Юлий Цезарь

Цезарь понимал опасность и старался прежде всего иметь Помпея на своей стороне. Из Равенны, куда он отправился провести зиму,[317] он помог своему зятю провести порученный тому сенатом набор[318] и предложил ему новый двойной брак. Цезарь предлагал жениться на дочери Помпея, обрученной тогда с сыном Суллы, а Помпей должен был жениться на второй дочери одной из племянниц Цезаря, Атии, вдове Гая Октавия, умершего в начале своего консульства; у Атии кроме сына Гая, рожденного в 63 году и которому было тогда одиннадцать лет, были две старшие дочери.[319] Но Помпей, начавший тяготиться своим союзом с Цезарем, отказался.

Для Цезаря это был большой удар. Помпей был ему необходим, чтобы вовремя отразить опасность, какую он предвидел в будущем. Его проконсульские полномочия оканчивались 1 марта 49 года, и по закону Суллы, позволявшему повторное избрание только через десять лет, он мог снова быть избран консулом лишь в 48 году. Оставалось, следовательно, около десяти месяцев, в течение которых он не был бы защищен неприкосновенностью должностного лица, но, подобно первому встречному гражданину, служил бы предметом обвинений и судебных преследований, с помощью которых в Риме партии боролись между собой. Он знал, что у него много врагов и что если бы его партия лишилась влияния, а Помпей покинул бы его, то опасность преследования была бы велика. Суд легко мог осудить его на изгнание, которое разом положило бы конец его политической карьере. Нужно было эти десять месяцев сохранять управление провинцией. Но как добиться этого? Заставить отложить назначение своего преемника до 1 января 48 года и остаться в провинции в качестве временного магистрата в ожидании своего заместителя было легко, но по устранении одного затруднения возникало другое, более важное. Чтобы домогаться консульства на 48 год, необходимо было присутствовать в Риме. Но, если он вступал в Рим, он терял Imperium и становился простым гражданином, доступным преследованиям своих врагов. Оставаясь же в провинции, он не мог выставить своей кандидатуры на консульство. Нелегко было выйти из этого сплетения юридических и конституционных затруднений, но Цезарь, никогда не стеснявшийся в средствах, сумел это сделать. Многие желали, чтобы он вопреки конституции был избран в консулы вместе с Помпеем чисто революционным путем; но он требовал от своих друзей оставить эту мысль, а вместо этого просил провести с помощью десяти трибунов закон, позволявший ему заочно домогаться консульства.[320] Таким путем он мог бы быть избран консулом, оставаясь в Галлии до 1 января 48 года и препятствуя назначению своего преемника. Он тотчас начал делать в Риме все необходимые приготовления для проведения этого закона.

Но плохие известия из Галлии спутали все его тонкие расчеты. Еще раз он ошибся, думая, что жестокие репрессии дадут ему небольшую передышку. Едва он покинул Галлию, как наиболее влиятельные лица многих народов, раздраженные опустошениями и казнями предшествовавшего года, стали, собираясь в лесах, обсуждать положение страны и образовали союз с целью агитировать не только среди своих приверженцев, но и среди низших классов по всей Галлии. Карнуты, снова восставшие под начальством Гутуатра и Конконнетодумна, уже перерезали в Кенабе (совр. Орлеан) италийских купцов, а среди них — всадника Гая Фуфия Кита, бывшего управляющим провиантской частью римской армии. В Оверни «друг» Цезаря, молодой Верцингеториг, подготовил революцию, захватил власть и поднял знамя восстания; к нему присоединились сеноны, паризии, пиктоны, кадурки, туроны, авлерки, лемовики, анды и все народы, жившие вдоль берега океана. Молодой арвернский вождь уже послал под начальством кадурка Луктерия армию к границам Нарбонской Галлии, в то время как сам вторгся на территорию битуригов, данников эдуев.[321] Уцелевшие силы аристократии и плутократии соединились против общего врага; оппортунистическая политика Цезаря, сеявшего вражду между соперниками, восстановила против него все партии, и мятеж, обширнее и опаснее предшествующих, угрожал римским армиям, рассеянным по их зимним квартирам, в то время как Цезарь был далеко и не мог даже начать дело политической реставрации, ради которого он так поспешно покинул Галлию.

Положение Цезаря было ужасным. Неужели все его дело в Италии и Галлии рушится и погребет его под своими развалинами? Но величина опасности возбудила всю энергию его духа. Не будучи в состоянии одновременно преодолеть и галльский кризис, и италийский, вынужденный выбирать между тем и другим, он, как и в 57 году, без колебания покинул Италию и тотчас же, т. е., вероятно, в середине февраля, вернулся в Нарбонскую Галлию.[322] По дороге известия становились все более и более тревожными: оставшиеся верными в центре Галлии эдуи, ремы, лингоны были окружены мятежными племенами, как огненным кольцом. На востоке еще колебались одни только секваны. Вся римская армия находилась в северной части этого круга. Если бы Цезарь вызвал свои легионы в нарбонскую Галлию, им пришлось бы пройти через всю восставшую страну; если же он сам отправится к ним, то ему придется с незначительными силами пройти через центр мятежа.

