Адмирал Канарис

Четырнадцатая глава

Саботаж саботажа

В ходе судебного разбирательства в Международном военном трибунале в Нюрнберге Канарис постоянно упоминался как центральная фигура немецкого движения Сопротивления. Те, в ком было больше безрассудства, чем ума, пришли в ходе слушания дела к выводу, что начальник немецкой военной разведывательной службы несет непосредственно вину за поражение Германии, так как он сознательно и успешно саботировал немецкую победу. Такие взгляды переоценивают возможности, имевшиеся у Канариса, и еще больше переоценивают его самого. Мы уже несколько раз отмечали, что в действительности влияние разведки и ее начальника на планирование военных действий, а также их сведения о намерениях военного руководства, были крайне незначительными и неполными. Канарис не саботировал победу Германии уже потому, что он не в состоянии был бы это сделать, даже если бы хотел. Однако он не хотел поражения Германии, хотя был убежден, что победа системы означала бы для Германии еще большее несчастье, чем поражение. В том, что победа Гитлера невозможна, он был, однако, уверен всегда. Трагедия этого человека заключалась в том, что в силу обстоятельств он оказался в положении, когда, по его убеждению, он мог служить своему отечеству, которое любил, только продолжая служить человеку и режиму, которых ненавидел. При этом он даже не мог утешиться надеждой на хороший конец, как многие из его товарищей и друзей, что наперекор своему рассудку все еще лелеяли надежду на какое-нибудь чудо, способное изменить все к лучшему. Канарис больше других страдал из-за внутреннего разлада еще и потому, что видел, как неумолимо приближается несчастье; он обладал достаточно развитым воображением, чтобы представить себе беду во всех ее ужасных подробностях.

С этой точки зрения его служебная деятельность во время войны большей частью заключалась в том, чтобы предотвращать несправедливость и безрассудство. Особенно он стремился, насколько это было в его силах, сохранить незапятнанной честь вермахта. С первых дней войны он был уверен, что действия и бездействие вооруженных сил Германии и их руководства когда-то станут объектом тщательного расследования перед международным форумом. Он также знал, что это расследование коснется и деятельности секретной службы, бывшей под его руководством, и что именно в этой области вся деятельность и бездеятельность будут проверяться с микроскопической точностью. Он привык ежедневно лично записывать в дневник все события предыдущего дня, а когда началась война, просил начальников отделов также фиксировать свою служебную деятельность в дневниках, «потому что, господа, наступит день, когда нам придется давать отчет всему миру», — и это звучит как пророчество.

Сегодня известно, что Канарис сознательно саботировал целый ряд акций, которые планировал Гитлер. Если мы рассмотрим отдельные случаи, то увидим, что в них речь всегда шла о борьбе с несправедливостью или безрассудством, а так как выполнение соответствующих приказов почти каждый раз поручалось второму отделу его ведомства (он отвечал за организацию диверсий и саботажа), то действия Канариса были саботажем саботажа, диверсией против диверсии.

Одно из первых дел, о которых мы хотим здесь рассказать, касалось французского флота, который согласно положениям о перемирии стоял вблизи Тулона. Это было вскоре после встречи, состоявшейся между Гитлером и Петеном в Монтрё в конце октября 1940 г., то есть всего лишь четверть года спустя после заключения перемирия между Германией и Францией. Уже тогда Гитлер, по всей вероятности, вынашивал план нарушить это перемирие. Он поручил Канарису через Кейтеля принять все меры к тому, чтобы помешать французскому флоту выйти из Тулона. В данном случае необходимо было организовать диверсию. В ходе разговора между Канарисом и руководителем компетентного отдела выяснилось, что речь шла о совершенно дилетантском поручении. Это была задача, которую невозможно было выполнить, не привлекая общего внимания. Необходимо было доставить достаточное количество взрывчатки на несколько десятков кораблей, часть которых находилась в военном порту, хорошо охраняемом и отрезанном от города и торгового порта, а другая часть стояла на рейде; эту взрывчатку нужно было поместить таким образом, чтобы в нужный момент лишить суда возможности двигаться. Уже тогда Канарис убедился, что нецелесообразно объяснять Кейтелю или даже Гитлеру всю абсурдность подобных поручений. В таких случаях обычно отвечали, что слов «невозможно» в лексиконе Третьего рейха не существует. Поэтому он начал затягивать это дело. Кейтелю было сказано, что необходимые приготовления уже начаты, что придется преодолеть большие трудности и многое другое, короче, был сделан вид, как будто что-то предпринимается, в то время как в действительности ничего не делалось.

