используя «благоприятные возможности», создаваемые интенсивными воздушными налетами.
Массовые митинги заряжали людей фанатизмом и злобой по отношению к англо-американским «воздушным террористам», но далеко не всех удавалось одурманить таким способом. В мае 1943 года Геббельс заметил в дневнике, что «в германском обществе произошла интересная трансформация: те, кто и раньше верили в победу, теперь уповают на нее с особым фанатизмом; тогда как «пораженцы» (в основном интеллектуалы) сбивают с толку себя и других пессимистическими репликами. Нужно подбодрить оптимистов и одернуть сомневающихся; нужно дать лояльным гражданам надежные аргументы для опровержения доводов пораженцев». И такие «надежные аргументы» были найдены: их в арсенале нацистов всегда было достаточно.
Шесть месяцев спустя Геббельс заявил: «Наша серия митингов имела грандиозный успех. На них пришли многие тысячи людей, залы и площадки были переполнены». В то же время стало появляться все больше сообщений о разоблачениях, арестах и наказаниях «пораженцев», причем объявления о вынесении и исполнении смертных приговоров «за пораженческую агитацию» делались намеренно широко. Геббельс с мрачным удовлетворением записал в дневнике, что «после исполнения нескольких смертных приговоров любители поворчать прикусили язык, и на всякого рода пораженцев это подействовало отрезвляюще». Смертный приговор (среди многих других) был вынесен, например, госпоже Шольц, сестре писателя Э. М. Ремарка, эмигрировавшего в США, и советнику Теодору Корселту из Ростока, случай с которым особенно показателен. Советник был арестован за то, что, находясь в трамвае и услышав о свержении Муссолини, сказал своему собеседнику, городскому чиновнику и члену нацистской партии, что немцам нужно сделать то же самое и отправить фюрера в отставку: «Победы нам не видать, — сказал Корселт, — мы все здесь сгорим заживо!» Дело было после сильного воздушного налета, последствия которого служили наглядным подтверждением его словам. Народный суд приговорил советника к смерти за то, что он, «будучи официальным лицом, нарушил клятву верности фюреру». «Теперь, — удовлетворенно заявил Геббельс после проведенной кампании митингов и устрашения, — достаточно будет хотя бы одной победы на фронте, чтобы настроение в тылу изменилось коренным образом».