Страница 58 из 68
Примечательно, что Канарис использовал возможность для маскировки, которая была явно предназначена для того, чтобы защитить Аме от мести гестапо на тот случай, если ему придется находиться в сфере немецкого влияния. Шелленбергу Канарис также рассказал, что, по имеющимся сведениям, Аме сразу же после встречи с сотрудниками немецкой разведки был отстранен Бадольо от должности и принял командование дивизией. По пути к месту службы он исчез, и Канарис предполагает, что его убили. (Показания Гуппенкотена.) Действительно, Аме после возвращения из Венеции был смещен; вместо него пост начальника итальянской разведки занял генерал Карбонари, который прежде уже занимал подобную должность и был известен как ярый противник «оси». Аме должен был взять руководство дивизией на Балканах. Он не сразу отправился туда; более того, сотрудники итальянского отдела немецкой разведки видели его в Венеции уже после капитуляции Италии. Канарис был об этом осведомлен и даже имел намерение с ним встретиться; однако потом отказался от этой идеи, боясь скомпрометировать его и себя.
Канарис принял все меры предосторожности, чтобы его записи о доверительных отношениях с начальником итальянской разведки не попали в чужие руки; об этом свидетельствует его приказ, направленный в итальянское отделение, в задачу которого входило просматривать всю документацию, касающуюся разведки, попавшую в руки немецких властей после капитуляции Италии; согласно приказу все записи, касающиеся Канариса, должны были быть немедленно доставлены ему.
Видно, что Канарис ведет опасную игру. Это долгий путь — от предостережения, которое звучит из его слов Остеру весной 1940 г.: «Уж не государственной ли изменой вы у меня занимаетесь?» до этой встречи с Аме, через которого он предупреждает Бадольо о планах Гитлера. Какая ирония судьбы: Бадольо, очевидно, не понимает это желание помочь ему или не доверяет как немецкому разведчику, так и своему собственному начальнику разведки; только этим можно объяснить, что он отсылает Аме в пустыню; впрочем, возможно, и потому, что тот признался, что со своей стороны также позволил Канарису заглянуть в итальянские карты. В любом случае времена, когда Канарис еще ломал себе голову над тонкостями различий между изменой родине и государственной изменой, прошли. С тех пор как Остер отстранен от должности, Донаньи арестован, он знает, что сеть, которую плетут для него черные, в любой день может сомкнуться вокруг него. Он больше не прибегает к хитростям, как делал это, когда на Принц-Альбрехтштрассе сидел Гейдрих. По отношению к неуклюжему Кальтенбруннеру и такому сброду, как Шелленберг и Гуппенкотен, он отваживается на более грубую игру. Только этим можно объяснить, почему он не боится, опираясь на очень слабое венецианское алиби, сообщить Шелленбергу в присутствии Гуппенкотена полную противоположность тому, что он четыре недели назад рассказывал Кальтенбруннеру в присутствии того же Гуппенкотена. Тогда он считал, что выход Италии из войны абсолютно невозможен, такое впечатление у него создалось на основе заявления Аме, теперь он утверждал, что разведка предвидела это событие уже давно и давно об этом сообщала. То, что людям из службы безопасности это несоответствие бросалось в глаза, можно понять из показаний Гуппенкотена. Канарис это, наверняка, тоже предвидел. Но он чувствовал себя в данном случае достаточно уверенно, чтобы не ломать над этим голову. К Кейтелю Кальтенбруннер в тот момент не отважился бы пойти; кроме того, он не мог поссориться с Канарисом, не продемонстрировав тем самым близорукость Кейтеля в оценке итальянской ситуации.
Мы уже говорили, что в середине лета 1943 г. Лахоузен ушел из разведки. Еще весной того же года ушел на фронт в качестве командира полка самый близкий и надежный сотрудник Канариса, начальник первого отдела полковник Пикенброк. В обоих случаях эта смена не имела политической подоплеки; она должна была произойти еще раньше согласно установленному порядку, так как прежде чем получить звание генерала, оба офицера должны были некоторое время прослужить в армии. Бентивеньи, начальник третьего отдела разведки, тоже должен был смениться осенью 1943 г., однако вынужден был исполнять обязанности начальника отдела до весны 1944 г., так как полковник Генрих, назначенный на его место, стал на длительное время нетрудоспособным, попав в крупную автомобильную аварию.