На совещании, состоявшемся 23 декабря 1940 г. в служебном кабинете Кейтеля на Тирпитцуфер, речь также зашла о деле, которое взволновало его гораздо сильнее, чем бессмысленное поручение, касавшееся французского флота. Это был приказ Гитлера ликвидировать бывшего главнокомандующего французской армией, генерала Вейгана, который в то время находился в Северной Африке. Подробности этой аферы были подробно рассмотрены Международным военным трибуналом на процессе против главных военных преступников. Были допрошены многочисленные свидетели. Мы не можем ограничиться лишь коротким упоминанием об этом деле. После обсуждения дел в Тулоне Кейтель спросил у начальника второго отдела разведки Лахоузена, сопровождавшего Канариса, как обстоит дело с Вейганом. Это поручение совершить убийство, первое, которое было дано разведке, вызвало у офицеров разведки заметное волнение. В ходе многочисленных обсуждений у Канариса, в которых участвовали генерал Остер и полковник Пикенброк, фон Бентивеньи и фон Лахоузен, был высказан резкий протест против дерзкого требования. Канарис и его сотрудники сошлись в общем мнении, что, как сформулировал Лахоузен, разведка существует для ведения военных действий и выполняет свои обязанности, но не согласится служить как организация убийц. Приказ Кейтеля не был выполнен по распоряжению Канариса; он вообще не был передан нижестоящим службам.

Канарису и его офицерам не пришлось ломать голову, размышляя о том, какие причины могли побудить Гитлера замышлять план убийства Вейгана. Как Кейтель объяснил Канарису, Гитлер опасался, что Вейган может предпринять попытку реорганизовать французские войска, находящиеся в Северной Африке, для борьбы с Германией, а также предоставить французские владения в Северной Африке в распоряжение союзников и боевых групп «Свободная Франция», формировавшихся под руководством де Голля. Свою озабоченность этим обстоятельством Гитлер выражает также в своем письме Муссолини 5 декабря 1940 г. Гитлер указывает на возможность разрыва между правительством Виши и французскими колониями в Северной и Западной Африке. Такой поворот событий, считает он, дал бы Великобритании стратегическую базу, опасную для государств «оси». По этому поводу в письме Гитлера написано буквально следующее: «Генерал Вейган послан в Африку, чтобы восстановить там порядок. Я недоволен тем, что для этой цели выбран генерал Вейган».

Не похоже, чтобы в штаб-квартире фюрера имелись конкретные подтверждения таких планов Вейгана. Также впоследствии не было выяснено, что дало Гитлеру повод сделать заключение о подобных намерениях Вейгана, которые противоречили бы положениям о перемирии между Германией и Францией. Возможно, здесь какую-то роль в этих опасениях сыграла нечистая совесть самого Гитлера. Потому что, как мы уже указывали, Гитлер уже вскоре после встречи под Монтрё обдумывал возможность подчинить себе также и неоккупированную часть Франции. Эти размышления приняли конкретную форму, когда Петен 12 декабря освободил Лаваля от исполнения обязанностей премьер-министра. В то время по приказу Гитлера был разработан план «Аттила» для вторжения в неоккупированную часть Франции, который был осуществлен только ровно два года спустя, после того как союзники высадились в Северной Африке. Но именно за несколько дней до рождества 1940 г. все висело на волоске. Войска, которые планировалось использовать для вторжения в неоккупированную зону, были до самого сочельника в состоянии высшей боевой готовности. Поэтому не случайно, что Кейтель задал 23 декабря вопрос, как обстоит дело с Вейганом; потому что вторжение немецких войск в свободную часть Франции, очевидно, давало бы генералу право не считать больше действительным определенное перемирие и совершить в действительности то, чего Гитлер до тех пор без всякого основания так опасался.