Юлий Цезарь

Таким образом, хотя он не одобрял лукский договор, он все же произнес в сенате речь «De provinciis consularibus», в которой прославлял, как было тогда в моде, окончательное завоевание Галлии, а критикам, спрашивавшим, на что еще нужны деньги и солдаты, если завоевание завершено, отвечал, что, действительно, крупные военные операции закончены, но остались еще некоторые мелкие военные экспедиции.[167] Оппозиция консерваторов была легко побеждена.

Решили послать десять легатов для организации управления завоеванной страной и весной 56 года Галлия была окончательно объявлена сенатом римской провинцией. Решили также, что Пизон будет отозван к концу года, что Габиний покинет Сирию в конце 55 года и что она будет отдана в качестве провинции одному из консулов этого года.

Однако приближался июль, месяц выборов. Луций Домиций Агенобарб уже выставил свою кандидатуру в консулы. Все ожидали, что Красc и Помпей поступят так же. Но дни проходили, а Красc и Помпей ничего не предпринимали. Неужели слух, распространявшийся об их кандидатурах, был ложный? Или они изменили свои намерения? Скоро, однако, увидели, что два народных трибуна методически налагают свое veto всякий раз, как назначался день выборов,[168] и все не замедлили понять цель такого приема. Так как общественное мнение не поддерживало их кандидатуры,[169] ни Красc, ни Помпей не хотели, чтобы выборы проходили под председательством консулов Гнея Корнелия Лентула или Луция Марция Филиппа, которые были консерваторами. Один из них должен был председательствовать на избирательном собрании, т. е. представить народу список кандидатов, имея право не вносить туда не угодные ему имена. А разве председатель, побуждаемый общественным мнением, осмелился бы не вычеркнуть имена Красса и Помпея?[170] Страшась подобной выходки со стороны консерваторов, Красc и Помпей решили при помощи трибунов заставить отложить выборы до следующего года. Тогда с первого января сенат каждые пять дней обязан был бы назначать интеррекса, который и занимал бы в комициях место консула, а они стали бы ожидать, когда настанет черед какого-нибудь преданного им сенатора.

Консервативная котерия старалась возмутить общество, против которого были направлены эти интриги, и принудить Помпея и Красса отказаться от такой обструкции или по крайней мере признать себя ее творцами. Лентул различными способами пытался заставить их объявить сенату, намерены ли они выставлять свои кандидатуры. Он даже собрал большой народный митинг, где в присутствии сенаторов консервативной партии, одетых в траурную одежду, обвинял Помпея в тирании.[171] Все было напрасно. Общество порицало Красса и Помпея, но, несмотря на это, оставалось равнодушным и думало только о забавах и богатстве. В политическом мире все так боялись триумвирата, что многие не смели показываться в курии.[172] Месяцы проходили, выборов не было, а Красc и Помпей продолжали делать вид, что не ответственны за обструкцию трибунов. Консерваторы старались отомстить, начав процесс против Луция Корнелия Бальба, ловкого агента Цезаря и Помпея, обвиняя его в противозаконном присвоении звания гражданина.

Но Помпей просил Цицерона взять на себя защиту Бальба; Цицерон произнес дошедшую до нас защитительную речь, и Бальб был оправдан.

Восстание венетов было усмирено, когда в их водах появился наконец с флотом Децим Брут. Считали ли они бессильным этот флот, составленный из кораблей, набранных со всех берегов, или утомленные долгой осадой надеялись разом окончить войну, но они тотчас погрузились на свои корабли и изготовились к битве. Децим Брут нанес им такое поражение, что они предпочли сдаться. Цезарь, чтобы снова показать, что с этих пор Галлия будет римской провинцией, осудил на казнь всех их вождей.

К концу лета он предпринял экспедицию против еще не покорившихся моринов и менапиев, но она не удалась. Эти воинственные варвары не противостояли единой массой ударам легионов. Они рассеялись маленькими бандами по лесам и болотам, унося с собой самое ценное из своих сокровищ, и начали партизанскую войну, неожиданно нападая на небольшие римские отряды. Приближалась зима. Цезарь понимал, что было бы неблагоразумно углубляться в такую дикую страну, и, опустошив их земли, возвратился назад, уводя свою армию на зимние квартиры в области, которые усмирял в этом году.

