Клеопатра

Поражение было серьезным. Октавиан попытался вторгнуться на Сицилию, но его флот был перехвачен вблизи знаменитых скал — Сциллы и Харибды — кораблями Помпея и пущен ко дну. В разгар сражения Октавиан совсем потерял голову и поспешил на берег, бросив своих товарищей. Нет, решительно, 38 год во всем благоприятствовал Клеопатре!

Антоний вскоре отправился в Иерусалим и поручил сирийскому наместнику восстановить Ирода на престоле, затем вместе с Вентндием Бассом он отплыл в свою штаб-квартиру в Афинах, откуда легче было руководить событиями.

В Афинах Антоний обнаружил поселившуюся там вместе с их общим ребенком Октавию. Как ни в чем не бывало он возобновил с ней супружеские отношения. Туда же явилось вскоре посольство Октавиана во главе с Меценатом, в составе которого были Гораций и Вергилий. Речь шла о продлении срока триумвирата, в чем Октавиан после своего поражения в Сицилии нуждался более, чем когда бы то ни было. Антоний медлил. Он отослал в Рим Вентидия Басса, чтоб тот справил свой триумф над парфянами, бурно одобренный сенатом. Таким образом Антоний без труда продемонстрировал свою скромность. Каждый знал, что это триумф его оружия, и каждый ведал, что Октавиан был против празднеств. Пребывая в Афинах, Антоний мог без конца затягивать переговоры о продлении триумвирата, в то время как в Риме, в присутствии Октавиана, осуществлять это было бы сложнее.

Антоний не надеялся, судя по всему, на разрыв. Он рассчитывал на календарь. Срок триумвирата истекал первого января будущего года, и, согласно традиции, с этого момента триумвиры будут обязаны держаться вне Рима, пока не войдет в силу новое соглашение. Удаление от Рима нисколько не вредило Антонию, зато наносило ущерб Октавиану. К тому же Антоний не нуждался в триумвирате, чтоб собрать новое войско для завершения парфянской кампании; сенат без промедления даст ему на это согласие. Положение же Октавиана после разгрома близ Сицилии становилось все хуже. Таковы были соображения Антония. Сенат, однако, не пожелал сохранять диспропорцию в силах между Октавианом и Антонием. В начале 37 года они вновь встретились как два будущих полководца. Октавиан — командующий войсками против Секста Помпея, Антоний — предводитель новой кампании против парфян.

Пришлось изрядно поторговаться, ибо Антонию понадобилось дополнительное количество закаленных в боях легионеров, в противном случае у него было мало шансов проникнуть в сердце Парфянского царства и вернуться триумфатором в Рим. И он предложил Октавиану корабли в обмен на ветеранов. Октавиан согласился, но при условии, что триумвират будет восстановлен.

Переговоры затянулись до середины весны. Антоний, желавший вовремя начать кампанию против парфян, далее ждать уже не мог. Тут он узнал, что Октавиан распорядился приступить к строительству нового флота взамен уничтоженного Секстом Помпеем и что работы близки к завершению. Промедли он еще какое-то время, ему нечего будет предлагать сопернику. Таким образом, ему пришлось отправиться в мае в Италию. Не все шло гладко, но в конце концов благодаря посредничеству Октавии разрыв был не только предотвращен, но заключили даже новый триумвират сроком на пять лет, считая с января 37 года.

Антоний получил свои легионы, но потерял при этом прежние преимущества перед своим младшим соперником и оказался с ним на равных.

Как дипломат Антоний оказался у разбитого корыта. Клеопатра не замедлила поставить это на вид своему другу, подчеркнув, что Октавия в качестве примирительницы принесла пользу только своему брату. Антонию нечем было гордиться. Он торопился с приготовлениями, поскольку кампания и так уже значительно задержалась. Выяснилось, что перегруппировка войск в горах Армении будет сопряжена с большими трудностями, отчего наступление на парфян в их собственной стране не принесет успеха. Прибыв на Корфу, Антоний решил отложить войну до будущей весны и одновременно отослал Октавию обратно в Рим под предлогом, что очередного ребенка ей будет легче выносить в родных стенах. Заодно Антоний отослал в Италию всех детей, проживавших вместе с Октавией.

Это означало, конечно, разрыв, хотя Антоний постарался сделать все от него зависящее, чтоб сгладить неприятное впечатление. В 37 году, летом, Антоний круто поворачивает свою жизнь. Он не оспаривает преимущество Октавиана в узко римских рамках, в пределах триумвирата. Он стремится решить все силовыми приемами, подсказанными ему Клеопатрой. Тронув невидимый рычаг, он переключает свою политику на Александрию. На покорение Парфянского царства Антоний отправляется как один из повелителей Рима и одновременно как властитель Египта.

