Фидель Кастро

В середине семидесятых годов восемнадцать человек, принадлежащих к высшим учреждениям государства, имели самые важные голоса при принятии решений. Отделившись от Кастро и его брата Рауля, они состояли из ветеранов армии повстанцев, гражданских членов Движения 26 июля и бывших членов ПСП, которые оставили видные общественные должности во время радикального периода конца шестидесятых. Хотя их политическое происхождение не было очень важным для определения их положения у власти, гораздо многозначительнее то, что большинство из них являлись сотрудниками Кастро, по крайней мере, с начала партизанской кампании, что наводило на мысль о том, что верность лидеру Революции до сих пор понималась как важный критерий политических заслуг. Из всех членов Центрального Комитета, избранных на первом съезде партии в 1976 году, почти 1/3 были военные, около 28 % — партийные официальные лица и только меньше 18 % были из администрации[148]. Будучи Главнокомандующим вооруженными силами, Первым секретарем партии, Президентом Совета Государства и Совета Министров, Кастро одинаково обладал преданностью военных, партии и правительственных чиновников.

Существует доказательство того, что в семидесятые годы были политические разногласия между руководством и в пределах Центрального Комитета, но это не приняло организационных форм, так как это сделала просоветская дореволюционная коммунистическая фракция в начале шестидесятых годов. Одним из самых важных источников напряжения стал баланс между экономическими и социально-политическими факторами в экономическом планировании. Смещение после 1970 года социальных и политических ценностей особого значения в сторону оценки эффективности принятия экономических решений, было предназначено для того, чтобы работали не только чиновники среднего класса, запятые проведением политики, но и был увеличен объем работы для руководства. Хотя новая линия политики была санкционирована Кастро, он вместе с Че Геварой был самым яростным противником преобладания политики над экономикой. Действительно, как мы увидим, он еще раз в середине восьмидесятых годов вмешается в исправление баланса, который, по его мнению, зашел слишком далеко в сторону чисто количественных расчетов.

Пока именно приверженцы более технического подхода к экономическому планированию откровенно критиковали политику шестидесятых годов. Несомненно, они включали некоторых дореволюционных коммунистов, которые были недовольны идеями Че Гевары в шестидесятых годах и были отстранены от позиций у власти. Но существовала также критика в самом правительстве. Президент Освальд о Дортикос в своей речи начал атаку на экономических плановиков шестидесятых годов, которая частично могла быть отнесена и к Кастро: «В течение всех этих лет, — сказал он, — одним из самых девальвирующих показателей нашего экономического планирования стали расходы. Это происходит часто, и это происходило часто до сих пор… говорить только о достижении таких-то производственных показателей, о выполнении таких-то процентов или о превышении плана. Но когда вы спрашиваете одного из этих чиновников или почти каждого из них, какова была стоимость этого, за какую цепу, с какой пользой для материальных, человеческих и финансовых ресурсов, никто из них не знает ответа. И это выявляет высокую степень безответственности… как будто стоимость была какой-то метафизической сущностью»[149].

Среди новых технократов, связанных с переменами в политике, существовало подобное отвращение к методам шестидесятых годов. Глава коллегии по планированию в 1979 году заявил: «Те наши товарищи, кто работал в различных государственных организмах… пропитаны старой централизацией и, во многих случаях, бюрократическими привычками, и не всегда легко отучиться от этих привычек»[150].

Другим источником напряжения среди групп различных интересов внутри режима являлось распределение бюджета. В этом кубинская политическая система не отличалась от других форм правления. Военные, в частности, забирали самое большое количество излишков Кубы (около 5 % от ВНП в 60 —70-е гг.), показывая важность национальной обороны со времен Революции и широкое военное вмешательство с середины 60-х гг. Но это также отразило ключевую роль, которую играли военные в кубинской экономике. Как самая мощная и профессиональная элита режима, военные должны были стать отдельным политическим центром, которым они не стали из-за их тесного вовлечения в экономическую и политическую жизнь Кубы. Командный состав военных был не только из членов Коммунистической партии, подчиненных ее дисциплине, но также из участников исполнения экономических планов. На самом деле определяющей для революционного руководства являлась единая природа их гражданских и военных функций, лучшим примером которой служили два брата Кастро, тем не менее организационные реформы семидесятых годов дали рост большему функциональному разделению внутри революционного учреждения. Сохраняющийся приоритет военных вызывал резкие жалобы гражданского населения. Например, когда Куба была вовлечена в войну за независимость Анголы в 1975 году, некоторыми управляющими предприятий были предотвращены попытки сопротивления принудительной вербовке квалифицированных рабочих в военный запас. Их непокорность стала очевидной в речи Кастро, в которой он сказал, что необходимо «бороться с иногда преувеличенным критерием, касающимся тех, кто не может обойтись данной производительностью»[151].

Однако несмотря на все обострения, существующие в верхнем эшелоне режима в 70-е гг., кубинское руководство оставалось относительно объединенным. Переход от централизованной и иерархичной модели 60-х гг. к более коллективному управлению в середине 70-х гг. в дальнейшем достигался без кровопускания, хотя и не без разногласий. Широкие структуры власти, созданные в начале 70-х гг., не только дали возможность старшему поколению дореволюционных коммунистов вернуться к их влиятельным позициям внутри режима, по также предоставили доступ новому поколению администраторов, специалистов, чиновников и партийных организаторов. Фактически, самыми важными отличиями внутри режима в недавние годы «были различия поколений», что мы и рассмотрим в главе 8. В течение 70-х гг. не произошло никаких радикальных перс-мен и персонале верхних эшелонов партии и государства, которые могли бы предложить любое перемещение внутреннего равновесия власти. Смещения с должностей случались в результате политических неудач или предполагаемой некомпетентности, тогда как повышению по службе благоприятствовал успех, например, назначение на должности в Совет Государства двух генералов, известных по ангольской операции 1975 года.

Действительно, после реформ начала 70-х гг. руководство Революции походило на большую семью, внутреннее ядро которой состояло из ветеранов экспедиции на Граима и кампании в Сьерре[152]. Больше не неся прямую ответственность за ее действия, Фидель Кастро теперь взял на себя роль крестного отца революционной семьи. Хотя он оставался основным источником власти и арбитром споров, он больше не имел возможности легко навязывать политику, противоречащую взглядам любого из членов семьи. Новые ограничения его автономии были частично вызваны возобновлением влияния Советского Союза. Интеграция Кубы в СЭВ и огромная военная помощь, оказываемая Москвой, скомбинировались для создания крепких организационных связей между кубинской экономикой и военными кадрами и их двойниками в Восточной Европе. Следовательно, хотя Кастро мог решительно действовать против просоветской фракции в 1962 и 1968 годах, цена сомнений администраторов, близких советским официальным лицам, стала гораздо выше в 70-х гг.[153]

148

Dominguez 1978 pp. 307 — 15

149

Economía y Desarrollo, May-June 1972 pp. 30 — 1

150

Pérez 1979

151

GWR, 4 Jan. 1976, quoted in Dominguez 1978 p. 355

152

Подобное этому было использовано в Gonzalez Е «Political Succession in Cuba», в Studies in Comparative Communism, 9 (1 и 2), весна-лето 1976, стр. 80 — 107, но большинство его описаний целей руководства сомнительны: see Bengelsdorf С «Cubanology and Crises: the Mainstream looks at Institutionalization», in Zimbalist (cd.) 1988 pp. 212 — 25

153

Dominguez 1978 p. 382