Фидель Кастро

И в текущем, и в следующем десятилетии кубинские руководители были склонны обвинять отдельные личности, а не политику или механизм ее создания за развал рискованного предприятия — индустриализации. Ясно, что планы Кастро, Че Гевары и их ближайших последователей были чрезмерно честолюбивыми. Размышляя об этом периоде много лет спустя, Кастро признался: «В то время мы имели множество благонамеренных идей, по они были нереальны, мы хотели перепрыгнуть стадии развития»[101]. Одной из проблем было то, что успех Революции создал убеждение, что революционное сознание может сдвигать горы, С характерным для пего настроением Че Гевара делал вывод: «Мы не обосновываем наши аргументы ни статистическими фактами, ни историческим опытом. Мы имеем дело с природой субъективного характера; как будто разговаривая с ней, мы можем убедить ее»[102]. Кубинские рабочие и специалисты очень стремились, в действительности слишком стремились к опыту и техническим знаниям, но им недоставало даже самых необходимых. Другой проблемой являлось крайне централизованное принятие решений, в результате чего в кубинской экономике происходили серьезные нарушения. В этом Кастро был виновен в той же степени, что и Че Гевара, с тех нор как он стал отвечать за «запуск» как многочисленных сельскохозяйственных начинаний, так и военных наступлений, которые, но его собственному признанию, не смогли принять во внимание ценовую эффективность или подходящую технологию[103].

Тем не менее именно Че Гевара перенес последствия разгрома, хотя он остался на короткий срок ближе к Кастро, чем когда-либо. Через девятнадцать месяцев после объявления о пересмотре экономической политики Че Гевара отправился в путешествие по африканским и азиатским странам и по возвращении ушел в отставку из правительства и сдал свое кубинское гражданство. В июле 1965 года он уехал в Африку с небольшим войском ветеранов кампании в Сьерре, чтобы помочь повстанцам Катанги в борьбе против конголезского правительства, и на следующий год разместил ячейку партизан в Боливии, пытаясь повторить кубинский успех.

Отъезд Че Гевары из Кубы стал предметом множества споров. Было закономерным, что он уехал, так как для него, очевидно, не нашлось места после провала индустриализации. Его не увольняли, вряд ли он ссорился с Кастро, так как последний вскоре стал осуществлять самые заветные желания Че Гевары относительно тактики действий. Кроме того, для правления Кастро было свойственно двигаться в сторону от любого лидирующего представителя политики, официально потерпевшей неудачу, а не к нему. Однако необщепринятые методы Че Гевары и растущая критика им политики Советского Союза по отношению к «третьему миру» плохо способствовала осторожному процессу дружеских отношений с Москвой, необходимых из-за экономического кризиса. В то же время Че Гевара всегда ясно показывал, что его обязательством, часто не принимаемым во внимание, являлась революция на южноамериканском континенте. Пример кубинской революции подал надежду на то, что подобные партизанские действия могут достичь цели где-нибудь в другом месте; новое повстанческое настроение вспыхнуло в странах «третьего мира» в середине шестидесятых, поддерживаемое сопротивлением Вьетнама Соединенным Штатам, способствующее поощрению его великой мечты.

Исчезновение Че Гевары и развал кампании по индустриализации усилили влияние общепринятых просоветских элементов на средний пласт кубинского руководства. Действительно, на время показалось, что Кастро покорился большему давлению. Ценой возобновления советской поддержки являлась несомненная децентрализация принятия решений и предоставление ограниченного круга рыночного механизма. В то же время кубинские руководители торопили процесс создания общепринятой организационной структуры. По настоянию Кремля в октябре 1965 года единственная партия Революции — Кубинская Коммунистическая партия (ККП) — была сформирована вне организаций, возникших после победы.