Направляясь в Сирию, он вновь встречается с Клеопатрой, с намерением увидеться с ней тотчас после прибытия из похода.

Жребий брошен. Наконец-то Клеопатра одержала верх.

Глава IX

Большая ставка

Время мчится. Клеопатре уже тридцать два года. Она мать семилетнего мальчика, сына Цезаря, Птолемея по прозвищу Цезарион, чье царское имя исчезло из официальных актов четыре года назад. Близнецам от Антония по три года.

Тридцать два — это еще молодость, но для Египта — возраст уже почтенный. Девятнадцать лет назад она наблюдала, как отрубают голову ее старшей сестре Беренике; восемнадцать лет назад она впервые повстречалась с Антонием. Вот уже четырнадцать, как она царица, одиннадцать лет она правит единовластно.

Подводя летом 37 года, когда вновь решается ее судьба, итоги прежней жизни, она не может не гордиться своей прозорливостью, своим политическим чутьем, своим умением ловить благоприятный ветер в паруса Египта, который не потерпел ущерба после смерти Помпея, после убийства Цезаря, после падения Брута. Клеопатра правит как самодержица. Но при этом ей необходимо опереться на реальную силу.

Пока что успехи покупаются не слишком дорогой ценой. Ценой одиночества. Сколько времени она провела с Цезарем? Немногим более года? Позже несколько месяцев с Антонием. Остальное окутано мраком. Впрочем, похоже, Клеопатра, вопреки легенде, не была женщиной любвеобильной. Если видеть в ней политика, то ее символическая верность Цезарю, ее желание быть в глазах стороннего наблюдателя верной Антонию свидетельствуют, что она не желала рисковать приобретенным. И не ради славы, не во имя добродетели, а потому — и вся ее жизнь подтверждает это, — что мысль о политической выгоде, а не стремление к наслаждению или уязвленное самолюбие владели ею. А уж самолюбие страдало, конечно, не раз. Если измерять неделями срок, посвященный ей Цезарем, то этих недель он подарил ей, конечно, больше, чем какой-либо другой женщине, но если учесть, что ей было двадцать, а ему пятьдесят, то подарок не такой уж лестный. Что же до брака Антония с Октавией, то Клеопатре пришлось проглотить горшую обиду, чем та, какую ей нанес Цезарь: мало того, что он женится на Октавии, Антоний еще переходит от любовницы к любовнице, а ведь она уже учредила для него «Союз неподражаемых» в Александрии. Если мы признаем обольщение одним из дипломатических маневров Клеопатры, то придем к выводу, что успех покупался немалой ценой.

Ей тридцать два. Возраст, когда, даже не будучи царицей, женщине пора остановиться на достигнутом, собрать воедино приобретенное, возраст, когда пускаться в авантюры рискованно. В особенности, если удача сама идет в руки. Раскусившая в свое время Цезаря, Клеопатра читала в Антонии, как в открытой книге. Она понимала, что, торопясь в парфянский поход и предоставив Октавиану увязнуть в трясине второстепенных дел, он стремится разделаться таким образом с соперником. Позже он уже, однако, вынужден считаться с Октавианом. Затем новый поворот событий: он отсылает Октавию в Рим и устремляется в Сирию. А это значит, что для похода ему понадобятся деньги, много денег.

Теперь у Клеопатры не те трудности, что в 41 году. Превратности гражданской войны канули в прошлое. Да и дети… Клеопатре достаточно взглянуть на детей, чтобы понять, какие козыри у нее в руках. Цезарион, которого можно противопоставить Октавиану как наследника Цезаря, Клеопатра-Луна и Александр-Солнце, чье существование само по себе скрепляет ее союз с Антонием. Еще парфянский поход. Успехи Вентидия Басса не ослепили царицу. Она лучше знает парфян, чем все римляне вместе взятые, и понимает разницу между победой над их войском вдали от исконных рубежей и успехами в глубине страны, где-нибудь между Тигром и Евфратом. Но если придет вдруг день, когда Парфия будет побеждена, чем станет тогда Египет, если не заурядной римской провинцией? Существование Парфии превращает Египет во врата, ведущие в неведомый мир, и Египет, чтоб не потерять своего значения в римском Средиземноморье, должен остаться этими вратами.