Юлий Цезарь

Катон возвращался с сокровищами и рабами кипрского царя, и старая ссора между Крассом и Помпеем начиналась снова. Красc, все еще желавший быть посланным в Египет, тайно работал против Помпея, а Помпей, скучающий и утомленный, не показывался более в сенате и обвинял Красса, что тот нанимает Клодия убить его.[124] Наконец после долгих обсуждений сенат в начале января 56 года решил, что Птолемей будет восстановлен на царстве римским магистратом без армии. Красc хотел получить это поручение, Лентул — также, что касается Помпея, то он ничего не делал и не говорил явно, но за него работали его друзья.

Борьба возобновилась. Без всякого решения прошло время до 15 января, и заседания сената были прерваны, чтобы провести отложенные до этого времени выборы эдилов. На этот раз Клодий с помощью консерваторов одержал победу и над Ватинием и сразу после выборов имел наглость обвинить Милона, протеже Помпея, в насилии. Этот процесс превзошел все, что видели в Риме в этом роде. Помпей выступил на защиту Милона, но, как только он поднялся, банда Клодия начала свистать и кричать, и в течение всей речи были слышны только крики, вопли и оскорбления. Никто ничего не слышал. Когда он закончил, начал говорить Клодий, но тогда сторонники Помпея устроили ему подобный же прием, и в продолжение двух часов на него лился целый дождь самых страшных обвинений в стихах и в прозе. Смятение было ужасным, но внезапно в момент затишья Клодий встал и закричал в сторону своих сторонников: «Кто морит вас голодом?» И его банда хором отвечала: «Помпей, Помпей!» Клодий продолжал: «Кто хотел бы отправиться в Египет?» Опять получил ответ: «Помпей, Помпей!» — «Кого следует послать?» — «Красса!»[125]. Заседание пришлось прервать, и Помпей возвратился домой взбешенный. Милон был оправдан, но Секст Клодий, клиент Клодия, которого Милон обвинял в насилии, также был оправдан, потому что все сенаторы, заседавшие в суде, голосовали за него.[126]

С этих пор консерваторы открыто стали покровительствовать Клодию — лишь бы ниспровергнуть триумвират. Они так осмелели, что, когда некоторое время спустя в сенате обсуждался вопрос о сорока миллионах сестерциев, необходимых для покупки хлеба, многие сенаторы жаловались в резких выражениях («Можно было подумать, — говорит Цицерон, — что находишься на народной сходке»), что аграрный закон Цезаря угрожает отнять у государства доход с Кампанской области. К счастью, закон еще не был приведен в исполнение, и они спрашивали, нельзя ли его отменить.[127]Цицерон предложил обсудить этот вопрос 15 мая.[128]Триумвирам поэтому нельзя было терять времени. Красc поехал к Цезарю в Равенну, а Помпей отправился в Сардинию и Африку за хлебом.[129]Цезарь назначил им обоим свидание в Луке. Он уже думал о новой смелой политике, которая должна была спасти от угрожающего распада триумвират и демократическую партию, и торопился предложить ее на обсуждение своих коллег.

ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ ЦЕЗАРЯ

Завоевание Галлии произвело огромное впечатление в Италии, потому что было совершено в критический момент ее истории. Цезарь действительно был счастлив в своем предприятии. Мы видели, что в развитии древней Италии империализм сыграл роль, подобную индустриальному движению в современном мире; и было неизбежным, что положение, занятое обществом по отношению к политике расширения владений, должно было внести некоторое изменение в конфликт между старым и новым социальным строем. Присоединение Галлии совпало с возобновлением великой борьбы между старыми италийскими традициями и сладострастной, художественной, ученой и испорченной восточной цивилизацией.

Древний латинский дух не умирал, он еще встречался во многих фамилиях, несмотря на свое богатство или зажиточность остававшихся верными тому, что было прекрасного и полезного в древней простоте.[130]Он еще с силой боролся против новых нравов, стараясь опереться не только на священные воспоминания прошлого, но и на некоторые восточные философские системы. Много читали Аристотеля, боровшегося, как с самыми гибельными бичами республик,[131]с роскошью, возрастанием потребностей, торговой жадностью.