Однако Кастро еще не отступил от двойной цели Революции: создать коммунистическое общество на базе развитой экономики и обеспечить постоянную независимость Кубы. Советская политика со времен ракетного кризиса, казалось, все в большей степени угрожала достижению этих задач. Па внутреннем плане новые экономические реформы Советского Союза были несовместимы с выдвигаемой Кастро моделью борьбы общества за выживание и развитие. По его мнению, центральной задачей кубинцев являлось накопление ресурсов для распоряжения революционной элитой, которая будет изымать излишки для оплаты за оборону, промышленные инвестиции, одновременно поддерживая уравнительное распределение и необходимые социальные услуги, такие как здравоохранение и образование. Через предоставление материальных стимулов реформам угрожало отклонение усилий кубинцев от национального накопления к личным материальным целям. В любом случае денежные вознаграждения придавали небольшой смысл внутренней экономике, предлагающей мало продовольственных товаров и относительно высокую социальную заработную плату. Советские реформы также угрожали заключить кубинскую экономику в специализированную пишу в пределах системы СЭВ для производства сахара и тропических продуктов в обмен на промышленные товары: это просто возобновит давно знакомые Кубе неоколониальные отношения, хотя и в другом облике. Новая экономическая модель, недавно утвержденная Советским Союзом, оставляла также кубинскую политическую систему открытой для возникновения элит в бюрократии и среди рабочих, что создаст не только неравенство, но и встанет между руководством и пародом.

В международном плане также казалось, что образ действий Советского Союза ставит кубинскую революцию перед серьезными трудностями. Двадцатый съезд советской Коммунистической партии в 1956 году объявил, что новый баланс сил между Востоком и Западом создал условия для мирного появления социализма на Западе путями, определяемыми местными особенностями каждой страны; таким образом, коммунистическим партиям был предоставлен «зеленый свет» для парламентарной дороги к социализму. Это означало принятие повой формы общественного фронтизма, а именно: союз сил, объединенных против местных олигархий, охватывающий всех, начиная от социал-демократов и заканчивая основными реформистами. Это также вызвало развитие новых связей со странами «третьего мира», характеризующихся большей заинтересованностью в экономической жизнеспособности и в меньшей степени в политическом колорите правительства. Решение ознаменовало начало повой эпохи сосуществования с Западом, временно разорванной ракетным кризисом в 1962 году.

И китайское и кубинское руководство не одобряли мирное сосуществование и парламентарный путь к социализму. За полвека конституционные методы не смогли вызвать реформу на Кубе. В Латинской Америке, когда избранные правительства попытались ввести социальные и экономические перемены, им пригрозили, а в Гватемале их уничтожили поддерживаемые США контрреволюционеры. И китайская и кубинская революции являлись результатом партизанских кампаний, начавшихся в сельских местностях и распространившихся в города. С точки зрения сторонников Кастро, условия для таких действий созрели и в Латинской Америке, где они перерастут в общеконтинентальную революцию. В едва скрытом нападении на латиноамериканские коммунистические партии Кастро в 1966 году заявил, что партизанская борьба — это единственный путь, на который могут встать большинство стран. «В чем мы убеждены, так это в том, что в огромном большинстве латиноамериканских наций существуют условия для свершения революций, намного превосходящих ту, что произошла на Кубе, и что если эти революции не свершатся в этих странах, то только из-за недостатка убеждений у тех, кто называет себя революционерами»[104].

Действительно, в середине шестидесятых годов международная ситуация показала кубинскому руководству, что этот курс был необходим для выживания Революции. Кастро был обеспокоен китайско-советским спором, который только ослаблял социалистический блок. «Даже не атаки на Северный Вьетнам (Соединенных Штатов), — сказал он в своей речи в марте 1965 года, — способствуют преодолению разделения в пределах социалистической семьи… Кто еще, кроме наших врагов, извлекает пользу из споров?»[105]. Тесная близость Кубы к Соединенным Штатам сделала ее чрезвычайно уязвимой, и кубинцы не были убеждены в заверениях, данных Москвой в конце ракетного кризиса, что Соединенные Штаты не станут пытаться вторгаться на остров. Китайско-советский раскол, добавившийся к новой умеренной политике Советского Союза, особенно после ухода в 1965 году Хрущева, способствовал поощрению Соединенных Штатов к большей агрессии, чистейшим признаком которой была растущая интервенция во Вьетнаме. Па Москву нельзя было полагаться в деле защиты кубинской революции: это стало драматическим уроком в 1962 году. Кроме того, казалось, Советский Союз все в большей степени примиряется с США. Кубинская революция нуждалась в советской помощи, но она долгое время могла выжить только благодаря огромным усилиям парода по созданию материальной базы для развития и благодаря экспорту своей модели в Латинскую Америку, где, как предполагалось, новые революции придут на помощь осажденному острову.

101

Granma, 12 Feb. 1985

102

Quoted in Brundenius 1981 p. 71

103

Granma, 27 July 1970

104

Op.cit., 27 July 1966

105

Revolución, 16 March 1965