Выбор был затруднителен. Но, не теряя ни мгновения, с той быстротой, которая, по словам одного древнего писателя, напоминала быстроту пламени, Цезарь задумал и выполнил необычайно смелый план. В несколько дней при помощи гранизона и солдат, только что набранных в Италии, он организовал, насколько мог, защиту Нарбонской Галлии; потом послал небольшой отряд кавалерии в Виенну; наконец, с оставшимся отрядом в самый разгар зимы, приказывая солдатам прорывать дорогу в снегу, перешел Севенны и неожиданно атаковал Овернь. Арверны, считавшие себя в безопасности от какого бы то ни было нападения, потому что горы были покрыты снегом, были так напуганы этим неожиданным появлением римлян, что тотчас же призвали Верцингеторига на помощь родине, в которую, по их словам, вторглась огромная армия. Именно этого и ждал Цезарь. Он передал командование Дециму Бруту, приказав ему грабить страну, а сам с небольшой свитой вновь перешел Севенны и за несколько дней прошел сто миль, отделявших его от Виенны. Там он взял небольшой отряд кавалерии, посланный туда ранее, и, скача день и ночь галопом, промчался через всю Галлию, не будучи узнанным, а следовательно, и обеспокоенным. Все считали, что он еще в Оверни. Таким образом он присоединился к двум легионам, зимовавшим в стране лингонов, и послал другим легионам приказ собраться в окрестностях Агединка (совр. Sens). Сам он, отправившись около середины марта[323] в Агединк с двумя легионами, оказался во главе всей своей армии, составленной из одиннадцати легионов, включая легион Жаворонка. Это составляло около 35 000 человек, не считая галльских вспомогательных войск, число которых трудно определить, и весьма немногочисленной кавалерии.[324] Из Виенны в Агединк частью верхом, частью во главе двух легионов Цезарь сделал еще 300 миль.

Тем временем Верцингеториг, узнав, что Цезарь обманул его, вернулся на территорию битуригов и со своей маленькой армией, состоявшей из арвернов и небольших контингентов, присланных другими народами, осадил Горгобину. Его армия состояла, вероятно, из семи или восьми тысяч всадников и приблизительно такого же числа пехотинцев,[325] большинство которых должно было быть его слугами или клиентами и слугами его друзей.

317

Florus, III, 10, 22.

318

Cicero, Pro Milone, XXIII, 62; XXVI, 70; Asconius, p. 35, 51; Dio, LX, 49–50; Caesar, В. G., VII, 1.

319

Sueton., Caes., 27.

320

App., В. С, II, 25; Dio, XL, 51.

321

Caesar, В. G., VII, 1–5.

322

Так как Клодий умер 18 января, то мне кажется возможным принять приблизительно эту дату на основании Caes. (В. G., VII, 1). Я замечу, кстати, что в рассказе об этой войне Цезарь почти везде пренебрегает всякой хронологией, что увеличивает трудность восстановления истории этой войны.

323

Jullian (Vercing., 155) думает, что Цезарь прибыл к своим легионам в конце февраля. Это мнз кажется маловероятным. Путешествие из Равенны в Нарбон, распоряжения, отданные им для защиты нарбонской Галлии, и переход через Севенны не могли занять у него менее двух недель. От Оверни до Агединка через Виенну около 600 километров, и, хотя часть перехода была сделана верхом, нужно прибавить еще пятнадцать дней. Чтобы Цезарь мог присоединиться к своим легионам в конце февраля, нужно было, чтобы из Равенны он выехал в конце января, что совершенно невероятно, если иметь в виду, что Клодий был убит 18 января, что Цезарь приехал в Равенну после этого убийства, что он оставался там некоторое время и старался получить возможность выставить свою кандидатуру в консулы заочно. Все это нельзя было сделать за несколько дней. Относительно того, что легионы должны были собраться у Агединка, то это, по моему мнению, следует из слов Цезаря (В. G., VII, 9): «legiones in unum locum…cogit» и (VII, 10) «duabus Agedinci legionibus…relictis» (Id.).

324

Герцог Омальский (Revue des Deux Mondes от 1 мая 1858 г., с. 75) заметил, что легионы Цезаря не могли состоять из 5000 человек, но что они должны были иметь от 3500 до 4000. Если мы учтем, что дело происходит в конце войны, то, я думаю, можно еще уменьшить их численность и считать в них только по 3000 человек.

325

Jullian (Verc, 159) приписывает Верцингеторигу от 6000 до 7000 всадников и 100 000 пехотинцев. Большинство историков также склонны рассматривать армию Верцингеторига как очень значительную. Но это мне кажется невозможным. Прежде всего, откуда набрал бы он столько солдат? Восставшие народы, конечно, послали ему контингенты; но не нужно забывать, что некоторые из этих народов, притом самые важные, например сеноны и паризии, сконцентрировали свои военные силы в своей стране, так что скоро Цезарь должен был послать против них четыре легиона. Кроме того, поскольку в древности нелегко было прокормить 100 000 человек в военное время (Митридат, например, должен был неоднократно в течение ряда лет собирать хлеб, чтобы содержать армии, едва ли более значительные), то было совершенно невозможно, чтобы такая большая армия вела столь опустошительную войну, какую вела армия Верцингеторига. Подобная война могла иметь успех только в том случае, если опустошающая армия малочисленнее неприятельской или если она имеет гораздо больше продовольствия, в противном случае опасность является для нее большей, чем для врага. Ничто не доказывает, что таков был случай с Верцингеторигом. Кроме того, в войне почти всюду участвовала только кавалерия (см.: Caesar, В. G., VII, 14), пехота играла лишь второстепенную роль. Когда Цезарь сделал попытку захватить лагерь (VII, 17), она могла очень быстро вместе с багажом спрятаться в болоте, что было бы невозможным, если бы она была многочисленна. Наконец, возможно ли, чтобы Цезарь осмелился разделить свою армию и отправиться в Герговию только с шестью легионами, т. е. приблизительно с 20 000 человек, если бы он имел против себя армию в 100 000 пехотинцев, кавалерия которой превосходила его собственную? Можно считать до 8000 число всадников, так как Верцингеториг в конце войны имел их 15 000 (Caesar, В. G., VII, 64), после того как получил подкрепление из Аквитании, а часть всаднников была доставлена ему после совещания в Бибракте.