Варрон написал свой прекрасный трактат о гражданских и религиозных древностях, чтобы, используя свою эрудицию, восстановить самую почтенную часть прошлого.

В этот же самый момент мистико-моральная секта, возникшая в начале столетия в Александрии и получившая имя неопифагорейцев, работала над распространением в италийском обществе книг о нравственности, приписывавшихся самому Пифагору, в которых прославлялись все добродетели, исчезавшие в высших классах Италии: благочестие, почтение к предкам, благородство, умеренность, правосудие, тщательное рассмотрение всякий вечер всего совершенного за день.[132]

Однако, несмотря на столько усилий, влияние Востока с его пороками и роскошью наводняло Италию, подобно весеннему потоку, увеличивающемуся от таяния снегов. Завоевания Помпея, увеличение государственных доходов, изобилие капиталов и благосостояние, бывшее после кризиса 66–63 годов результатом этих завоеваний, снова опьянили демократию, госпожу Империи. Италия была более не амазонкой или Минервой мира, но вакханкой: Афродита и Дионис с толпой менад захватили Рим, проходя по нему днем и ночью в бешеных и необузданных процессиях, приглашая на праздники и разврат мужчин и женщин, патрициев и вольноотпущенников, рабов и граждан, богатых и бедных. Банкеты рабочих обществ и избирательных коллегий были так часты, так многолюдны и так великолепны, что с каждым мгновением поднимали цену в Риме на съестные припасы.[133]Хотя республика покупала хлеб повсюду, в Риме постоянно чувствовался в нем недостаток. Владельцы пригородных садов, скотоводы, бесчисленные городские трактирщики и виноторговцы богатели. Еврисак, самый крупный булочник Рима, темный вольноотпущенник, владевший огромной пекарней и большим количеством рабов, составил себе, скупив поставки для государства и, может быть, на все крупные народные и политические банкеты, такое большое состояние, что оно позволило в один прекрасный день поставить в качестве памятника ему то странное надгробие в виде печи, которое еще почти целое поднимается возле Porta Maggiore.

Везде в Италии строили дворцы, виллы и фермы и покупали рабов; частная и общественная роскошь продолжала увеличиваться. После Галлии, тех выгод, предприятий и празднеств, которые должно было принести новое завоевание, жадную до новшеств публику всего более интересовал театр Помпея, первый большой каменный театр, который строили греческие архитекторы на том месте, где теперь находится Campo dei Fiori и прилежащие улицы. Гражданин кончил тем, что осмелился возмутиться против бессмысленного запрета, наложенного в течение веков строгим пуританизмом старых времен и запрещавшего в Риме строить каменные театры. Постройка этого театра была, таким образом, делом революционным. Помпей, правда, даже в этом случае хотел щадить поклонников традиций. Он предполагал остаться в согласии с законом, приказав построить на вершине амфитеатра храм Венеры, так что скамьи зрителей могли рассматриваться как огромная лестница, ведущая к маленькому храму. Но Помпей был человеком, который всегда страшился своих успехов. Он не сомневался, что для большинства римлян постройка этого театра дороже завоевания Сирии.

124

Id., III, 3–4.

125

Cicero, Ad Qu., II, III, 2.

126

Id., VI, 6.

127

Cicero, Ad Qu., Π, V, 1.

128

Id., F. I., IX, 8. Это является новым доказательством того, что аграрный закон еще не действовал. Если бы кампанские поля были уже распределены, то это обсуждение было бы невозможно.

129

Id., 9.

130

См. у Корнелия Непота (Att., 14) описание жизни Аттика и в надписи из Турий (С. I, L., VI, 1527) описание знатной фамилии, которая, не выказывая архаической грубости, сохраняла древнюю строгость и скромность. См. также очень тонкие замечания у Vaglieri, Notizie degli scavi, octobr. 1898, p. 412 сл., а также Cicero (Pro Cael., IV, 9: M.) Crassi castissima domus.

131

Cm. Aristot, Pol., II, VI, 5; II, VI, 9; IV, V, 1.

132

Croiset, Histoire de la littйrature grecque, Paris, 1899, vol. V, c. 408 сл.

133

Varro, R. R., HI, II, 16; III, V, 8.