Уход начальников отделов, с которыми его долгие годы связывали отношения доверия, особенно Пикенброка и Лахоузена, означал для Канариса, хорошо понимавшего, что кольцо вражды и подозрений, разжигаемых против него руководителями СД, смыкалось все теснее, — подлинное бедствие. Однако ему удалось еще раз подобрать на важные посты первого и второго отделов разведки офицеров, которые совмещали высокие деловые качества с родственным ему образом мыслей и установкой но отношению к режиму. Руководителем первого отдела стал полковник генерального штаба Георг Ганзен, необыкновенно одаренный офицер, который до этого руководил отделом иностранных армий Запада, то есть отделом, которому вменялись в обязанность анализ и оценка всех сообщений, касающихся сухопутных вооруженных сил противника на Западном фронте, поступавших как из разведки, так и из других источников информации. В связи с этим он уже много лет сотрудничал с абвером и пришел на новую должность с полным знанием и пониманием дела. Хотя он разделял политические убеждения Канариса и принимал активное участие в нелегальной деятельности против системы, ему долгое время удавалось вводить гестапо в заблуждение относительно своих подлинных взглядов. Это заблуждение было настолько полным, что, как мы еще увидим, после провала Канариса ему было доверено руководство военной разведкой, включенной в состав имперской службы безопасности. Похоже, Канарис после ухода из разведки был не согласен со многим, что делал Ганзен. У него создалось впечатление, что тот был слишком уступчив. Однако справедливость его суждения сегодня уже нельзя проверить, тем более что после покушения 20 июля 1944 г., в подготовке которого Ганзен активно участвовал, он сам стал жертвой мести Гитлера.
Из новых сотрудников ближе всех к Канарису был полковник Фрейтаг-Лорингхофен, которому в конце лета 1943 г. было поручено руководство вторым отделом абвера. Фрейтаг был балтиец; до начала Первой мировой войны он воспитывался в Санкт-Петербурге, затем весной и летом 1919 г. в составе прибалтийских войск боролся с большевиками, а после непродолжительной службы в латвийской армии был принят в немецкий рейхсвер. Один его товарищ говорил: «Фрейтаг унаследовал от своей русской родины (он говорил свободно не только по-русски и по-латышски, но и владел многими русскими диалектами) способность сочувствовать другим людям в их беде. Он сам страдал несказанно из-за ужасного несоответствия между солдатским долгом и собственной совестью. Весь он был отмечен богом». Канарис знал и ценил Фрейтага уже по его прежней деятельности в отделе 1-е группы армий «Юг» на Восточном фронте. Фрейтаг вскоре завоевал и его личные симпатии. Причиной этому было не в последнюю очередь определенное сходство их установок к проблемам жизни. Также Фрейтаг склонялся к метафизическому и фаталистическому образу мышления, подобному тому, который во все большей степени проявлялся у Канариса.
В связи с усилиями, которые Канарис прилагал, чтобы воспрепятствовать расширению войны, следует упомянуть также и Швейцарию. Нет никаких сомнений по поводу того, что Гитлер во время войны несколько раз обдумывал идею присоединить и Швейцарию к «новой, более прекрасной Европе» под его господством, хотя дело не дошло ни до конкретных военных приготовлений, ни до конкретных действий против Швейцарской Конфедерации. Осенью 1942 г. Риббентроп направил немецкой дипломатической миссии в Берне требование сообщить о том, на какой период времени Швейцария обеспечена продовольствием и сырьем. В подробном отчете посольство ответило, что Швейцария благодаря своей предусмотрительной экономической политике накопила столько сырья и продовольствия, что сможет продержаться в экстренной ситуации около двух лет. Какого типа планы немецкий посланник Кёхер разглядел за этим запросом Риббентропа, видно из того, что к своему отчету он приложил указание на то, что швейцарцы — упорный и крепкий горный народ, который в случае нападения окажет ожесточенное сопротивление. То, что швейцарцы отдадут жизненно важные пути через Готард и Симплон неразрушенными в руки завоевателя, совершенно исключено. Кроме того, в случае нападения на Швейцарию нельзя будет рассчитывать на улучшение положения с транспортными перевозками через Италию.