Таким образом, третий год войны завершился замечательными успехами и большой выгодой. Репрессии Цезаря были не более чем предлогами для опустошений и грабежей, с помощью которых он, его высшие начальники, особенно Мамурра и Лабиен, и вся армия вознаграждали себя за свои труды.[173]

Но предприятием более трудным, чем подавление этих уже слабых сопротивлений, была для Цезаря организация в Галлии нового правительства. Было невозможно разрушить все политические и юридические органы древнего кельтского общества и заменить их совершенно новым управлением. Не легче было и заставить функционировать эти древние учреждения под римским контролем, господствовать над ними до такой степени, чтобы быть в состоянии пользоваться для себя этой системой традиций, интересов, социальных сил, которую Цезарь нашел в действии и большая часть которой продолжала существовать даже под римским владычеством. Особенно затрудняло Цезаря существование партий: одной — национальной и народной, другой — аристократической и консервативной. Ограничив их деятельность, присоединение Галлии не заставило их исчезнуть: каждая из них сохраняла свои позиции, скрывала свою злобу, старалась использовать для себя новое положение. По мере того как Цезарь лучше знакомился с Галлией, он замечал, что национальная партия, опиравшаяся на массы, была гораздо сильнее консервативной, аристократической, призвавшей его в Галлию. Почти все сеймы, или собрания знати, были в упадке и имели только номинальный авторитет в сравнении с возрастающим могуществом того, кого Цезарь называет царем, т. е. вождя, почти повсюду назначаемого собраниями на неопределенное время, особенно когда этот царь был одним из богатых демагогов, стоявших во главе национальной партии.

А эта партия, на мгновение, казалось, подчинившаяся римскому игу, продолжала не доверять Цезарю и ненавидеть Рим. Это означало, что большая часть нации неискренне приняла новый порядок и не сделает ничего, чтобы приспособить к нему древние галльские учреждения. Затруднение было велико. Но со своей изворотливостью, со своей смелостью, со своим безрассудным оппортунизмом Цезарь намеревался в этот момент перенести опору своей галльской политики с одной партии на другую. Он хотел покинуть аристократическую и консервативную партию, поддерживавшую его до сих пор, и опереться на национальную партию, которая его ненавидела. Он пошел навстречу тем богатым плутократам, чье честолюбие состояло в приобретении монархической власти в древних республиках. У многих племен он назначал их царей — или благодаря своему личному влиянию, или узурпируя права собраний. В надежде иметь во главе племен преданных ему вождей и через них приобрести расположение масс он не колебался жертвовать своими прежними друзьями и собирал сеймы, ускоряя уже давно назревавшую в Галлии революцию в интересах плутократической олигархии. Он принял в число своих новых друзей Верцингеторига, молодого вождя арвернов из могущественной и знатной фамилии.[174] Он сделал Тасгета царем карнутов,[175] Каверина — царем сенонов,[176] Коммия — царем атребатов.[177] Кажется, что он имел намерение сделать Думнорига царем эдуев.[178] Он собирался даже, применяя принцип «разделяй и властвуй», помочь эдуям и ремам получить такое же верховенство, какое потеряли их соперники — сеноны, секваны и арверны.[179] Этим путем он надеялся укрепить римское владычество в Галлии.[180]

167

См.: Cicero, De prov. cons., XIII и XV, 32–36.

168

Plut., Crass., 15; Pomp., 51; Dio, XXXIX, 27.

169

Plut., Crass, 15; Cato Ut., 41.

170

Dio, XXXIX, 27.

171

Plut, Pomp., 51; Crass., 15; Dio, XXXIX, 28; Valer. Max., VI, 2, 6.

172

Dio, XXXIX, 30.

173

Светоний (Caes., 24) говорит, что систематический грабеж Галлии начался после свидания в Луке.

174

Juilian, Vera, 81. Верцингеториг, конечно, — имя, а не титул. См.: ibid., 87 сл.

175

В. G., V, 25.

176

В. G., V, 54.

177

В. G., IV, 21.

178

В. G., V, 6.

179

В. G., VI, 12.

180

Juilian (Verc, 80 сл.) первый ясно указал на эту перемену политики Цезаря в Галлии, в которой Фюстель де Куланж не отдавал себе отчета; см.: G. R., 52–55.